Лилия, хореограф и танцовщица, исполнившая пластический монолог в мистерии Эрмитажа «Флора», — яркий пример личности, яростно боровшейся со всем миром, но в итоге принявшей его несовершенство и обретшей в нём счастье…
Ещё малышкой ей повезло попасть в детский ансамбль танца.
Ну, как “повезло”? С одной стороны, удачно сошлись обстоятельства: недалеко расположилась танцевальная школа, а у ребёнка оказались способности и необходимое старание. С другой (и это, наверное, главное счастье), ей достались понимающие родители. С достатком. Бурдинские не только обладали возможностью отправить девочку в танц-школу, но и вообще: поддерживали увлечение Лилии, а также помогали маленькой танцовщице в дальнейшем.
Однако, как и всякая сильная {но неуравновешенная))} индивидуальность, достигшая в своём таланте определённой славы, Бурдинская считала, что это она всё сама. Сама в 12 лет поехала в Англию, сама обеспечивала там учёбу (~1700 £/нед. + страховки и сборы), сама лечилась.
Кстати, то недомогание – ключевая страница в жизни Лилии. И — отсылка к бесчисленным подтверждениям того, что Запад является «империей лжи», как изящно выразился С.Лавров.
В Англии будущая хореограф подхватила «неизвестный вирус», после которого её парализовало. Потом была реанимация и долгое восстановление.
Этот таинственный «неизвестный» вирус очень похож лишь на один с подобным действием: вирус полиомиелита. Но Англия, где девочка заболела, в представлении богомерзкой уики – является экономически развитой. И оттого там совершенно не может быть такой болезни, это же ясно. Откуда она; ведь там используют только инактивированную (то есть не живую) полиовакцину. К тому же [упоминаемых] случаев полиомиелита не было аж с 2002 года.
Ничего, что туда съезжаются люди со всего света (начиная, в частности, с матери Зэди Смит, автора «Старухи», первой миниатюры «Флоры»), а в самой школе учатся дети из 50 стран. Ничего, что вся медицина там ангажирована и находится под властью текущей повесточки, которая заставляет замалчивать неудобные случаи. И конечно же ничего, что ванна(я) для учеников общая.
Но, как бы там ни было, именно этот период стал для Лилии поворотным. Сама она говорит, что в реанимации ей снились сны, в которых она танцевала. Эти сны девочка приняла как знак.
Борьба и хаос
До Англии Бурдинская изучала русский балет. На острове ей показали технику Марты Грэм.
***
Martha Graham
(1894-1991)
Американская танцовщица и хореограф. Её можно считать основательницей направления контемп [contemporary].
Сто лет назад, в 1923 году, Грэм решила отказаться от изящных движений балета и привнести в танец “грубость человеческого опыта”. Привнесение заключалось в развитии так называемых «ударных движений». Наряду с понятием “сжатие-освобождение” хореография Марты приобрела те самые, узнаваемые и в современности, черты: рваный ритм, резкость, хаотичные некрасивые движения.
Это был ответ времени, царящему тогда в повседневности. Всё искусство стало рваным, грязным, разрывающе-громким. А 1929 год внёс и ноту депрессивности, которую Грэм не преминула подхватить.
Главное же, что в принципе отличало ХХ век вообще и Америку в частности (в которой – при всех воплях о её свободе – действительность совсем не такая) — это полярность, так называемая 'борьба', и слом устоев. Грэм отлично вписалась в движ, бунтуя против всего и всех, полностью ломая культуру танца. Собственно, одна из её первых постановок даже носила название «Еретик».
Бунт выражался хоть против фашистов, вздумавших её пригласить на Олимпийские игры (не поехала); хоть против такого инструмента по расширению популярности, как киносъёмка (Грэм не разрешала себя запечатлевать). Зато она качественно шокировала современников и из всего стремилась сделать драму.
Танец стал манифестом! А в случае с Грэм – инструментом разрушения и даже умножителем страданий. Впрочем, это философская оценка с высоты времени — её деятельности.
Но не оценка — человеку, которым была Марта. Человеком же она внутренне была крайне чувствительным и восприимчивым. А также, щедрым. Она создала целое движение, первой пригласила в труппу негров и китайцев, основала несколько школ. Её называли «Пикассо танца» по степени влияния в мире искусства.
