Продолжение рассказа «Бака Бака бань»
Баба Вера проснулась от того, что внук Андрей орал, видимо по телефону. Но еще больше взбудоражило услышанное имя — Мастура.
Пожилая женщина заволновалась и прислушалась. Внук не стеснялся в выражениях:
— Не может работать? Катитесь в свой Ташкент, — Андрей грязно выругался. — Я не собираюсь вас прикрывать. Можешь работать, работай. А нет, так я других найму. Очередь стоит на ваши места.
Баба Вера, трясущимися от возмущения руками надела яркий байковый халатик, вставила сухие ступни в красивые тапочки и вышла из своей комнаты.
Внук Андрей расплылся в улыбке:
— Бабуль, а ты чего так рано? Воскресенье сегодня. Поспи.
— А мне все едино, что среда, что воскресенье. Давно уж, — неприветливо заметила баба Вера. — А ты чего так орешь, коль воскресенье? С кем разговаривал? — строго спросила бабушка.
— Да с чур… — чуть не проговорился внук, но вовремя опомнился, — с рабочим.
— Я слышала имя Мастура, и вроде ты их в Ташкент отправлял? — уточнила бабушка и добавила то мерзкое слово, которое использовал внук. — Это не о том ли Ташкенте речь, где меня, твою бабку, выходили, жизнь сохранили, а я потом твою мамку родила, а она тебя.
— Ой, бабуль! Ну ты опять за свое, ну я сто раз это слышал! Ну при чем тут это? Времена другие сейчас, бабушка! Пойми, — внук досадно взглянул на бабу Веру.
— Времена, Андрюша, всегда одни и те же, а вот люди разные, — прищурив глаза, проговорила баба Вера. — И мне так противно, что именно мой внук — другой. Не такой, как в те времена.
— Бабушка, да пойми ты! У меня план горит, а эти… рожать надумали. Разве сейчас время? — внук искал у бабушки понимания, то тщетно. — Ни кола, ни двора, живут в антисанитарных условиях в подвале, а Мастура беременная. И так у них семеро по лавкам. Даже не знаю, сколько у них там детей в Ташкенте. Трое, четверо?
Баба Вера вздрогнула, и память снова увела ее далеко, далеко, в сорок первый год.
Вот она открыла глаза, а над ней красивое лицо плачущей женщины. А потом эта женщина, Мастура, приходила к ней в госпиталь каждый день, кормила с ложечки, носила на руках, у Веры не было сил ходить, пела песни, рассказывала смешные истории. По-русски говорила совсем плохо, но Верочка все понимала. После госпиталя эта молодая узбечка и ее муж взяли ее к себе домой, и еще двух мальчиков, а потом еще трех детей, и еще…
К концу 1942 года в семье было пятнадцать детей. Правда, одного мальчика так и не смогли выходить… Война…
В сентябре 1943 года Веру разыскала мама.
— Андрей, — тихо проговорила баба Вера, — не бывает никакого особого времени, чтобы рожать детей. Тебе уже тридцать лет, Кате — двадцать восемь, а у вас все не время! А ты знаешь, что твоя прабабушка за мной в Ташкент в 1942 году тоже беременная приехала? Война, голод, бомбы летят, разруха, папа мой погиб, а мама моя беременная… — баба Вера замолчала, бесцветные глаза восьмидесятилетней старушки слезились, — и родила в Ташкенте брата моего, деда Лешу. Ты не знал? Так попроси у него паспорт при случае, там черным по белому написано: место рождения Ташкент. И Мастура с Гафуром помогли во всем, приютили и мою маму…
В 1944 году мама Веры Ксения решила вернуться с детьми в родной город. Мастура и Гафур не отговаривали ставшую родной женщину, они понимали, что ее тянет на родину.
Вера до сих пор помнила прощание с семьей Шамахмудовых. Как Мастура собирала их в дорогу, как провожали всем семейством, как прощались и как плакали. Мастура несколько раз чуть не падала в обморок, целуя Веру.
— Девочка моя, милая моя, любимая, асаля моя, доченька…
Мама писала письма Мастуре с Гафуром до самой смерти, а потом и Вера, научившись читать и писать, переписывалась со своей второй мамой. Так она называла Мастуру.
В 1969 году Вера впервые поехала в Ташкент на встречу со своими дорогими, любимыми Мастурой и Гафуром, братьями и сестрами. Ведь немногих из тех детей, что Шамахмудовы приняли в свою семью, нашли родители, как Верочку.
