У великого Александра Пушкина на всякую жизненную ситуацию есть совет: „…Что пройдет, то будет мило“. А ведь и правда: раньше трава была зеленее, а вода мокрее. Таково уж свойство человеческой памяти чаще удерживать хорошее, чем плохое.
В настоящее время, когда непорядок на наших западных границах, вспоминаются дни военной службы. Более того, хочется вновь оказаться там, чтобы выполнить свой долг перед Родиной. Обязанность защищать Отечество, данные при принятии присяги, никто с меня не снимал. Только стать в строй уже не получится. Возраст…
День ракетных войск и артиллерии считаю отчасти и своим праздником, поскольку действительную военную службу проходил именно в этих войсках. На „срочку“ призвали после окончания института, потому довелось проходить „школу жизни“, как тогда называли армию, за один год. Правда, рядовым. С воинского учета по возрасту меня сняли уже в чине капитана, хотя служил от случая к случаю. Попробую вспомнить все по порядку.
Как родная меня мать провожала…
Повестку в армию ждал. В военкомат вызвали сразу после октябрьских праздников 1972 года. Никаких особых волнений, переживаний не было. Служба считалась долгом, и отлынивать, прятаться было зазорно. Понятия Родины и долга достались нам в наследство от отцов, которые победили в Великой Отечественной. На не служивших в армии смотрели косо — больной. Не понимаю, что случилось с армией, что стали ее бояться, как огня. Тем более за доблесть у некоторых ныне считается каким‑то образом увильнуть от армии.
На призывном пункте в Барнауле, нас, группу „умников“ со всего края (читай с высшим образованием), сразу отделили от остальных новобранцев. Не скажу, что кормили и опекали особо, но собрав около сотни тех, кому служить год, отправили плацкартным вагоном с несколькими пересадками в Нижний Тагил. Город испугал меня. Снег здесь был черным, а небо красным. Там поселили в казарме и несколько дней прошли в ожидании дня, когда же за нами прибудут „покупатели“.
Всю сотню разобрали за неделю. Меня и еще двоих выпускников технических вузов направили в часть, что дислоцировалась в городе Нижняя Салда. Правда, само соединение, которое называли группой дивизионов новейших ракет противовоздушной обороны С-200, стояло в глухом сосновом лесу, а офицеры жили в Салде, которую и городом‑то назвать было трудно. Приняв пополнение, командир группы дивизионов полковник Романов сразу определил меня в политотдел к подполковнику Бирюченко.
Главный политработник части недолго задумывался, куда меня пристроить. На дембель уходил почтальон и по совместительству библиотекарь киргиз Мусалим Керимкулов. Отслужив два года, он так и не освоил русский язык, что вызывало немало хлопот как в части, так и на почте. В группе дивизионов служили представители всех национальностей Советского Союза. Только вот русский язык они знали на уровне учеников начальной школы. Удивляло, как они могли обслуживать современнейшую технику. Поселили меня в казарму одного из батальонов, основным местом работы определили библиотеку и радиорубку, под бодрые звуки из которой каждое утро проходила ежедневная утренняя физзарядка.
Кто служил, знает, какой всеобщей любовью пользовался человек, который приносил письма, переводы и посылки из дома. Должность, прямо скажем, блатная. Но, чтобы служба медом не казалась, Бириченко заваливал другой работой, вплоть до написания для него докладов. Образование подполковник имел среднее, потому нередко справлялся у меня по кое‑каким вопросам марксистско-ленинской теории, которую я еще не успел забыть. Политрука недолюбливали в части, все и старались как‑то досадить этому карьеристу. Видя недалекость и чванливость подполковника, надел на гимнастерку институтский ромбик. Это вызвало у моего начальника дикую зависть.
Кажется, с его подачи получил единственное за все время срочной службы взыскание. По иронии судьбы и в наказание меня направили долбить помойку, что находилась рядом со столовой. Никакого тебе запаха, да и на свежем воздухе. Это вам не унитаз чистить зубной щеткой. Вся часть, направляясь на обед, видела меня за работой и посмеивалась: не все коту масленица. Был я на четыре года старше срочников, потому в глазах молодого поколения был уже опытным „гуру“, который мог решить все их юношеские проблемы. Многие свободное время проводили у меня в библиотеке.
Хочешь стать офицером?
„А как же служба?“ — спросите вы. Воинская специальность и действительная служба как‑то не соприкасались до поры до времени. Но радость была преждевременной. В часть поступила разнарядка на подготовку офицеров. Понятно, что в первую очередь в списки попали те, у кого образование высшее. Так, на месяц меня оторвали от „теплого“ местечка и отправили в другую сторону учиться.
Увы, делать из нас боевых офицеров, да еще и с перспективой в дальнейшем идти на действительную военную службу, никто не озаботился. Поселили в казарму, выводили пару раз посмотреть на ракеты, которые любовно называли „изделия“. Службой, даже дежурствами, не утомляли. Просто ежедневно оставляли скучать в Ленинской комнате. Иногда, правда, проводили политзанятия. И вся недолга.
