Продолжение. Начало здесь: Эмтегей 85’ Колыма реальная и мистическая
Тут и там по обе стороны грунтовки торчат из болота кривые, засохшие стволы лиственниц. Идём, ускорив шаг, отмахиваясь от налетевшей армады кровососущих тварей. Горячий влажный воздух плотный, словно кисель, и наполнен запахами торфа и иван-чая. Временами этот запах сменяется головокружительным, дурманящим ароматом багульника. А иногда к запахам тайги примешивается стойкое амбре нефтепродуктов. На обочинах частенько встречаются пустые ржавые бочки из-под солярки, автола и нигрола. Во многих остатки масел до сих пор не испарились.
— Щас мертвяки попрут из-под дороги, — нарушил молчание Вася.
— Какие, в транду, мертвяки ещё? Кладбище отсюда верстах в трёх.
— Серёга! Вот ты баклан бакланом, а всё умным казаться хочешь. Я про грунтовку говорю. Она же на костях построена!
— Да иди ты! Сказки всё это.
— Не-е, Серёг! Вася правду говорит, — встреваю я в разговор. — У меня отец, когда на Тал-Юряхе работал, ездил каждый день туда-обратно на мотоцикле. Так вот, однажды привёз в мешке половину черепа. Говорит, остановился отлить, а у заднего колеса камень белеет из-под полотна насыпи. Шевельнул ногой — не камень! Отвёрткой расковырял, половинку чьей-то башки вытащил.
— Да это все знают, — подключился к разговору Лось. — Мой батя сколько раз с дороги кости человеческие убирал. Колымскую трассу зеки же строили, и тех, кто умирал, просто засыпали грунтом под насыпь. Так мы до сих пор по их трупам и ездим. Иногда колёсами разбивают покрытие, их кости наружу и лезут. Все дороги на Колыме построены на костях.
— Ну, вот привёз твой отец полбашки, что с ней потом сделали? — спрашивает Серёга.
— Ничего, — говорю. — Показал мужикам в гараже, помянули неизвестного и зарыли позади теплицы на болоте.
— Ёкрный бабай! — завопил визгливо по-бабьи Вася. — Я же говорил, попрут мертвяки!
— Что?
— Где?
— Да вот же! Прямо на обочине! — Вася брезгливо ткнул пальцем в белеющую кость.
— Ха-ха-ха! Дурик ты, Васька! Это же бивень мамонта! — хохочем мы дружно.
Вася недоверчиво склоняется над находкой, шевелит её носком кирзового сапога, потом, преодолев сладкий, волнующий страх, берётся рукой за острый конец и выворачивает из речной гальки, которой отсыпана дорога на болоте, небольшой бивень мамонта.
— Мамонтёнок был. Интересно, откуда его выковыряли? — не успокаивается Вася через полчаса пути.
— Да какая разница? Тут кругом кладбища мамонтов.
— Я всё мечтаю не кости, а целого найти, как того, мамонтёнка Диму.
— Нахрена тебе, Вась?
— Котлеты сделать.
— Чё-о-о? — мы все остановились и с подозрением на лицах уставились на Васю. — Чё, пуля в голове?
— Сам дурак, Лосяра! Говорят, вкуснятина нереальная! Чего ей, если она была заморожена свежей? Ну и что, что миллион лет в вечной мерзлоте пролежала, там же, как в морозилке, не портится.
— Да ты сдурел, по ходу! Мертвечину доисторическую жрать? А если от неё хобот вместо носа вырастет?
— Вот говорю же, Лось, что у тебя не все дома. Коля Мерин всю зиму мамонтятину жрал, и ничего ему не сталось. А хобот, если и вырос, то между ног. Ты знаешь, сколько он баб имеет? Это всё потому, что у него елда до колена.
— Так то Мерин! Дурья башка, что Коле будет-то, если он круглый год без шапки ходит и в одном болоньевом плаще! До колена у него... Сказки всё это. А ты веришь и думаешь, что если мамонтятину жрать, то и у тебя до колена вырастет?
— Не, Лёх, правда, съедобно, — говорю я. — Помню, пацаном ещё был, когда у отца гости были какие-то, рассказывали, что якуты повадились мамонтятину в ресторан сдавать под видом лосятины. И ничего. Все ели, не заморачивались. Да и не только мамонтов едят. Рядом с их тушами часто находят замороженные фрукты. Один геолог рассказывал, что на вкус и по виду не отличить от персика, только размером чуть поменьше.
— Оба-на, пацаны! Чёй то? — Серёга замер с вытянутой рукой, указывая куда-то в сторону от дороги, в кочкарник.
Идём по кочкам, с трудом выдёргивая ноги из тесного пространства между этими растительными «прыщами», выросшими выше колена. Впереди видится какая-то груда металла. Кверху днищем лежат останки вездехода. Ни гусениц, ни катков нет, только полуоси торчат по сторонам, как зубы покойника.
— Нифига себе! Он что, весь утонул? — спрашиваю товарищей.
— Да похоже на то. Почему брюхом кверху-то, не пойму. И есть ли кабина?
— Да есть кабина, Вася, есть. Но она в болото погрузилась, и в ней так и остались мертвяки за рычагами.
— Да иди ты, буцефал хренов!
– Не буцефал, а гидроцефал, — обиделся Серёга.
— А что, быть гидроцефалом лучше? — ржу я во всё горло.
— Да пошли вы все! Умники, блин. И вообще, меня эти «мессеры» задрючили уже, идём скорее, недалеко ведь уже!
Да, мошкара на Колыме — это стихийное бедствие. Кусок сырого мяса, оставленный специально для эксперимента моей географичкой на берегу Кадыкчанки летним вечером, стал абсолютно белым через считанные минуты, если мой друг по прозвищу Кришна мне не врёт.
И мы, продолжая отбиваться от одолевающих крылатых кровососов, выбираемся обратно на дорогу и ускоряем шаг. До Хатынгнаха не более часа пути.
За этот час мы всё же ещё дважды делали остановки. Первую — для осмотра останков старого трактора с кабиной, изрешечённой дробью и жаканами. А второй раз мы достаточно долго изучали неведомый нам агрегат, напоминающий паровоз и зерноуборочный комбайн одновременно. Что это было на самом деле, так и осталось для нас тайной за семью печатями.
Передний мост был явно управляемой парой колёс. Барабаны со шпильками указывали на то, что когда-то к ним крепились колёса. Сверху высилась ржавая громадина, на передней части которой, как на капоте автомобиля, виднелась большая пятиконечная звезда в круге, и надпись по кругу: «Спец. завод МВД № 43».
— Я себя чувствую, как людоед, который нашёл останки парохода на пляже и гадает теперь, что же это такое, — сказал я.
— Скорее всего, это какая-то секретная машина. Наверное, её тут испытывали, — авторитетно заявил Сергей. Но я в этот момент видел не его чумазое лицо с сощуренными от яркого солнца глазами, а интеллигента в очках, с козлиной бородкой, каких показывают в телепередаче «Очевидное — невероятное». Потряс головой, чтобы прогнать видение, и решительно зашагал к прииску.