В прошлой главе мы рассмотрели драматические последствия Трагедии 12 апреля, итогом которых явился распад Единого фронта Гоминьдана и КПК, а также временный раскол первого на два центра - Нанкинский и Уханьский. Следствием этих событий стала фактическая приостановка Северного похода НРА - однако, вопреки надеждам правительства в Пекине и консолидировавшихся под эгидой Армии Умиротворения пост-бэйянских военных вождей, процесс лишь временно прервался. Укрепив свою власть при помощи сочетания грамотных политических манёвров (включая условный уход в тень) с самым безжалостным насилием, Чан Кайши весной 1928 счёл возможным вновь бросить свои войска на север. К этому моменту Гоминьдан вновь воссоединился, в то время как Компартия, понесшая тяжелейшие потери, хотя и не сошла со сцены, однако вынужденно претерпевала глубокую внутреннюю перестройку - организационную, кадровую, военно-тактическую. Всё более крупную роль в рамках этого процесса играл Мао Цзэдун. Коммунистические районы и целые республики продолжали существовать и бороться в тылу контролируемой Нанкином части Поднебесной. В ряде случаев их схватки с местными гоминьдановскими администрациями, подкреплёнными частями НРА, приобретали весьма ожесточенный характер, служа предвестником грядущего нового этапа Большой гражданской войны в Китае. Тем не менее, возможности левых всё-таки были ограничены. В рамках своего стратегического видения Чан Кайши, обоснованно посчитав собственное положение на вершине пирамиды власти достаточно надёжным, переменил приоритеты, вновь выдвинув на передний план действия, направленные против милитаристских клик. К середине мая 1928 после тяжелых апрельских сражений в провинции Шаньдун и весьма неприятного эксцесса в Цзинани, где имело место столкновение с японскими войсками, 1-я, 2-я и 3-я коллективные армии НРА, невзирая на трудности, были в целом готовы к началу решительного наступления в общем направлении на Пекин.
Ворвавшись в провинцию Хэбэй, войска Нанкинского правительства завязали сражение за Баодин - имеющий оперативное значение город, расположенный уже менее чем в 150 километрах от северной столицы Поднебесной. Причём, пока части 2-й коллективной армии занялись осадой, 3-я коллективная армия продвинулась ещё дальше в общем направлении на Чжанцзякоу, обходя Пекинскую группировку противника с фланга. Казалось, судьба северного правительства вот-вот будет решена. Однако Армию Умиротворения оказалось рано сбрасывать со счетов. Оказавшись так близко к заветной цели, генералы НРА частично утратили осмотрительность. Форсированное движение к Чжанцзякоу при слабо обеспеченных тылах и логистике (мало того, что сражался Баодин - сопротивление сохранялось даже в некоторых частях Шаньдуни), позволило северянам провести сильный контрудар, используя для быстрых перебросок войск развитую логистику пекинских предместий. Наступление Чжан Цзолиня, в котором было задействовано порядка 200 000 человек, началось 17 мая. По его итогам соединения 1-й и 2-й коллективных армий НРА были вынуждены отойти на 48 километров к югу от Баодина, а 3-я колармия, получившая фланговый удар, потерпела серьёзное поражение. Тем не менее, наступательный импульс Армии Умиротворения достаточно быстро иссяк. К 25 мая её продвижение вперёд окончательно остановилось. Вскоре силы НРА, действуя на сей раз не с юга, а с запада, опираясь на прежние базы Гоминьцзюня, даже сумели таки овладеть Чжанцзякоу.
Впрочем, весьма вероятно, что ведущую роль здесь сыграл не военный, а политический аспект. На рубеже весны и лета 1928 главком Армии Умиротворения, президент Республики и лидер Фэнтяньской клики Чжан Цзолинь понял, что настал момент принимать основополагающее решение, которое предопределит его дальнейшие шаги на значительную перспективу. Прежде всего вождь севера фундаментально не верил в возможность достигнуть силовыми методами полноценную победу над Гоминьданом. Невзирая на успехи контрудара, стратегическая инициатива оставалась в руках НРА. Юг обладал куда как большей зоной контроля. Его ресурсы живой силы были значительно крупнее. Еще весомее выглядела разница экономических потенциалов. Вероятность отбросить южан хотя бы к Хуанхэ, не говоря о Янцзы, представлялась ничтожной. Армия Умиротворения пребывала в состоянии перманентного кризиса боевого духа. Да, 1927 год заметно подорвал репутацию Гоминьдана и веру в его идеалы среди масс китайцев. Тем не менее, у Нанкинского правительства всё ещё сохранялись крепкие идеологические основы. Львиная доля рядового состава северян в принципе не очень понимала, за что она борется. Сплочённость офицерского корпуса обеспечивали земляческие связи и круговая порука, а нижестоящих - одна только палочная дисциплина, да некоторый региональный шовинизм в отношении южан. Со всё большей очевидностью проявлялась невозможность Чжан Цзолиня отыскать для себя точку опоры за рубежом, апеллировать к формальному статусу единственного официально признанного международным сообществом правительства Поднебесной. Уже в ходе Шанхайской резни иностранцы вполне активно сотрудничали с Чаном Кайши, а в ходе Кантонского восстания вовсе совершенно открыто оказали ему деятельную поддержку против КПК. Пул внешних интересантов не занимали формальности - только фактическая способность обеспечить неприкосновенность их активов, сохранить сложившуюся систему коллективной эксплуатации. Нанкинское правительство в этом отношении к лету 1928 могло предложить куда больше в сравнении с Пекином.
Единственным государством, твёрдо стоящим на стороне северян, являлась Япония, но причина такой благорасположенности Токио скрывалась в стремлении, полностью подчинив своему влиянию Фэнтяньскую клику, использовать её в качестве средства постепенного отрыва Маньчжурии от остального Китая. Ценой помощи Императорской армии стало бы превращение в марионетку - и Чжан Цзолинь это сознавал. Когда в мае по мере приближения боевых действий к Пекину японцы опубликовали коммюнике, предупреждая, что любые широкомасштабные боевые действия в Маньчжурии приведут к их интервенции в регион, данные заявления не столько укрепляли авторитет главкома Армии Умиротворения (ведь, хотя формально документы были направлены и НРА, и ему, объективно только вторжение южан могло запустить механизм вмешательства Японии), сколько становились элементом гоминьдановской пропаганды. Чжан Цзолинь - шавка на поводке иностранцев, готовая ради личной власти поступиться суверенитетом и территориальной целостью Поднебесной. На лидера фэнтяньцев вешали резню в Цзинани и вообще любые эксцессы, связанные с действиями японцев. Всё это, особенно с учётом общего ослабления Севера, уничтожало Чжан Цзолиня в качестве политика общекитайского масштаба, который мог бы, на определённых условиях войдя в выстраиваемый Чаном Кайши новый истеблишмент, вновь повести в нём свою партию. В какой-то момент президент бэйянской Республики даже посчитал необходимым выпустить специальное обращение, в котором подчёркивал, что «не признает особенных прав и интересов Японии в Маньчжурии».
