- Он останется в доме. Он болен, ему нужна помощь.
Откладываю валерьянку подальше на тумбочку. Пора бы уже пополнить запасы, когда у тебя маленькая бессовестная девочка, входящая в подростковый возраст и готовая слушать и слышать только себя.
- Грач или ворон?
Спрашиваю на секунду засмотревшись на бабушкин портрет. Портрет висит на стене как напоминание – всегда уважать и вспоминать старших. Бабушка красивая. Золотистые локоны, острые скулы, принцесса из детской сказки. На фото не видно глаз, но я-то знаю – они голубые. Конечно же голубые, а по-другому не бывает.
- Это галчонок.
- М… Я плохо разбираюсь в птицах.
Вздыхаю. Входим в режим «строгая мать» и подробно объясняем, почему птицу нельзя оставить дома. Будь она вороной или галкой.
- Милая…
Поднимаю взгляд замирая.
На меня смотрят холодные, не проявляющие ни капли испуга глаза моей девочки Маргариты. Я не верю описаниям по типу «мужчина увидел в глазах всю любовь/огорчение/беспомощность»… Как в глазах можно что-то увидеть кроме белков, радужки и зрачков?
Но Маргарита смотрит прямо, поджав губы. Она будет сражаться. Она будет кричать, плакать, устраивать истерику и прижимать к бьющемуся сердцу этого несчастного галчонка. Она хлопнет дверью и убежит в конце концов.
Не по глазам понимают чувства. По человеку, его позе, его взгляду, его губам…
Интересно, в кого пошла моя дочь?
А впрочем, я вспоминаю себя…
***
«Оля, не смей приносить домой эту грязь! Он не останется у нас!» - до сих пор отдается криком в голове.
- Ты глупый и ничего не понимаешь. Меня мама убьет, если я попробую еще раз тебя принести!
А Чернышу все равно. Не его забота. Не он плачет по ночам в подушку составляя планы, как бы пронести черный комок в дом, чтобы мама не заметила. Не он уже второй раз был наказан. Не ему сидеть без сладкого вот уже месяц.
Сидеть, кстати, тоже не получится.
У папы и его ремня разговор короткий.
Котенок будет спать на постепенно покрывающейся инеем земле, питаться брошенной добрыми людьми едой раз в два дня и медленно замерзать.
Черныш забьется свернувшись в углу дома, тихонько умирая.
А потом он замерзнет совсем. Его глазки станут стеклянными, а маленькое сердечко остановится навсегда.
И дворник на следующее утро наклонится посмотреть, что за клочек лежит в уголке.
- Глупый глупый глупый! Ну почему ты не мог просто… я не знаю, остаться с мамой! Не уходить на улицу, не покидать дом!
«Не рождаться» звучало бы нелепо.
Черныш смотрел почти равнодушно, обнюхивая мой рюкзак и ожидая новой порции еды.
- Ты умрешь, слышишь? Не понимаешь ничего…
Я порывисто встала. Я не позволю умереть моему котенку, пусть на год лишат сладостей! Да на два и на три пусть лишают! Я ВООБЩЕ ВСЮ ЖИЗНЬ СЛАДКОЕ ЕСТЬ НЕ БУДУ!
- Взрослые глупые. Только работа интересна! Им нет дела до одной маленькой жизни! Ой, как много места ты займешь наверное… Аж целых 50 сантиметров в длину и ширину подстилка, самая дранная и самая большая.
Слезы медленно отступали, предоставив место гневу.
Черныш на секунду оторвался от рюкзака.
Я схватила котенка забрасывая ранец на плечо. Черныш, уже привыкший к перевозкам, поудобнее устроился на ладони.
- Мы им покажем! Мы им всем покажем!
***
Раскаты грома. Дождь.
Черныш мелко дрожал закутанный в куртку.
Я сидела почти без верхней одежды, только шапка спасала волосы от дождя.
Они не разрешили. Они устроили скандал. «Ольга, безответственный никудышный ребенок!» Они… Я не дослушала убегая.
- Ничего… Ничего, слышишь?
Черныш закрыл глазки пища без остановки.
Под навесом крыши сложно поместиться взрослому, но не маленькой девочке и ее котенку.
- Мы уйдем к бабушке. Бабушка поймет нас и приютит. Мы будем жить у нее пока родители не поймут, какую ошибку совершили. Мы пойдем к бабушке. Я только схожу домой за вещами быстренько, ты подожди чуть-чуть буквально!
На улицу меня больше не пустили. Заперли в комнате, и, не смотря на все слезы и крики, за дверью стояла тишина. Я слегла с болезнью на следующий день, затаив всю обиду и переживания глубоко внутри, ожидая момента чтобы выбраться на свободу.
Момент случился – через пару дней родители ушли на работу, а я, наплевав на болезнь, выбралась из квартиры побежав к навесу крыши.
Я не нашла его. Нигде.
***
Маргарита прижимала галчонка к груди. Вот только в ее глазах не было ни толики страха. Сплошная решимость отстаивать дом для птицы. Она умела отстаивать. И истерику на самом деле устраивала редко.
Только сейчас я заметила, что кожа у нее бледная бледная, а с губ медленно сходила синева после мороза. Галчонок укрыт курткой, перемазанной в грязи от перьев. Курткой за пять тысяч…
Дочка шагнула вперед. Я знаю, знаю что она скажет.
«Это и мой дом тоже мама. В этом доме и моя комната. И в этой комнате будет жить галчонок, только в моей. Я устала во всем уступать тебе и папе. То, что вы старше не дает право решать абсолютно все за меня. Это МОЙ галчонок, и он будет жить здесь. И не ты, и не папа этому не помешаете. Я никуда не уйду, я защищу галчонка. Это понятно?»
- Иди доставай из шкафа куртку.
Маргарита не шевельнулась с места, однако что-то изменилось во взгляде, пока я одевалась.
- Поедем в зоомагазин… Я надеюсь, хотя бы клетку для него купить можно?