Было скучно, кормили плохо, народ роптал. Не прошло и трех недель, как с каждым из нас побеседовала комиссия и, заполнив какие‑то документы, вернула в родные части, сказав, что через пару месяцев мы получим первое офицерское звание — лейтенант. Дослужив оставшийся срок дежурным по подземному командному пункту, вернулся домой и более не вспоминал о действительной военной службе.
Меня тепло встретили в родной районной газете „Ленинский путь“, потихоньку стал продвигаться по служебной лестнице. Рядом с редакцией находится и поныне городской военкомат. Молодые военкоматские офицеры были постоянными гостями журналистов. В редакционном гараже можно было слегка пображничать, поговорить с умными людьми. Большинство журналистов были офицерами. Узнав, что я не имею звания, коллеги по гаражу заявили, что вмиг исправят этот недостаток. Буквально через пару недель меня вызвали в военкомат и вручили офицерский билет. Проставился как положено. От души отметили звание и забыли.
Весна 1979‑го
Сразу после 8 марта началось в Бийске срочное формирование мотострелковой дивизии. Где‑то что‑то не поделили Китай и Монголия, а Советский Союз встал на сторону последней. В городе вмиг исчезли спички и соль. Что дальше происходило в Бийске, не помню, меня в первый же день вызвали повесткой и некоторое время продержали на временном призывном пункте в медицинском училище. Никто не знал, куда меня, такого „боевого“ офицера, приспособить. Почти всех, кто прибыл по повесткам, уже одели, обули в валенки и развезли по местам дислокации. На третий день меня нашел Борис Стукачев, бывший ответственный секретарь „Ленинского пути“, назначенный пару недель назад редактором городской газеты. Оказалось, буду служить в дивизионной газете под его началом.
Сегодня найти журналиста-мужчину совсем непросто, да еще и военнообязанного. Стала журналистика женской профессией. В конце 70‑х был выбор, и редактор взял к себе хорошо знакомых проверенных людей. Сложнее было с типографскими рабочими. Там в основном был матриархат. Все же команду сформировали в необходимые сроки и заставили работать немедленно. Еще в Бийске был сверстан и выпущен первый номер новой газеты. Когда колонна двинулась в путь, дивизионную газету уже раздавали. Делали это политруки. А то, что двизинка дошла до читателя, мы видели на замерзших отхожих местах. В те годы не было и речи о туалетной бумаге.
Монголия — бескрайние степи, где практически нет дорог. Колонны автомобилей и боевой техники шли без карт на юг. С утра надо было ловить солнце левым ухом, во второй половине дня — правым. И что удивительно, ни одна машина не сбилась с верного пути. Наш тяжелый автомобиль-типография плелся в хвосте, но опытнейший водитель Николай — двухметрового роста с косой саженью в плечах — каким‑то звериным чутьем угадывал направления. Одна колея шла в одну сторону, другая в противоположную. Видимо, затем они где‑то сходились, но, повторюсь, ни одна машина не ушла за границу. Китайцы, видя такую дикую дивизию, быстро отошли вглубь своей территории, а наша миссия завершилась, видимо, стараниями дипломатов.
В первую стоянку на территории другой страны меня отправили делать репортаж. Думали, что компания будет продолжительной. Пересел в другую машину и с личным составом артиллерийского полка продолжил движение в сторону границы Монголии и Китая. Редакционная машина уехала, не дождавшись своего спецкора, который обрадовался и трое суток искал своих, неуклонно приближаясь к месту дислокации штаба дивизии. Самое яркое впечатление оставило знакомство со старшим лейтенантом с очень редкой военной профессией: специалист по разложению войск противника. Он интересно рассказывал о китайской армии.
Вооружение ее слабое, ставка делается на человеческий фактор. У китайцев нет даже сменной формы, их дневной рацион состоит из горсти риса. Вес китайцев ниже всяких нормативов, но они фанатики Мао. Если вождь прикажет, они умрут не рассуждая. Специалист по разложению войск противника советовал быть осторожнее и с местным населением. Нам в политотделе говорили, что с монголами нужно чаще улыбаться и приветливо говорить: „Санбайну, компан“, что означало „Здравствуй, товарищ“. С удивлением узнал, что половина местного населения хуацао — китайцы, проживающие в Монголии. Они со скоростью света и без всяких гаджетов передавали куда надо маршруты нашего движения, численность войск и вооружения.
Второй номер газеты мы выпустили на базе районной типографии в Кош-Агаче. Друзья-журналисты всегда выручат. А вот третий номер пришлось делать в чистом поле на собственном оборудовании, которое использовалось еще в годы Великой Отечественной. Плоской печати к 80‑м годам уже практически не осталось в городе, но нашелся человек, сделавший необходимые несколько сот экземпляров. Вообще‑то газета была уже и не нужна в ту пору. Войска грузились в вагоны и отправлялись на родину. Зато для политотдела это был хороший отчет о своей работе в войсках.