Объективно на рубеже весны-лета 1928 Чжан Цзолинь мог пойти по одному из трёх путей. Инерционный сценарий предполагал масштабную битву с НРА за Пекин. В случае успеха главком Армии Умиротворения гарантированно смог бы продать северную столицу и собственную почётную капитуляцию за место подле трона вождя Юга, причём с достаточно хорошими перспективами на будущее. При неудаче - терял всё, включая, возможно, даже жизнь. Дополнительным недостатком данного варианта являлось то, что, несмотря на погоны и немалый опыт сражений, Чжан Цзолинь был куда лучшим дипломатом, нежели полководцем, в то время как здесь практически всё будут определять успехи и неудачи, достигнутые непосредственно на поле боя. Альтернативой являлось немедленное открытие переговоров с опорой на достижения майского контрнаступления. Проблемой тут выступало то, что реакцию Нанкина было трудно предугадать заранее. Нет, Чан Кайши определённо вступил бы в диалог с Пекином - но вот какие именно условия он оказался бы готов предложить… Хватит ли локальных неудач НРА конца мая для того, чтобы выторговать нечто стоящее? А если позиция южан будет жесткой? При этом, начав переговоры, Чжан Цзолинь очутился бы на дороге с односторонним движением. Скрыть их окажется невозможно, а это одновременно задаст совершенно определённый настрой и так уж не горящим боевым пылом войскам с одной стороны, и послужит совершенно определённым сигналом для японцев с другой. Остановись процесс обсуждения мирного соглашения, и лидер Севера выйдет из него куда слабее, чем туда входил. Причём Чан Кайши достаточно умён, чтобы понять это заранее. Следовательно, его линия окажется ещё суровее. Наконец, можно было продать первородство за чечевичную похлебку - а точнее Пекин и хотя бы относительно похожее на нечто вещественное президентство за японские штыки. Отвод Армии Умиротворения в Маньчжурию позволил бы НРА триумфально завершить Северный поход, что являлось для Нанкина непреложным политическим императивом, превращая судьбу фэнтяньцев в плод сложных межгосударственных прений, который Гоминьдан и Токио смогут вести годами. Чжан Цзолинь за них мало помалу утратит статус игрока, зато сохранит формальный почёт, благосостояние и безопасность. Ко всему, пути судьбы порой непредсказуемы. Имея свою армию с тыловой индустриальной базой, Фэнтяньская клика могла бы вновь ворваться в китайскую политику в случае некоего форс-мажора, исключить который заранее в реалиях поздней весны 1928 было никак нельзя. В конце-концов, кто мог чуть более года назад, в начале апреля 1927, предсказать все те бурные повороты сюжета истории Поднебесной, которые произошли в последующие 12 месяцев.
30 мая Чжан Цзолинь постепенно начал выводить свои войска с Северо-Китайской равнины. Армия Умиротворения уходила в Маньчжурию. Означало ли это, что её главком остановился на третьем сценарии? Дать однозначный ответ крайне сложно, поскольку нашлись силы, решившие избавить главу Фэнтяньской клики от мук выбора. Ранним утром 3 июня 1928 года поезд с Чжан Цзолинем и его штабом покинул Пекин, двинувшись в направлении на Харбин. А на следующий день, 4 числа, во время стоянки на ж/д станции Хуангутунь состав был взорван. Несколько официальных лиц, сопровождавших лидера фэнтяньцев, включая губернатора Хэйлунцзяна У Цзюньшэна, погибли на месте. Сам Чжан Цзолинь был отправлен в близлежащий город Шэньян, однако его рана оказалась смертельной, и он скончался несколькими часами позже.
Кто именно стоял за диверсией историки продолжают спорить до сих пор. Версия, распространившаяся в Китае летом 1928, и остающаяся по сей день официальной, гласит: ответственность за случившееся следует возложить на японскую разведку. Незамедлительно возникает вопрос - каковы мотивы? Ведь, казалось бы, Чжан Цзолинь, запустив процесс эвакуации в Маньчжурию, действовал как раз в соответствии с японскими интересами. Все гипотезы, касающиеся убийства главы фэнтяньцев, по очевидным причинам вращаются вокруг того политического выбора, который он сделал на рубеже весны-лета 1928, а также представлений других игроков на сей счёт. Каноническая китайская позиция основывается на предположении: с уходом армии Севера в маньчжурские провинции всё обстояло отнюдь не так однозначно. Говоря просто, Чжан Цзолинь намеревался «кинуть» японцев. Закрытые переговоры с Чаном Кайши всё-таки начались, а дополнительным капиталом, при помощи которого лидер Фэнтяньской клики рассчитывал купить себе будущее в гоминьдановском истеблишменте, должна была выступить совместная операция, где НРА входила бы в регион, встречая не противодействие со стороны Армии Умиротворения, а напротив опираясь на её поддержку. В конечном счёте стремительные действия больших масс китайских войск обеспечивали полное и заблаговременное купирование любых возможных угроз со стороны Японии. Однако последняя, получив информацию о нечестной игре Чжан Цзолиня, решила убрать его, чтобы затем, пользуясь сложностями, которые неминуемо возникли бы при транзите власти, обрести определяющее влияние на сына и наследника покойного - Чжан Сюэляна.