***
Марта Грэм оказала на Бурдинскую огромное влияние. Как и жизнь за границей.
В подростковом возрасте легко обмануться, создать себе кумира; поддаться не сути, но внешнему эффекту, картинке… Такое тем более легко, если в противопоставление прилизанной Англии наблюдать Россию конца 90х.
И вот, подросток вдали от дома. От дома, где заботливые родители хоть и обеспечивали увлечение дочери, но всё же мечтали дать ей более земную профессию, которая позволила бы с большей долей уверенности зарабатывать. Ведь танцы, как и любое творчество, – очень непредсказуемая штука! На тот момент в моде была профессия менеджера, что оч-чень небезосновательно могло бы давать гарантированный доход.
Однако, думы о будущем совершенно и напрочь отметаются, когда ты молод. А в английской школе танца, что находится в селе недалеко от Истборна, ещё и вышколенные преподаватели. Которые (по западным лекалам) не то, чтобы учат, но «предоставляют свободу».
Будущая хореограф конечно же выбрала демократию. Ведь, по её собственному признанию, из России её гнало несчастье. Бурдинская была против родителей; против родной страны, где ей так декларативно преподавали балет; против непонимания.
Правда (как ни странно))), заграничье счастья не принесло.
Надрыв.
Скитаясь по свету, — из Англии в Бразилию, потом обратно в Лондон, затем Лиссабон, Париж… — два года после окончания обучения девушка нигде не могла найти себе места. Зато нашла себе мужа. Впрочем, ненадолго.
В 2008 году 23-летняя танцовщица вернулась в Россию. Родила дочь. Рассталась с мужем. И поставила свой первый большой танцевальный спектакль «Мегаполис», который зарекомендовал Лилию как восходящего молодого хореографа.
Через год Бурдинская основала в Питере центр современного танца “Bye Bye Ballet”. Вскоре тот превратился в целый творческий кластер, в котором, смешиваясь несоединяемыми профессиями, создавали свои произведения/перформансы => танцоры, художники, дизайнеры, музыканты, актёры, повара(!), киноманы… В этом водовороте, прямо в одном из залов, поселилась Лилия с дочкой.
Потом последовал ещё спектакль. Также, хореограф взяла на безвозмездное обучение 28 танцовщиков, из которых до финиша дошли всего трое.
Интересно, что шаги в карьере осознанно ли или спонтанно — во многом повторяли путь Марты Грэм…
Бешеный ритм подобной одержимости не мог не вымотать молодую женщину, которая на исходе сил в последнем всплеске своей активности устроила 31-часовой марафон. Лилия беспрерывно двигалась всё это время. Её движения так же, не отрываясь, зарисовывали художники. А скрипачи выводили звуки, нативные телу танцовщицы.
Надрыв, в котором Лилия жила с детства, перешёл в иную фазу.
Распад атома.
Отрелаксировав в Израиле за два года свою усталость, заодно напитавшись восточными практиками в виде “языка движений”, Бурдинская возвращается в Россию. Здесь она ставит несколько танцевальных спектаклей, которых российский зритель «не понимает».
Одним из таких спектаклей стал «Распад атома». Действо поставлено по одноимённой “поэме в прозе” авторства Георгия Ивáнова, бежавшего в 1922 году из Советской России во Францию и там же, в Париже, написавшего в 1937 году своё творение.
Это – весьма мерзкая книжонка, несколько похожая содержанием на «Песни Мальдорора» графа де Лотреамона (Изидора Дюкасса). Только гаже. Ивáнов с удовольствием описывает писсуары, подмывающихся шлюх, грязь, нечистоты… Есть даже пара сцен с педонекрофилией.
Неудавшийся поэт мнит свой пасквиль поэмой, но это рвано и мерзко написанное нечто – попросту ужасно: как по сути (которой, собственно, и нет), так и по языку.
И вот такое Бурдинская взялась ставить.
Конечно, в интервью она говорит, что у неё это – «волшебное место, где обитают голуби и струится серебряный свет».
Но зритель, если и прорвётся сквозь негативные коннотации, если попробует абстрагироваться от мерзостей ивановского словоблудия, если придёт на постановку — что его ждёт?
А ждут его хаотичные звуки, бессвязные заунывные слова (Лилия просто написывала, проснувшись, всё, что вспыхивало в её сознании – случайный поток, “белый шум”) и, конечно, => дёрганные, угловатые, некрасивые движения. Полтора часа!
