Добрый день, дорогие мои читатели.
Начало этой истории можно почитать здесь:
***
После обеда жители интерната разошлись по палатам и улеглись спать.
-Сон-час -это святое, - со знанием дела заявил Энгельс.
Прижав к груди своего плюшевого мишку, он закрыл глаза и сразу же захрапел, как будто его выключили одним нажатием на нужную кнопку. Иван же долго ворочался с боку на бок на скрипучей пружинной кровати и никак не мог устроиться.
"Похоже, в прошлой жизни я так не спал, "- подумал он, закрывая глаза. Но вдруг пугающая мысль пронзила его мозг своей очевидностью.
"В прошлой жизни? - переспросил он себя. - Выходит, я потерял надежду вернуть себя настоящего? Такого, какой я есть на самом деле?"
Он стал напряженно и мучительно рыться в своей памяти, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь мелочь, за которую можно было бы зацепиться. Сначала он перебирал в памяти все известные ему мужские имена, надеясь, что в сознание откликнется на одно из них.
Антон, Артем, Александр....Никакой реакции. Тогда он решил пойти с конца алфавита: Ян, Яков, Ярослав. Опять не то.
"Может, я и впрямь нерусский?" - мелькнула шальная мысль.
Он попытался перечислять иностранные имена: Януш, Ярмат. Однако, быстро понял, что дело пошло гораздо хуже.
"Значит, все-таки русский," - решил он.
Он лежал на спине, закинув руки за голову, и разглядывал щербатый потолок. Пальцы нащупали грубый, едва заживший послеоперационный шрам.
И тут ему в голову пришла идея, которая поначалу показалась ему гениальной. Подскочив на кровати, он скинул с себя всю одежду и стал с пристрастием разглядывать себя с головы до ног, каждый миллиметр своей кожи, медленно продвигаясь от пяток до самой макушки. Это занятие настолько увлекло его, что он не сразу заметил, что Энгельс проснулся и смотрел на него с неподдельным страхом, хлопая своими белесыми ресницами.
-Ты чего? - спросил Иван, обернувшись к нему.
Рыжий испуганно натянул на себя одеяло так, что остались видны только его непослушные вихры и наполненные ужасом глаза.
-А ты чего? - глухо пробормотал он.
-Да я-то тебя не трогаю. Чего зашухарился?
С трудом преодолевая свой страх, Энгельс спросил:
-У тебя такой приступ? Ты сейчас упадешь и будешь биться головой?
Иванов озадаченно смотрел на него, не понимая, почему парнишка сделал такие выводы.
-Не помню, чтобы я такое вытворял, - горько усмехнулся он.
-Ага, ты вообще ничего не помнишь! - раздосадованно выкрикнул из-под одеяла Энгельс. - Ванечка тоже вон хороший и добрый, а когда у него приступ, бьется головой до крови.
-Да ты что? Это тот здоровяк, что с нами за столом сидел на обеде?
Иван вспомнил розовощекого Ванечку и очень удивился тому, какие перемены могут с ним происходить.
-Нет, я так не буду делать, - успокоил он рыжего. - Сам подумай, если бы я головой бился до крови, то у меня на черепе стались бы шрамы. Так? Да, так. А у меня их нет. Хочешь, сам проверь.
Он наклонил голову в сторону соседа, чтобы тот мог сам удостовериться в его правдивости. Рыжий осторожно высунул руку наружу и пошарил ею под волосами Ивана.
-Нет шрамов, - с облегчением подтвердил он. - А зачем ты разделся?
-У меня вообще-то есть шрам на затылке, но это мне операцию после аварии сделали, я про него все знаю. Вот я и подумал: вдруг у меня есть еще какие-то отметки, по которым меня можно опознать. Ну, там переломы на руках или ногах, аппендицит, например.
-О! Точно! - радостно подхватил Энгельс. - Мне тоже аппендицит вырезали.
Он выскочил из-под одеяла и задрал свою рубашку так, что стало видно аккуратный шрам на животе. Иван взглянул на себя и обнаружил точно такой же у себя. Один в один.
-И что? Как их можно отличить? - озадаченно произнес он.
В этот момент дверь их палаты распахнулась, и в нее вошла рассерженная дежурная сестра. Увидев обнаженного Иванова и оголившего живот Энгельса, она в ступоре застыла на пороге.
-Вы чего это тут? - грозно спросила она. - А ну, прекратить немедленно! ..
За нарушение режима сна Ивана лишили послеобеденной прогулки, и он остался один в палате, когда все постояльцы интерната дружной толпой ушли гулять во двор. Он нисколько не был расстроен этим обстоятельством и воспользовался возможностью, чтобы спокойно закончить осмотр самого себя. В итоге он не обнаружил ни одной мало-мальски обращающей на себя внимание приметы. Ни шрамов, ни татуировок - ничего особенного.
Глядя на с вои холеные руки с длинными, тонкими пальцами он сделал обоснованный вывод о том, что, скорее всего, никогда не сидел в тюрьме и не принадлежал к касте трудового народа, добывающего свой хлеб тяжелым физическим трудом.
"Вряд ли я был водителем или таксистом, иначе не влетел бы в такую переделку, - тоскливо размышлял он. - Кто тогда? Не художник и не музыкант. Менеджер? Или банкир?"