В данной версии есть внутренняя логика, но её отправная точка - теория «большого блефа» последнего бэйянского президента - недоказуема. В то же время японская сторона стабильно отрицает свою причастность, а те документы, которые были обнародованы после капитуляции империи во Второй Мировой войне, подтверждают: для центрального правительства в Токио случившееся стало громким и тревожным сюрпризом. Последнее, впрочем, не исключает японского следа, только связанного уже не с разведкой, а с радикальными группами офицеров внутри Квантунской армии, решившимися действовать помимо воли и приказов свыше. Нечто подобное имело место позднее в случае с Маньчжурским инцидентом 1931 года, о котором мы будем подробно говорить далее в рамках настоящей работы. Логика в данной схеме выглядит следующим образом: ликвидировав Чжан Цзолиня, квантунцы провоцируют форсированное наступление НРА в попытке воспользоваться временным обезглавливанием неприятеля, а им в свою очередь можно будет оправдать интервенцию, которую центр после ранее сделанных публичных заявлений будет вынужден поддержать, дабы не потерять лицо.
Существуют также и иные гипотезы. Очевидные: Чжан Цзолиня убили по приказанию Чана Кайши, которому он был нужен в замиренном Китае по итогам Северного похода ещё меньше, чем в контексте войны. Несколько менее прямолинейные: голову старого хозяина новому властителю Поднебесной решили поднести подчинённые покойного президента, но, обнаружив, что Маньчжурия всё ещё неподконтрольна Нанкину, а весьма быстро подобравший выпавшие из родительских рук бразды правления Чжан Сюэлян с радостью снимет с них головы, предпочли спрятать концы в воду. Есть и достаточно экзотические предположения. В 2001 году были опубликованы материалы о том, что операция по устранению Чжан Цзолиня была проведена советской разведкой, непосредственным организатором подрыва поезда был Н. И. Эйтингон (впоследствии — генерал-майор МГБ), работавший совместно с резидентом разведупра РККА в Шанхае Салныньшем.
Некоторые отечественные авторы придерживаются именно её, однако документальных подтверждений вновь нет. Такие историки, как А.И. Колпакиди и Д. Прохоров, ссылаются только на слова покойного Д.А. Волкогонова, который якобы видел следы этой операции в закрытых архивах. Зачем СССР потребовалось убрать главкома Армии Умиротворения? Москву беспокоила перспектива укрепления Японии на континенте вообще и в Маньчжурии в частности. Оставляя в стороне домыслы, со стороны положение дел на начало июня 1928 выглядело так, будто Чжан Цзолинь смирился с ролью марионеточного руководителя прояпонского протектората. Его смерть если не сорвала полностью, то как минимум замедлила бы процесс ухода войск северян из-под Пекина, а удар НРА довершил бы разгром структур, которыми Токио вроде как рассчитывал воспользоваться. Впрочем, не скрою, мне «советский след» кажется едва ли не самой маловероятной версией из всех.
Как бы то ни было, 4 июня 1928 Чжан Цзолинь, титан китайской политики эры клик, хитрый лис, начинавший ещё в обойме кадров Юань Шикая, отошёл в мир иной. И первым следствием данного события явилось то, что, как кажется неожиданно для многих, власть над Армией Умиротворения/Фэнтяньской кликой весьма уверенно и оперативно перехватил Чжан Сюэлян. Кратко мы уже упоминали об этом выше. Семейственный принцип передачи власти был распространён в Поднебесной 1920-х, однако молодые наследники влиятельных отцов даже в среде варлордов вызывали мало уважения. Вот только Чжан Сюэлян давно перестал быть щенком, получившим генеральские погоны исключительно по праву родственной крови. Не без целенаправленных усилий отца, он поднаторел за середину бурного десятилетия в военной и политической науке, приобрёл опыт, неоднократно ведя в бой авангарды фэнтяньцев. А теперь Молодой маршал, как его стали именовать на контрасте с покойным Старым маршалом, не дал никому и шанса покуситься на родительское достояние.
Вторым следствием гибели Чжан Цзолиня предсказуемо выступило незамедлительное возобновление НРА наступательных операций с самыми решительными целями. Деморализация и всё-таки имевшая место быть частичная дезорганизация Армии Умиротворения сыграли свою роль - события разворачивались стремительно. Уже 4 июня, непосредственно в день смерти вождя фэнтяньцев, войска южан прорвали фронт. Сунь Чуаньфан дополнительно подорвал обороноспособность противостоящих им сил, когда вывел своих людей с передовой и вскоре бежал в контролируемый японцами Далянь/Дайрен. На третьи сутки атаки свершилось то, чего вот уже полтора года с замиранием сердца ожидал весь Китай. Подразделения 3-й коллективной армии НРА вошла в Пекин. Бэйянская Китайская Республика северных варлордов ушла в историю. Её госаппарат был частью разогнан победителями, а частью разбежался сам. Ни Чжан Сюэлян, ни кто-либо другой даже не попытался объявить себя преемником Чжан Цзолиня в ранге президента, пусть хотя бы и временного. К началу 10-х чисел июня контроль НРА над северной столицей и её окрестностями стал полным. 11 июня подчиненный Чжан Цзунчана генерал Сюй Юаньцюань сдал 1-й коллективной армии НРА Тяньцзинь - последний крупный город вне Маньчжурии, занимаемый Фэнтяньской кликой.
Северный поход, невзирая на колоссальную сложность задачи, а также многочисленные трагичные перипетии, с которыми в ходе него пришлось столкнуться наследникам Сунь Ятсена, завершился триумфальной победой Гоминьдана. 6 июля члены нанкинского Национального правительства почтили память отца нации в ходе специальной церемонии возле его мавзолея, символически отчитавшись перед ним в выполнении эпохальной задачи.
В Пекине парадным маршем прошли солдаты Национально-революционной армии, в сущности так недавно начинавшие свой путь с крайнего юга страны. Власть Чана Кайши над Поднебесной была неоспорима - и, вместе с тем, неполна.
Причём речь не только о Чжан Сюэляне в Маньчжурии. Иначе как формальным, трудно было назвать подчинение Гоминьдану китайского запада: Тибета, Синьцзяна, Ганьсу, Цинхая, Сычуани и Юнани. Но, куда важнее их всех вместе взятых, было нечто иное. Система власти, выстроенная бывшим главкомом НРА, всецело опиралась на его влияние в армии, тот факт, что фигура Чана Кайши виделась незаменимой и являлась предметом консенсуса для всех основных групп генералитета, включая «людей Вампу», наследников Гоминьцзюня и прежних милитаристов всех видов и расцветок. Теперь же государственные интересы утвержденного им единодержавия требовали от него покуситься именно на эту ключевую страту. Численность НРА к середине лета 1928 простиралась до 2,2 миллионов штыков. И это, во-первых, было крайне обременительно с финансово-экономической точки зрения, а во-вторых чревато политическими потрясениями. Десятки и сотни тысяч людей отвыкли от правил и порядков мирного времени. В отсутствии того противника, борьбой с которым их можно было занять, это грозило самыми неприятными последствиями. Именно проблема демобилизации - её масштабов, сроков и формы, стала ключевым предметом обсуждений и камнем преткновения в стане победителей. Первое совещание по этой теме состоялось 14 июля - и в тот же день отношения между участвовавшими в нём командующими обострились до такой степени, что Фэн Юйсян, к примеру, вовсе демонстративно покинул Пекин.