Никогда не забуду, как писалась информация о завершении этой операции. Ни для кого не было секретом, что дело происходит в Монголии, что это 13-я бийская мотострелковая дивизия, но государственную тайну необходимо строго охранять. И вот три умных головы выдают на-гора текст: „В месте расположения нашего соединения состоялись учения. Цели, определенные командованием, были успешно выполнены. Особо отличились подразделения (читай полки) офицеров (не ниже подполковника)“ Иванова, Петрова, Сидорова. Всем все понятно, но никакого секрета „военные“ журналисты не выдали.
Домой возвращались в купейном вагоне. Его выбил для нас редактор. Рядовые, то есть типография, должны были ехать в теплушке, но Борис Сергеевич отстоял своих. В купе нас забилось десять человек, зато все ехали в тепле. Редактор заявил, что по возвращении необходимо будет сделать еще один выпуск… Очень странно, но за все время похода ни один из нас не кашлянул и не чихнул. А вот по возвращении почти вся команда слегла с простудами…
В постоянной боевой готовности
За монгольский поход все были удостоены почетных грамот, а редактора даже представили к награде. Казалось, все закончилось. Через пару недель меня вызвали в военкомат и присвоили очередное звание — старший лейтенант. Не прошло и полгода, вновь вызывают, теперь уже в часть. Замполит сообщил, по его мнению, приятное известие: теперь я главный редактор дивизионной газеты. Поступило новое оборудование, современное. Мне надлежало подыскать штат сотрудников. Теперь их число уменьшилось, но они должны быть в постоянной боевой готовности.
Оборудование мне в тот раз не показали, а через месяц отправили на полигон в Юргу уже делать пробный выпуск газеты. Мороз стоял за сорок. И почему все учения проходят именно зимой? Но приказ есть приказ. Собрал команду и выяснил, что необходимо для работы на новом оборудовании. Это для армии оборудование было новым, а все типографии Бийска давно его освоили. Для обслуживания машины необходимо было мешать спирт пополам с керосином. А с последним вышла заминка. Нет его ни в части, ни в продаже! Нам предложили вместо литра керосина — десять спирта. Пришлось соглашаться и как‑то выходить из положения. Спирт, конечно, пошел по назначению…
Новая техника оказалась более сложной и капризной. Она совсем не хотела работать на морозе, чего не скажешь о людях. Завернувшись в тулупы, мы спали на пачках бумаги, положив их на обледенелый пол. Дизель, прилагаемый к типографии, не смог „потянуть“ все оборудование, и пришлось политотделу „отобрать“ генератор у одной из штабных машин. С поставленной задачей в ту зиму мы справились успешно. Вскоре пришли иные времена, и нужда в политотделах и войсковых газетах отпала. Больше на сборы ни журналистов, ни полиграфистов не вызывали.
Послесловие
В октябре 1973 года, во время прохождения сборов, все же решился вести дневник. Много раз собирался, но как‑то не получалось. И вот решимости хватило на целый месяц. Интересно взглянуть на себя 22 лет от роду. Приведу лишь две небольшие выдержки для тех, кто боится идти служить.
„28.10. Всегда ненавидел формализм. Всех посадили писать характеристики. Сначала каждый написал свою. «За время прохождения сборов показал себя дисциплинированным, организованным, трудолюбивым воином. Матчасть знает хорошо. Принимал активное участие в регламентных работах и в боевой! В составе расчета и в качестве командира его. Вежлив, тактичен, принимает правильные решения, самостоятелен. На занятиях по марксистко-ленинской подготовке активен, политику Коммунистической партии и Советского правительства понимает правильно и умело передает ее личному составу. Физически развит хорошо, в строевом отношении подтянут, Уставы СА знает и правильно выполняет». И так все характеристики: звание, ФИО, год рождения, национальность, партийность, образование, с какого года служит. Всем одинаково, даже тем пятерым, что утром ушли на губу.
30.10. Вспоминаются первые дни моего пребывания здесь (в части под Нижней Салдой). Странно, но часто находясь в городе, на так называемой свободе, меня постоянно тянуло в гарнизон. Я чувствовал, что нужен людям, меня ждут. Может быть, это было призрачное счастье — почту ведь мог возить кто угодно, но чувство это было очень сильное. Иногда, бывало, возвращаться приходилось пешком, и я почти бежал. Вон за тем поворотом я увижу огни своего дома. Да, я звал казарму домом, чему очень порадовался мой комбат Монастырев.
Вприпрыжку добежав до ворот, я звонил, входил в свою комнатушку. На свет в моем окне начинали собираться люди. «Ты наша единственная радость, почтарик», — сказал как‑то Серега Никитин. Почти тоже говорил мне и Леша Кубрик. Иногда я возвращался в дурном настроении, но это проходило, и какая‑то тихая радость заполняла душу, радость от того, что ты нужен людям, что ты приносишь им счастье.“
Повторится ли это чувство еще когда‑нибудь в другом месте?
Перебираю в памяти часы и мгновения счастья: первая любовь и открытие нового, путешествия и гордость за страну… И совсем не странно, что счастье было и на действительной военной службе. Когда из мальчишки стал мужчиной, понял цену многим вещам. И не хочу переписывать свою жизнь, приукрашивая и подчеркивая свою значимость. Она моя со всеми горестями и радостями, сомнениями и открытиями.
Александр Лукиных