А потом и Мастура приезжала к Вере, когда она переехала в Москву. Вериного мужа, партийного работника, направили на работу в столицу, строить новый завод. Как они тогда замечательно провели время с Мастурой! Много гуляли по Москве, много разговаривали, вспоминали. Баба Вера тепло улыбнулась, она вспомнила, как Мастура, увидев впервые Спасскую башню Кремля расплакалась, и никак не могла успокоиться. Вера утешала ее, а она, всхлипывая, повторяла:
— Отстояли, победили! Верочка, доченька! Выжили!
Потом Мастура приехала еще раз, будучи совсем пожилой женщиной. Советского Союза уже не стало. Они снова гуляли, бродили, вспоминали, и однажды какой-то паренек небрежно толкнул Мастуру, но не извинился, а наоборот злобно зыркнув, проговорил:
— Куда прешь, чурка старая!
Вера сжала кулаки и готова была убить этого подлеца, но Мастура остановила женщину, крепко обняв и прошептав на ухо:
— Не надо, доченька! Я и правда здесь чужая.
Больше Мастура не приехала, хотя собиралась. Она ссылалась на занятость и плохое самочувствие. Но Вера хорошо понимала, что дело совсем не в этом.
— Ты мою квартиру сдаешь? — вдруг спросила баба Вера у внука.
— Да, — ответил он, — а при чем …
Но бабушка не дала договорить:
— А деньги где? — спросила она, прямо взглянув на него.
— Бабуль, ну ты че? — Андрей не понимал, что происходит.
— Или я сама туда уйду, или беременную Мастуру сели, — твердо сказала баба Вера.
— Бабуль, ты серьезно? Опять за свое? Да не должна ты им ничего больше! Да пойми ты, нет таких долгов, которые нельзя отплатить. Да все давно ты отплатила!
— Есть, внучек! — крикнула баба Вера. — И нельзя это отплатить никогда. И сколько бы ни платила, все мало будет! Жизнь твоя, Андрей, сколько стоит? Ну вот сколько ты за нее отдашь?
— Бабушка! — начал было внук.
Но она покачала головой и подняла вверх руку:
— Молчи, Андрей! Ты не можешь отплатить за жизнь свою, так хоть мне не мешай! Пока жива я, не забуду то, что сделали для меня и моей матери эти люди!
Вези Мастуру с вещами на квартиру, — твердо приказала баба Вера.
— Да не поможешь ты всем! Знаешь, сколько их! — с досадой проговорил Андрей.
— Знаю! — твердо сказала бабушка. — Еще больше, чем нас тогда было. Так и нас больше стало! А знаешь почему? Потому что спасли они нас. Генофонд наш спасли! Понимаешь?
Андрей лишь махнул рукой, а бабушка горько вздохнула: «Не понимает!»
Через три дня баба Вера затребовала отвезти ее на улицу Венецианова, в свою квартиру.
Мастура оказалась испуганной молодой женщиной с длинными черными волосами и красивыми глазами миндалевидной формы. Слезы навернулись на глаза бабы Веры, она тут же вспомнила свою любимую Мастуру-опу.
Молодая женщина готова была приседать и кланяться, было видно, что она ожидает каких-то неприятностей.
— Здравствуйте, проходите пожалуйста, чаю выпейте. Я самсу пекла, сейчас плов будет готов.
В квартире действительно стояли потрясающие запахи восточной кухни.
— С удовольствием, милая, — поблагодарила баба Вера. — Веди! — весело и дружелюбно сказала она, вручив женщине торт.
Она сразу немного расслабилась и захлопотала вокруг старушки.
За чаем разговорились, и Мастура рассказала, что живут они с Ойбеком уже пять лет, а детей бог не давал.
— Мне очень неудобно и стыдно перед вашим внуком, но вы же понимаете меня? Это долгожданный ребенок! Врач сказал, нельзя тяжело работать. Могу потерять. И в Ташкент мне ехать некуда. Мои родители погибли давно, и в доме живет мой старший брат со своей семьей. Меня примут, конечно, но мне там не место. А у Ойбека только мама. Она с его старшим братом в Самарканде живет.
— Что ты, милая! — встрепенулась баба Вера, — не надо никуда уезжать. Живите здесь! Я никогда вас не прогоню.
Мастура схватила руку бабы Веры и прижалась к ней щекой.
А потом пили чай и ели вкусный ароматный плов.
Не было такой еды в 1941 году, но никогда больше не пила Вера такого вкусного молока и не ела такого доброго хлеба как в доме Мастуры и Гафура.
Татьяна Алимова