Однако не будет забегать вперёд. Хотя глобально решение задачи поддержания должного порядка в собственном стане было для Чана Кайши более важной и сложной задачей, летом 1928 он прежде всего был настроен на то, чтобы в ускоренном темпе разрешить Маньчжурский вопрос. 1 июля Чжан Сюэлян официально объявил о перемирии и прекращении огня - впрочем, де-факто бои фэнтяньцев с Народно-революционной армией и так сошли на нет двумя неделями ранее. Существенно более веско прозвучало иное. Молодой маршал высказался в том духе, что он не будет препятствовать процессу объединения страны. Реально это было ни что иное, как присяга Нанкину, принципиальное решение, после которого оставалось лишь оговорить детали сделки. Примерно в это же время с подачи Чжан Сюэляна господствующей стала версия убийства его отца японцами. Бесспорно, всё перечисленное было болезненно воспринято в Токио. Империя Восходящего солнца настойчиво подвигала Молодого маршала к тому, чтобы он объявил о независимости Маньчжурии. И, вместо этого, такой афронт. 3 июля Чан Кайши лично прибыл в Пекин, где начал переговоры с представителями Фэнтяньской клики о мирном урегулировании существующих разногласий.
В военном отношении фэнтяньцы к этому моменту представляли собой сплоченное ядро, состоящее из солдат и офицеров самой клики, вокруг которых имелась примерно в три раза превосходящая её числом аморфная масса прочих подразделений прежней Армии Умиротворения. И часть последних, а точнее их лидеров, побуждаемых и спонсируемых японцами, предприняли отчаянную попытку повести собственную игру. Армия во главе с Чжан Цзунчаном и Чу Юпу, чьи войска весной сражались в Шаньдуни, отказалась участвовать в намечающейся деэскалации. Несмотря на ранее понесенные поражения, она все еще насчитывала около 60–70 000 солдат, а также по крайней мере три бронепоезда с экипажами из русских наемников-белоэмигрантов под командованием генерала Константина Нечаева. Чжан Цзунчан объявил войну Фэнтяньской клике, рассчитывая сбросить Чжан Сюэляна и в дальнейшем, по-видимому, самостоятельно возглавить гипотетическое маньчжурское государственное образование. При логистической и финансовой поддержке Японии его армия 2 августа двинулась со своей базы в Таншане, пересекла реку Луань и вторглась с юга в Маньчжурию.
Весь расчёт Чжан Цзунчжана строился на сохраняющемся недоверии между Чаном Кайши и фэнтяньцами. Предполагалось, что части НРА не станут бить восставшей группировке в спину, или, как минимум, не успеют сделать этого своевременно. В реальности уже через шесть дней боёв дерзкое выступление подошло к своему логическому финалу. Чжан Цзунчжан и поддержавшая его группа военачальников оказались в ловушке, стиснутые совместными силами Гоминьдана и Чжан Сюэляна. Многие солдаты, видя всю безнадёжность своего положения, а также сочувствуя идее общекитайского примирения, дезертировали. Оставшиеся - те, кто отказался сдаться, были убиты. Впрочем, персонально Чжан Цзунчжана помиловали - и это определённо был жест Национального правительства, адресованный Японии, свидетельствующий о готовности Нанкина к нормализации отношений и компромиссу. Восстание несогласных несколько затормозило переговорный процесс, но, вместе с тем, придало партнёрству Чана Кайши и Чжана Сюэляна новое качество. Теперь, вместо капитуляции второго перед первым, предстоящую реинтеграцию Маньчжурии можно было подать как совместный выбор двух равных политиков, заинтересованных в стабилизации положения дел в Поднебесной. Молодого маршала это более чем устраивало, а истинный хозяин нового Китая согласился немного уступить юноше в публичном пространстве, чтобы твёрже ставить свою позицию и большей выиграть за кулисами. В принципе, уже к исходу августа были предопределены те события, которые произойдут позднее в декабре того же года - так называемая «Смена флагов на Северо-востоке». К ней мы ещё возвратимся позже. А пока - вновь обратим внимание на внутреннее положение в НРА и Гоминьдане.
С 8 по 14 августа в Пекине состоялось второе совещание по вопросам демобилизации и реорганизации вооруженных сил. Причём, если первое носило предварительный и негласный характер (впрочем, после демарша Фэн Юйсяна, о нём всё равно узнали все), то новое было официальным. А значит его участникам следовало выдвигать свои тезисы с учётом их будущего перехода в публичное пространство. Понятно, главное слово было за Чаном Кайши, и он предложил двукратное сокращение НРА, мотивировав его экономическим выигрышем: на сэкономленные средства Китай сможет приступить к реализации крупных инфраструктурных и социальных проектов. Принципиально спорить с ним никто не посмел, однако при переходе от общего к частному незамедлительно возникла масса деталей и нюансов. Причём, что весьма показательно, дискуссия очень скоро свелась почти исключительно к деньгам, а одним из её участников стал министр финансов Национального правительства Сун.
