Материал опубликован в №12 печатной версии газеты «Культура» от 28 декабря 2023 года
При разговоре о Боге чаще всего можно услышать описание пусть и сверхприродного, но тем не менее человекоподобного существа, обитающего где-то «там». Кого-то наподобие Ветхого старца с картин Микеланджело, обозревающего «сверху» нашу реальность и определяющего ход всех происходящих событий. Но подобное восприятие есть не что иное, как все тот же золотой телец, не имеющий отношения к истинной природе Бога.
Прошло много веков, и уже в христианскую эпоху (примерно в IV столетии) в Александрии вспыхнули богословские споры, в основании которых лежал все тот же вопрос. Какой Бог на самом деле? Инициаторами дискуссии стали богослов Аэтий и его ученик, епископ Евномий, полагавшие возможным при помощи чисто рациональных методов в точности описать сущность Бога. Для этого ими применялась геометрия — изобретение Пифагора помогало описать вещи незримые. Одними чертежами дело, правда, не ограничивалось. Поэтому Аэтий и Евномий адаптировали магическое учение об истинных именах. Им казалось, что если знать истинное имя вещи, человека или даже Бога, то можно ими всеми управлять. Истинное имя Бога, с точки зрения Аэтия — Евномия, звучало так: «нерожденный».
Впрочем, искушение золотого тельца продолжило бередить сознание последующих поколений христиан, которые, особенно на Западе, стремились наделить Бога осязаемыми чертами. Для чего? Для того, чтобы в конечном счете определить понятные правила отношений с Творцом. Что, в свою очередь, давало бы гарантированный успех по достижению спасения. Ведь чем лучше ты знаешь «заказчика», тем лучше выполнишь его указания. Корни стремления «заземлить» образ Творца можно найти уже в наследии блаженного Августина (IV–V вв.). А к середине II тысячелетия в католическом и протестантском богословии с широким размахом применялся подход по проецированию на Бога человеческих представлений о мудрости, всесилии и совершенстве. Визуальным отображением данных рассуждений стала, например, религиозная живопись Ренессанса.
Фридрих Ницше, умерший примерно за полстолетия до полета Гагарина, как будто предчувствовал, какие вопросы поставит перед христианством научно-технический прогресс. В том и состоит смысл его одновременно скандального и печального диагноза: «Бог умер». Но умер не истинный Господь, а всего лишь очередной золотой телец, созданный нашим разумом. Или как об этом писал еще один немецкоязычный мыслитель Карл Барт: «Бог — это Бог, а не человек, написанный заглавными буквами». Итак, время антропоморфного Божества, как кажется, прошло. Но каков Бог на самом деле? С одной стороны, мы вынуждены расписаться в неспособности ответить на данный вопрос. Ведь любое, даже самое совершенное определение окажется редукцией тайны Божества.
Бог, Которого исповедует христианство, превышает все возможные человеческие определения. Но тот же Бог открылся человечеству через Сына Своего Единородного, ставшего человеком, подобным нам во всем, кроме греха. И именно во Христе и через Христа, сказавшего, что «Он есть дверь» (Ин. 10:9), мы способны приблизиться к тайне Божества. Мысли, поступки, чувства, освященные любовью ко Христу, приобретают неземную глубину, начинают играть райскими красками неземного совершенства. И мы на кончиках пальцев наших душ уже здесь, на земле начинаем ощущать присутствие Бога. Мы обретаем полноту личностного бытия и в конечном счете самих себя, когда делимся даром любви с теми, кто нас окружает. И именно в этих отношениях, позволяющих преодолеть одиночество эгоизма, и проявляет Себя Господь, обещавший когда-то: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них» (Мф. 18:20). Бог, будучи совершенно трансцендентным этому миру, проявляет себя здесь и сейчас, с любовью показывая, что Он есть Жизнь, а не абстрактная конструкция, мертвый золотой телец.