Удивительную эту историю мне рассказал генерал-майор авиации Анатолий Александрович Меняев. Случай, конечно, не совсем обычный, но, как говорят фронтовики: «Чего на войне не бывает!».
А началось всё с того, что, перебирая с Меняевым его фронтовой архив, я вдруг увидел парадную фотографию: Анатолий Александрович — при всех регалиях. Нужно сказать, что боевых наград у ветерана много. Два Красных Знамени, ордена Александра Невского, Отечественной войны...
— Какая награда дорога особенно?
Мой собеседник удивлённо пожал плечами:
— Воевали не за ордена, ну а награды, как известно, лётчикам давали только за личное мужество. Впрочем, для меня особенно памятен... выговор.
Его лётная биография началась с того, что по призыву: «Комсомольцы — на самолёт!» пришёл в школу лётчиков и Анатолий Меняев. Было это в 1933 году. А вскоре он не только отлично летал сам, но уже учил других. Это и определило судьбу: стал Меняев военным лётчиком. Он был в числе тех, кто 22 июня 1941 года бомбил Кёнигсберг. Потом обстоятельства сложились так, что пришлось с бомбардировщика дальнего действия пересесть ему на ночные бомбардировщики типа «По-2», на которых были установлены бомбодержатели, пулемёты и установки «РС». Наши лётчики не давали врагу покоя ни днём, ни ночью.
Авиационный полк ночных бомбардировщиков, которым командовал Меняев, воевал под Вязьмой и Ржевом, сражался в небе Сталинграда. Потом полк воевал под Курском, Киевом, Борисовом и долетел аж до самого Берлина.
— А как же всё-таки заработали выговор? — спросил я. Собеседник усмехнулся:
— Дело было так. Зимой 1942 года блокировали мы с воздуха аэродром Гумрак, под Сталинградом. К 30 ноября 330-тысячная группировка врага оказалась в плотном, тесно сжатом кольце советских войск.
В ту пору аэродром Гумрак стал для фашистского командования чем-то вроде отдушины в захлопнувшейся ловушке. На него возлагало оно большие надежды. Высшие офицеры да и сам фельдмаршал Паулюс до последнего часа надеялись ускользнуть в эту «форточку». Наша авиация наглухо забила и эту щёлку. Полк майора Меняева базировался на аэродроме «подскока», всего в 25 километрах от Гумрака. С наступлением темноты одна за другой поднимались машины в воздух. Это была нескончаемая карусель. Лётчики работали без передышки.
Нашей разведке удалось установить, что в ночь с 21 на 22 декабря будет сделана попытка вывезти командующего фашистской группировкой. Приказ был жёсткий: не дать взлететь ни одному гитлеровскому самолёту. Днём аэродром Гумрак блокировали штурмовики и дневные бомбардировщики, а ночь была предоставлена «ночникам». Темень была прошита огненными трассами ограждающего огня фашистских зениток и всплесками прожекторов. Машина Меняева находилась в воздухе. И вдруг он отчётливо увидел, как с фашистского аэродрома с периодичностью в несколько минут стали взлетать трёхцветные ракеты. «Сигнал? Но кому?»— мелькнуло в мозгу командира.
Фашисты включили прожектор прямо по посадочной полосе. Уж не для того же, чтобы самим себя демаскировать! И Меняев принял решение: прервать полёт — и повёл машину на свой аэродром. Там было пусто: все — в воздухе.
— Мы тоже включили прожектор по посадочной полосе и тоже стали пускать трёхцветные ракеты, — вспоминает генерал. — Минут через десять слышим: летит. Не наш. Какой-то тяжеловесный. А самолёт, сделав круг, произвёл уже посадку на наш аэродром. «Ну, — говорю комиссару, — пошли встречать гостей!»
Комиссар эскадрильи знал немецкий язык. Обвешавшись гранатами, захватив пулемёт и автоматы, прихватив шестерых солдат, офицеры направились к гитлеровскому самолёту. Это была 4-моторная громадина. Настороженно ощетинил самолёт все свои пушки. На мгновение взяла оторопь: кто всё-таки кого поймал в ловушку? Но делать нечего. Комиссар крикнул на немецком:
— Вы сели на советский аэродром! Сопротивление бесполезно. При попытке взлететь — сожжём. Приказываю: покинуть самолёт и сдать оружие!
Пять минут показались вечностью. Но, видно, так уж решительны были советские воины, вышедшие под самые жерла пушек, что люк самолёта наконец распахнулся и фашисты один за другим стали выпрыгивать, бросая оружие на снег. Их было шесть человек. Оказалось, что на приманку Меняева попался экипаж «Кондор — Фокке-Вульфа-200». Он прибыл из самого Парижа и привёз рождественские подарки штабу Паулюса. Этой машиной и предполагалось вывезти гитлеровское командование из окружения.
— Подарки попали нам! Да и самолёт — отличный рождественский сувенир, — улыбнулся Анатолий Александрович. — Пока мы занимались пленными, дежурный радист самовольно успел сообщить в дивизию, что посадили самолёт «Ю-88». Из дивизии рапортовали, конечно, в штаб армии, а потом и выше. А когда внесли мы поправку, мне объявили выговор за незнание техники противника.
Вот и вся история!
Б. ПРОХОРОВ (1984)