Действительно его инициативы (конечно же, предварительно одобренные Чаном Кайши) носили революционный характер для Поднебесной, во многом даже более значимый, нежели ставшая предлогом для их выдвижения демобилизация. Сун выступал за централизацию и упорядочивание бюджетной и налоговой политики. Де-факто единоличное право распоряжаться национальными доходами должно было остаться в руках лишь двух структур - правительства и казначейства. Подававшиеся в русле региональной автономии и самоуправления порядки, при которых губернаторы-варлорды самостоятельно собирали большую часть налогов, а затем тратили их на местные (свои) нужды, должен был уйти в прошлое. Наконец, была обозначена необходимость в принципе уйти от прежней практики совмещения в одних руках гражданско-административных и военных постов. Чан Кайши знал, куда нужно бить. В случае её реализации, данная модель действительно позволила бы покончить с варлордами и их кликами как явлением. «Перетряска» и ротация НРА разрушила бы сложившиеся земляческие связи. Урезанная армия опиралась бы на подготовленный в Вампу профессиональный офицерский корпус, который на своём срединном уровне заблокировал бы любые гипотетические поползновения старшего командного состава в сторону бунта. Генералы лишились бы полномочий губернаторов, а поставить на соответствующую позицию своего человека им помешал бы партийный контроль Гоминьдана. Наконец, прежние милитаристы лишились бы доходов, которые могли позволить им профинансировать быстрое увеличение численности своих войск в случае гипотетической фронды. Центр же, распределяя финансовые потоки, намеренно обходил бы стороной те бизнес структуры, долю в капитале которых имели отставные или действующие военные. Вот только вероятность того, что данный план реализуется спокойно и мирными средствами, была объективно околонулевой. Причём во-многом в силу тех системных основ режима, которые сам же Чан Кайши прежде укреплял, устанавливая режим личной власти.
В реалиях позднего лета 1928 никто не был готов к новой масштабной вспышке насилия - и особенно не желал выглядеть её инициатором в глазах масс. На словах между победителями царило согласие. Условным итогом совещания 8-14 августа стало то, что его участники признали: настоящая централизация может произойти только в том случае, если различные командиры, бывшие военачальники, уступят свою финансовую и военную власть национальному правительству - и условно согласились с этим. Вот только номинально принятые принципы никто и не собирался воплощать в жизнь. Напротив, уже с осени 1928 такие люди, как Янь Сишань, Фэн Юйсян и Ли Цзунжэнь начали вновь консолидировать и укреплять собственные зоны контроля, опять деля многострадальный Китай на части, пусть пока и с осторожностью, в скрытом виде. Между тем 10 октября - символически приурочив это событие к 17-й годовщине Синьхайской революции, Гоминьдан сформировал обновлённое Национальное правительство мирного времени. Во главе его открыто, со вполне очевидным подтекстом, встал Чан Кайши. Именно ему принадлежала отныне верховная государственная власть. Несколько позже ЦИК Гоминьдана дополнительно закрепил её, объявив о начале с 1 января 1929 года так называемого «периода политической опеки» сроком на шесть лет. Теоретически по его завершению Поднебесная должна была сделаться парламентской республикой, верховным органом которой явилось бы демократически избираемое всенародным голосованием Национальное собрание. Вот только до той светлой поры руководитель исполнительной власти, подотчётный де факто только наиболее представительным конференциям партии, имел право издавать указы, обладающие силой закона. А с учётом того положения, которое Чан Кайши занимал в Гоминьдане и НРА, рубеж 1928-1929 годов можно с полным основанием назвать моментом институционального закрепления его диктатуры. В конце-концов, нет ничего более постоянного, чем временное - ввиду чрезвычайных обстоятельств режим «опеки» можно ведь и продлить (собственно, нечто подобное и произойдёт в действительности из-за начала конфликта с Японией).
Да, человек, обладающий чутким политическим нюхом, легко уловил бы в атмосфере Китая ноября-декабря 1928 характерный озоновый аромат новых гроз и бурь, надвигающихся на страну. Чан Кайши отнюдь не собирался давать массам ни подлинной свободы, ни, тем паче, земли, которой так жаждали миллионы крестьян. Суровый режим беспощадно жестокого человека - вот чем стала бы Поднебесная, если бы даже всем замыслам её главы суждено было сбыться - и у нас ещё найдутся в дальнейшем примеры, позволяющие это подтвердить. Варлорды, клики, война - все лишь лежало до поры под спудом, грозя возвратиться. И, невзирая на вышеперечисленное, нельзя не признать: осень 1928 и зима 1929 года стали, пожалуй, самым мирным и спокойным периодом для Китая с самого крушения Маньчжурской династии, наряду разве только с коротким промежутком от Синьхайской революции до первых парламентских выборов. У множества людей появилась робкая надежда на то, что в будущее теперь можно смотреть с оптимизмом. В давно уже освобождённых НРА провинциях нарастала деловая активность. А под самый новый год Поднебесная получила поистине роскошный подарок: 29 декабря 1928 Чжан Сюэлян официально заявил о своем признании верховенства Национального правительства в Нанкине. Знаковым символическим подтверждением тому, что всё действительно серьёзно, выступила повсеместная замена в подконтрольной фэнтяньцам Маньчжурии флагов, использовавшихся на протяжении всей эры варлордов Пекинским правительством. Некогда пятицветное знамя было порождено революцией, и отражало единство пяти основных этносов Поднебесной, под ним боролись исторические предшественники Гоминьдана из числа членов Тунмэнхоя и его союзников. Однако за годы господства клик ранее славный и достойный стяг оказался дискредитирован. Новой инсигнией партии-победительницы и всего государства сделалось белое солнце на синем поле, в 1928 году ставшее элементом официального флага реорганизованной Республики. Теперь это знамя взвилось и над маньчжурскими городами. Собственно, декабрьские события и остались в конечном счёте в истории Китая под именем «Смены флагов на Северо-Востоке».
Молодой маршал присягал Нанкину. В качестве ответного шага (явно согласованного заранее) Национальное правительство назначило Чжан Сюэляна командующим Северо-Восточной армией - то есть теми силами, которыми он и так руководил, но теперь уже в новом статусе - с установленной численностью в 300 000 человек. Китай оказался формально объединённым.
Соответствующее признание перемены в жизни Поднебесной получили и со стороны зарубежных государств. Первыми установили официальные дипломатические отношения с Национальным правительством в качестве законной китайской власти США - это произошло ещё летом, 25 июля 1928. Вскоре к Вашингтону присоединился Лондон. Ну а позиция двух могущественных англосаксонских держав предопределила выбор остальных. Одной из последних Нанкинское правительство вынужденно признала в январе 1929 года Япония.
