Помощнику товарища городского головы небольшого уездного города в самом центре Нижегородской губернии коллежскому секретарю Роману Аполлинарьевичу Пулькину нездоровилось. Еще бы: сначала Святки, затем Рождество, а следом и Новый год. Праздничные ужины и обеды, в кругу семьи, визиты к родственникам и знакомым слились в нескончаемый поток сменяемых друг друга блюд и напитков разной степени крепости. И вдруг в один миг все закончилось и нужно снова деловитой рысцой семенить на службу в городскую управу, с самого утра. Такие перемены не могли благотворно сказаться на здоровье Романа Аполлинарьевича. Голова болела, руки противно дрожали, в животе наблюдалось эдакое подозрительное волнение, но долг превыше всего и он выпив жалкий стакан чаю вместо, ставшего привычным за эти дни праздничного завтрака, отправился в присутствие. На службу. Должность его вроде бы небольшая, да и чин так себе, коллежский секретарь, это вообще что? Вроде плюнуть и растереть, однако, будучи помщником товарища, то есть заместителя, городского головы, стал Роман Аполлинарьевич вхож так сказать «в сферы» и со временем научился извлекать некие невинные, но приятные выгоды от своего положения. Город словно специально сразу же после праздников завалило снегом и пробираясь по заметенным улицам до здания градоначальства, чувствовал он себя словно в нехоженом лесу. Сразу же по прибытии на службу отправился доложиться начальству. Стоя в кабинете своего начальника коллежского асессора Никифора Валериановича Семенюка тучного благообразного мужчины и глядя несколько в сторону, дабы не смущать начальство остаточными ароматами праздников, Роман Аполлинарьевич доложился о прибытии и готовности немедленно приступить к своим обязанностям. Он после этих слов попытался молодецки щелкнуть каблуками, запутался в ногах, но схватившись рукой за спину стула устоял. Начальник в свою очередь ничего не заметил, так как разговаривал с подчиненным сидя за большим письменным столом и глядя перед собой на чернильный прибор. Он двигал по столу какие-то бумаги, сопел, вздыхал и наконец, явно собравшись с силами исторг из себя поручение. Оказалось, что в городе выпало слишком много снега. Дворников не хватает, их и до снегопада было немного, а нынче не все еще от праздников очнулись, а тут пришли выборные люди от торговой палаты, артели извозчиков и прочей общественности и требуют объяснений и уборки снега. В общем Роману Аполлинарьевичу поручается от лица градоначальства выйти к пришедшим, успокоить, пообещать, приободрить, и так далее. Главное, чтобы ушли, а там дальше разберемся. В большой приемной градоначальника действительно стояли решительной толпой люди в количестве примерно полутора десятков человек. Роман Аполлинарьевич знал их всех. Самые богатые, а значит лучшие люди города, как назло. Они заметили его, и без лишних слов изложили суть дела. Они как допропорядочные граждане города регулярно и в срок платят все городские сборы, включая сборы за стоянки извозчиков и торговые места на рынке и на каждой улице, и так далее. Так почему же городская администрация со своей стороны не обеспечивает своевременную и надлежащую уборку снега, который мешает всем им заниматься своими делами? Роман Аполлинарьевич все еще не до конца пришел в себя. Он и сам не знал, почему вдруг вместо того, чтобы сказать то, что он заготовил в уме, он широко улыбнулся, развел руки и сказал что-то вроде того, что означенные господа, вместо того, чтобы жаловаться, могли бы организовать своих служащих и родственников, взять лопаты и почистить город от снега вместе с дворниками, это и на свежем воздухе полезный моцион и в целом борьба с ленью. Ему никто не ответил. Все повернулись и молча вышли. Он сидел в своем маленьком кабинете и сквозь тяжелую послепраздничную пелену в голове, пытался размышлять. Вроде бы он все сделал правильно. Никто не возмущался и все ушли. Но что-то было не то. Или ему просто мерещится. Он вдруг вспомнил как говорила его бабка: «блазнится». Без стука открылась дверь и в его кабинет вошла молодая дама в странном, словно с исторического бала наряде. Не дожидаясь приглашения, она села на стул и стала молча смотреть на Романа Аполлинарьевича. Он под ее взглядом заерзал на стуле и немного нервно спросил, что ей угодно? - Не узнаешь? – тяжелым, совершенно не вязавшимся с ее внешностью голосом спросила дама. Он вдруг понял, что не может говорить и только покачал головой. Дама двумя руками сняла свою голову с плеч и поставила ее на стол перед окостеневшим Романом Аполлинарьевичем. - А теперь узнаешь? – спросила голова со стола. От ужаса он не мог даже покачать головой, только смотрел на сидящее перед ним безголовое женское тело. - Я королева Мария Антуанетта – сказала голова, она видимо убедилась, что диалог не выстраивается – я королева Франции, бывшая конечно – голова горько усмехнулась – и я гляжу ты у нас шутник. Шутить любишь с народишком? Это правильно. я вот тоже любила пошутить. Нет, про пирожные вместо хлеба это вранье конечно, не говорила я такого никогда, но кому какое дело, когда тебя за твои шутки взяли под белы рученьки и на эшафот. И ходи теперь как хочешь. Без головы – Она посмотрела на него в ожидании хоть какой-нибудь реакции. Он сидел и не мог дышать. Воздух в легких заканчивался, а вдохнуть не было никакой возможности. Все тело свело мышечной судорогой. Понимая, что задыхается, он забился в судороге и проснулся. Роман Аполлинарьевич сидел на своей кровати у себя дома. Рядом привычно сопела жена. Он тяжело и неуклюже поднялся и на негнущихся ногах, путаясь в полах ночной сорочки подошел к окну. За окном в предутренней мгле одинокий дворник стоял, опираясь на лопату и слегка покачиваясь. - Приснится же такое – с облегчением подумал Роман Аполлинарьевич – ничего, у нас не Франция, у нас народ смирный и никаких вольтерьянств с якобинствами ему не надобно. Он еще постоял, прислонившись лбом к холодному стеклу, успокаиваясь, затем облегченно залез под перину и счастливо засопел в тон своей дражайшей супруге.