Это очень западный подход: выдавать тошнотворность за искусство. Как и огромный диссонанс. Бурдинская, будучи молодой, пластичной, очень красивой женщиной — выплёскивает в мир напружиненный излом, исковерканность и боль.
Но такое – не в нашей культуре. Да и не в человеческой. И именно поэтому «творчество» Лилии не востребовано. Не из-за того, что якобы российский зритель «не понимает» или, тупее того, «не дорос». А из-за чуждости, из-за депрессивности, из-за вывороченной наизнанку ненависти к самому человеку. Это попросту не-кра-си-во! Это не танец...
Тому подтверждение коммерческая неуспешность. В творца могут вливаться средства меценатов, их даже могут поддерживать такие известные люди, как Т.Курентзис.
Но сборы всегда красноречивее.
И вот пульсация проектами постепенно сходит на нет. Лилию не приняли в мастерскую А.Сокурова (вместо басни она решила озвучить свои “тексты” и показать отрывок из своей же «Офелии в бинтах» с третьей [гипсовой] рукой).
Попутно у отца Лилии начинаются судебные процессы.
Её танцевальный центр закрывается.
Бурдинская живёт на даче, в лесу.
Плетёт из ниток множество макраме.
Она вяжет свои сны – “спинной мозг, внутренность своих позвонков”…
«Флора» Эрмитажа
Лилия многое переосмыслила за время одиночества. Углубила восточные практики. А потом и вышла замуж. Ненадолго. За йога. Который сказал, что разлюбил её сразу же, как только увидел в свадебном платье…
Наконец, её находит Ж.Корнмюллер, устроительница «Флоры».
Бурдинская начинает работать, как одержимая. Она выдумывает, оживляет свою роль. Наполняет персонажа собой и танцем. Но теперь, в пластике этого танца, нет ничего от бесноватой Марты Грэм и прежней неистовой Лилии. Нынешнее воплощение – сама женственность, сдобренная вязью индийский движений.
Лилия влилась в труппу. Её полюбили. И даже работницы музея зовут её не иначе, как «наша Флора».
И только здесь, играя девятиминутный текст на протяжении трёх часов; среди людей, — «разных людей: заинтересованных или безразличных, с ласковым взглядом или не поднимающих глаз от телефона, уставших и отстранённых или выпивших до начала игристого, скептически настроенных, слишком юных или в глубоком возрасте» — которые находятся на расстоянии вытянутой руки, глядя всем им в глаза…
Только здесь Лилия осознала близость зрителей. Тех, кому она всю жизнь навязывала ненужное им “современное” (contemporary) видение. А теперь — по-настоящему ощутила людей.
Раньше она всегда считала, что любит Мир. Она жила и танцевала по заветам Грэм, которая как-то обмолвилась, что движения должны идти от вагины. Она экзальтированно билась о жизнь. Но жизнь не принимала её. Ни там, за рубежом, где, как она считала, с нею происходило лучшее – первый поцелуй, любимые учителя, сам контемп. Ни здесь, у нас, где в ответ на её пресловутый контемп шли отказ за отказом. Впрочем, потом её не принял и такой любимый ею Запад: её работы «не вписались» в площадки Тель-Авива и Лондона…
А теперь она поняла, что ей незачем настаивать, убеждать и обязывать. Люди разные. Большинство из них наблюдатели. А есть и зрители. Лилия научилась любить. Зрителя. И ждать его.
Это был катарсис.
И после пришло успокоение, будто она отработала карму…
Сейчас
Лилия вновь вышла замуж. На этот раз, кажется, окончательно.
Она любит своего мужа, ждёт его с работы и скучает, пока его нет. Живёт в Бишкеке. Пьёт чай из маленьких пиалочек. Написала книгу и думает написать ещё. Родила двойню, девочку и мальчика; теперь у неё трое детей.
Лилия по-прежнему плетёт узоры. Немного танцует. И всё так же ищет равновесия своей душе в этой неоднозначной жизни. Правда, сейчас эти поиски происходят уже гораздо спокойнее.
.
«Я делаю из волшебства ежедневность. Ежедневность важнее волшебства»
Л.Бурдинская
.
.
.
.