Казалось бы, сложились необходимые условия для реализации давно назревших социально-экономических реформ. И, следует отдать должное руководству Гоминьдана и Чану Кайши, определённые меры были предприняты. В конце 1928 года был основан Центральный банк Китая, причём, что весьма важно, созданный исключительно на правительственные средства, без участия частного национального или иностранного капитала. 7 декабря 1928 года Нанкинское правительство объявило о восстановлении полного суверенитета страны в вопросах таможенной политики и введении новых тарифных ставок, вступавших в силу с 1 февраля 1929, обеспечивших дополнительную защиту китайскому производителю. Была решительно поведена планомерная работа по ликвидации на территории Поднебесной зон с ограниченной государственной юрисдикцией. Плоды она принесла не мгновенно, однако, забегая вперёд, к моменту начала острой фазы японо-китайского конфликта в 1937, Нанкинскому правительству путём переговоров удалось добиться возвращения Китаю 20 иностранных концессий из 33 имевшихся. Готовились и иные, более масштабные мероприятия, в частности связанные с государственным инвестированием в некоторые отросли добывающей промышленности и её направляемым сверху синдицированием. Да только непродолжительный период покоя очень быстро стал подходить к своему концу.
Противоречия, возникшие внутри элит и, прежде всего, генералитета НРА в июле-августе 1928, прорвались наружу в ходе проведённого в марте 1929 III конгресса Гоминьдана. Этот широкомасштабный партийный форум готовился Чаном Кайши как эдакий «съезд победителей», которому надлежало задать установки политической жизни Поднебесной как минимум на шестилетний «период опеки». На деле мероприятие прошло в нервной атмосфере, ряд группировок отважился на публичную критику главы правительства. В свою очередь решительный ответ Чана Кайши, обозначившего свою непреклонность в проведении нового курса, спровоцировал первую из новых клик на прямое вооруженное выступление. Сомнительную пальму первенства взяли генералы-гуансийцы Ли Цзунчжэн и Бай Чунси. Оба занимали в рамках режима достаточно видное место. Первый командовал на исходе Северного похода 4-й коллективной армией (16 армий и 6 отдельных дивизий), второй некогда сыграл ключевую роль в ходе Шанхайской резни, претворив в жизнь антикоммунистический заговор Чана Кайши. Теперь они поднялись против центральной власти. На уровне риторики, понятно, проговаривались несколько иные вещи, но де-факто Новую клику Гуанси беспокоили три вещи. Во-первых, как и всех прочих нео-варлордов, намечающиеся реформы и сокращение НРА. Во-вторых, общее уменьшение влияния в рамках единого Китая элит крайнего юга страны, имевших огромный вес на ранних стадиях Северного похода и незадолго до его начала. В третьих, недостаточное с их точки зрения признание Чаном Кайши и подконтрольным ему правительством заслуг Ли Цзунчжэна в боевых действиях весны-лета 1928.
Первый мятеж вышел сравнительно коротким. Выступление было недостаточно подготовлено, среди офицеров-южан чересчур велико оказалось количество «людей Вампу», в целом преданных Чану Кайши, а состоящая из наиболее подготовленных и оснащённых войск Нанкинская группировка НРА (прежняя 1-я коллективная армия), действовала весьма оперативно. Уже в конце марта 1928 разбитым Ли Цзунчжэну и Бай Чунси пришлось бежать во Французский Индокитай. Вот только их бунт являлся лишь «первой ласточкой». Основные события развернулись осенью. В сентябре восстал генерал Чжан Факуй. Некогда служивший под началом У Пэйфу в Чжилийской клике, он никогда не был лоялен Чану Кайши. Во время раскола Гоминьдана 1927 года Чжан Факуй служил Уханьскому правительству. Именно в его зоне ответственности произошло коммунистическое Наньчанское восстание. И, хотя город в итоге был взят, а красные войсковые соединения в целом разгромлены, когда НРА воссоединилась под руководством Чана Кайши, Чжан Факую припомнили его не слишком удачные действия против верных КПК сил - и стали «задвигать». По крайней мере, так, судя по всему, оценивал ситуацию он сам. Что, впрочем, не помешало генералу довольно удачно сражаться в Шаньдуни на завершающей стадии Северного похода. Теперь он поднялся против Национального правительства в центральной части Китая. Некоторое время его пытались замирить путём переговоров, однако, как кажется, готовность Чжана Факуя к диалогу являлась лишь уловкой, при помощи которой он рассчитывал выграть время. Если так, то генерал преуспел. Поскольку уже в октябре месяце к мятежу присоединились главные силы - поднялся Фэн Юйсян. А с ним большая часть по-прежнему ориентирующейся на него 2-й коллективной армии, образованной на базе Гоминьцзюня.
Положение правительства сделалось достаточно неприятным. Как минимум по той причине, что мятежники теперь имели в своём распоряжении значительные войсковые контингенты. Однако имелся и другой, в чём-то даже более опасный аспект. Ни гуансийцы, ни Чжан Факуй не могли сформулировать и поднять на знамя какой-то программы, способной в глазах масс выступить полновесной и привлекательной альтернативой генеральной линии Гоминьдана. Было совершенно очевидно, что это просто вновь подняла голову очередная итерация варлордов, сражающихся исключительно за себя, собственную выгоду и интерес. Фэн Юйсян обладал определёнными навыками публичного политик, был известен Поднебесной в данном качестве. Кроме того, у него имелся, условно говоря, «брэнд». Гоминьцзюнь и всё с ним связанное порождало вполне определённую систему образов. А в частности - более левого, ориентированного на нужды низов направления Национальной революции. Клики милитаристов в реалиях 1929 года постепенно становились врагами режима Чана Кайши. Не связанная с военными буржуазия, средний класс и среднее же офицерство выступали его социальной опорой. С недоверием и затаённой враждебностью взирал на Гоминьдан после событий 1927 года рабочий класс - во всяком случае до поры. Но подавляющее большинство населения Китая составляло крестьянство. Земельный вопрос по-прежнему висел в воздухе. Банковская сфера, тарифы, налоги - Национальное правительство занималось многим, да только его касаться никак не отваживалось. Сокращение и демобилизация НРА означала для тысяч солдат перспективу возвращения именно в деревню. Фэн Юйсян являлся тем человеком, кто, с одной стороны, хорошо сознавал данный факт, а с другой мог гипотетически им воспользоваться.
В свою очередь Чан Кайши видел ту опасность, которую представлял для него бывший вождь Гоминьцзюня. Именно против Фэн Юйсяна с конца октября 1929 Гоминьданом и НРА предпринимаются основные мероприятия. Хороши были любые средства. В том числе войска союзника, участие которого в такого рода схватке с одобрения Чана Кайши не так давно казалось просто невозможно вообразить. Нанкин решился задействовать Северо-Восточную армию, то есть вчерашних фэнтяньцев Молодого маршала! Выйдя из пределов Маньчжурии, его части завязали бои с 2-й коллективной армией/Гоминьцзюнем - в том числе за предместья стратегически важного Пекина. Судя по всему, такого хода Фэн Юйсян не ожидал. Готовясь наступать в общем направлении на юг, он получил удар с тыла, который внёс сумятицу в его планы, а в конечном счёте совершенно сорвал их. Вместо стремительного наступления, соединения Гоминьцзюня были вынуждены отходить на запад и северо-запад - в Чахар и Суйюань. Иными словами, на свои старые базы времён 1925-1926 годов. Превратности судьбы! Впрочем, игра Фэн Юйсяна ещё отнюдь не была окончена, а его войска сохранили боеспособность. Не менее важно также другое: задействовав Чжан Сюэляна, Чан Кайши шёл на очень серьёзный риск. А что если Молодой маршал, получив контроль над провинцией Хэбэй и Пекином, опять отложится от Национального правительства, обнулив все достижения НРА 1928 года? Что побудило Чана Кайши доверять сыну покойного Чжан Цзолиня - хитрейшего из лидеров пост-бэйянских клик? Ответить на этот вопрос однозначно довольно трудно. На протяжении весны и лета 1929 Чан Кайши и Молодой маршал имели несколько очных встреч. Возможно суть крылась именно в этих личных контактах. С другой стороны осложнилось международное положение Маньчжурии, если о нём можно говорить, с учётом того, что она не являлась всё же отдельным государством. Япония была по-прежнему недовольна итогами Северного похода и последующих соглашений прежних противников. Другую же проблему с соседями Китай спровоцировал сам, причём у автора имеется стойкое подозрение, что Чан Кайши намеренно и с расчётом повёл соответствующую политику, дабы теснее привязать к себе Чжана Сюэляна, понимающего - без поддержки «основной» Поднебесной его положение грозит осложниться до непозволительных пределов.
Речь идёт о конфликте с СССР вокруг КВЖД и прав на неё. Сам по себе этот сюжет лишь косвенно сопрягается с основной линией повествования. Тем не менее, он достаточно занимателен - и, надо думать, априори несколько ближе отечественному читателю. Потому автор всё же остановится на нём, хотя это потребует известного отступления в сторону и довольно пространных исторических справок.
Статус КВЖД определялся Соглашением, подписанным 27 августа 1896 года китайским посланником в Российской империи Сюй Цзэнчэном с правлением ранее созданного Русско-Китайского банка. Данным документом утверждалось право банка профинансировать постройку железнодорожной магистрали через Маньчжурию с последующей её эксплуатацией акционерным «Обществом Китайской восточной железной дороги» сроком в 80 лет. Теоретически и Банк, и Общество являлись смешанными предприятиями, однако реально доля цинского капитала там была ничтожной. Кроме того, строительство КВЖД было тесно связано с развитием портового кластера на территории арендованного у Поднебесной полуострова Люйшунь, находившегося после подписания соответствующих бумаг в российской государственной юрисдикции. Таким образом, с момента создания дороги её инфраструктура всецело находилась в ведении русских специалистов и ими же администрировалась. Охраной дороги ведал Заамурский округ Отдельного корпуса пограничной стражи. Русско-японская война и поражение в ней вынужденно заставили Петербург скорректировать свою политику в регионе. Тем не менее, хотя внимание со стороны государственных органов империи несколько ослабло, процесс русской колонизации края продолжался. К началу Первой мировой войны население Харбина (основанного как ж/д станция отечественными строителями в 1898 году) составляло около 100 000 человек, из которых 40% были выходцами из России.
Крах прежней государственности привёл к тому, что как по форме, так и по существу прежнее положение на КВЖД не могло далее сохраняться. Юридически прекратили свою существование те структуры, с которыми китайская сторона подписывала соглашение. Практически с 29 ноября (1917 года единственным органом власти на КВЖД провозгласил себя Совет рабочих и солдатских депутатов, распустил все прочие организации. Вскоре по просьбе и с санкции назначенного Временным правительством полномочным комиссаром на КВЖД генерала Д.Л. Хорвата в Харбин вступили китайские войска под командованием Чжан Цзолиня. С их помощью Совет рабочих и солдатских депутатов был распущен. К 19 марта 1920 года китайские войска полностью оккупировали полосу отчуждения КВЖД. Это стало фактическим концом существования прежней охранной стражи. 23 сентября 1920 года декретом президента Китайской Республики Сюй Шичана «О прекращении признания полномочий российских посланников и консулов в Китае» было отменено право экстерриториальности для подданных Российской империи. Наконец, в 1921 году полоса отчуждения КВЖД была преобразована в Особый район Восточных провинций — отдельную административную единицу Китайской Республики. Можно было подумать, что автономное существование КВЖД в формате концессии (по существу уже неизвестно чьей) вот-вот подойдёт к концу.
Тем не менее, произошло нечто иное. К исходу 1920 года окончательной победой большевиков завершилась Гражданская война в Сибири и на Дальнем Востоке. 15 ноября 1922 была реинтегрирована в состав РСФСР так называемая Дальневосточная республика. Это в сочетании с той ролью, которую Советский Союз играл в утверждении независимости Внешней Монголии, а также укрепляющиеся связи Москвы с Гоминьданом, заставило Пекин искать точки соприкосновения со своим северным соседом. 31 мая 1924 года СССР и Китайская республика подписали «Соглашение об общих принципах для урегулирования вопросов между Союзом ССР и Китайской республикой», по которому между двумя странами были восстановлены дипломатические отношения. Москва, подобно тому, как это несколько раньше имело место в Персии, показательно отказалась от «специальных прав и привилегий» царского правительства, после чего были ликвидированы российские концессии в Харбине, Тяньцзине и Ханькоу. Однако параллельно КВЖД оставалась под управлением и обслуживанием советской стороны. Теоретически Дорога объявлялась чисто коммерческим предприятием, а все вопросы, касающиеся гражданского и военного управления, оставались в ведении китайских властей. На деле, по мере замены царских/белогвардейских кадров на советские, влияния СССР на различные сферы хозяйства и жизни Маньчжурии стало возрастать. Параллельно с октября 1924 года в массовом порядке развернулся процесс принятия в советское гражданство служащих железной дороги, их родственников, а вскоре по существу и всех русских колонистов края. По данным советского консула в Харбине В.Я. Аболтина, к 1927 году «советская колония» в Маньчжурии насчитывала 25 000 человек, к 1931 их станет уже 150 000.
Какие-то конфликтные ситуации между СССР и китайской стороной возникали уже в середине 1920-х. Ряд непримиримых деятелей из числа старых кадров Дороги пытался ставить властям новой России палки в колёса по принципиальным соображениям, другие - из выгоды. В том числе представителям Москвы пришлось столкнуться с целой серией поданных в китайские инстанции судебных исков, требующих возмещения якобы незаконно отошедшего Советскому Союзу имущества. В начале 1926 года в контексте выступления Го Сунлина, о котором помнит внимательный читатель, Чжан Цзолинь посчитал необходимым обеспечить себе единоличный контроль над стратегической магистралью. К вечеру 21 января 1926 китайские военные из числа сил Фэнтяньской клики взяли под контроль всю южную ветку КВЖД. Тем не менее, уже на следующий день были достигнуты принципиальные договорённости между Чжан Цзолинем и советским консулом, а ранее подвергнутые аресту сотрудники Дороги - отпущены. Схожим образом - быстро и полюбовно - разрешались до лета 1928 года практически все инциденты и эксцессы.
Завершение Северного похода и установления в Поднебесной единовластия Гоминьдана вызвало принципиальные перемены. Чан Кайши относился к СССР с большим подозрением и в целом негативно как к силе, поддерживающей китайских коммунистов. Он знал, что антисоветская политика - тот дополнительный козырь, который позволяет ему лучше «продавать» свой режим мировым лидерам Версальско-Вашингтонской системы - США и Великобритании. Впрочем, по-видимому всё вышеперечисленно было вторичным по сравнению со стремлением «приручить» и окончательно подчинить Чжан Сюэляна с его армией. Идеальным вариантом тут оказался бы кризис, для купирования последствий которого Молодой маршал сам обратится к центральной власти за поддержкой. Достоверно известно, что в ходе их личных встреч весной и в начале лета 1929 Чан Кайши провоцировал Чжан Сюэляна повести в отношении КВЖД решительную и твёрдую политику. Первые признаки грядущих событий обозначились ещё зимой - в частности начале 1929 года китайские власти потребовали, чтобы распоряжения советского генерального управляющего дорогой согласовывались с китайскими советниками. Однако по-настоящему давление интенсифицировалось и приняло нетерпимые формы только после того, как Чан Кайши проявил интерес к данной теме. Тогда же, помимо борьбы за перераспределение полномочий, имеющей преимущественно финансовую подоплёку, чётко обозначился политический аспект.
27 мая 1929 года китайская полиция ворвалась в помещение советского генерального консульства в Харбине и захватила там часть дипломатических документов. Среди захваченного имущества были найдены две искусно сделанные печати, которые использовались для того, чтобы запечатывать письма и посылки с пропагандистскими материалами и отсылать их под видом американских и японских почтовых отправлений. Под предлогом того, что в консульстве проходила встреча работников Коминтерна, были арестованы 80 человек, в том числе 42 сотрудника консульства. Поддерживало ли консульство СССР связи с местными коммунистами? Определённо, да. Но это не давало никаких прав китайской стороне действовать в нарушение всех норм международного права, касающихся статуса дипломатов. Кроме того, акция в консульстве стала только отправной точкой целой кампании репрессий. В общей сложности, весной 1929 года китайскими властями были арестованы свыше 2000 советских граждан — рабочие и служащие КВЖД, сотрудники консульства в Харбине и другие. Несмотря на направленные СССР ноты протеста с призывом к гуманному отношению к незаконно арестованным, граждане СССР содержались в невыносимых условиях. Мало того, свыше десяти человек из их числа были обезглавлены.
Следующий шаг китайская сторона предприняла 9 июля 1928, когда президент совета директоров КВЖД Люй Чжунхуан единолично назначил члена совета директоров Фаня Чикуаня заместителем генерального управляющего КВЖД и потребовал, чтобы все распоряжения советского управляющего заверялись подписью Фэна. Вскоре речь шла уже о том, что начальниками всех ключевых отделов на Дороге должны стать исключительно китайцы. 10 июля, когда генеральный управляющий КВЖД А.И. Емшанов отказался выполнять распоряжение Люя, китайские власти захватили телеграф, через который советские работники направляли сообщения в Москву, закрыли конторы торгпредства, Далгосторга, Совторгфлота, нефтяного и текстильного синдиката и штаб-квартиру железнодорожного профсоюза. Начались аресты советских работников Дороги под предлогом того, что они занимались коммунистической пропагандой.11 июля Люй уволил Емшанова и всех начальников отделов и немедленно заменил их китайцами или принявшими китайское подданство белоэмигрантами. Таким образом, Соглашение 1924 года оказалось полностью попрано. После короткой серии обмены нотами протеста и параллельно начавшемся присвоении китайской стороной имущества КВЖД, 17 июля 1928 СССР отозвал своих дипломатических, консульских и торговых представителей и выслал из страны китайских официальных лиц, тем самым разорвав отношения с Поднебесной. 20 числа аналогичное решение юридически принял и Нанкин.
Некоторые исследователи утверждают, что китайские лидеры действовали, не веря в возможность силового ответа со стороны Москвы в виду остающегося достаточно сложным международного положения СССР. Автору это представляется необоснованным и надуманным. Активные манёвры Красной Армии на дальневосточном пограничье начались уже в июле - и китайцы об этом знали. Овладение КВЖД для Молодого маршала было вопросом укрепления его престижа как военного вождя, а также наращивания доходной базы. Вместе с тем, после июльской экспроприации Чжан Сюэлян был совершенно незаинтересован в дальнейшей эскалации напряжения. Между тем есть надёжные свидетельства вооруженных провокаций, инициируемых с китайской стороны, в которых участвовали в том числе эмигранты-белогвардейцы.
Автор убеждён в том, что их действия были санкционированы (и подготовлены) Чаном Кайши с намерением втянуть Северо-Восточную армию в прямое военное столкновение с СССР, для выхода из которого Молодому маршалу придётся обратиться за помощью к Нанкину. Во-всяком случае, так это мыслилось на стадии планирования задуманного предприятия - поздней весной 1928, когда было подавлено выступление Новой клики Гуанси. В реальности, когда осенью поднялся Фэн Юйсян, Чан Кайши, вероятно, был и сам не рад заваренной в Маньчжурии каше, сковывающей фэнтяньцев, да только уже не мог обратить время вспять.
Но вернёмся непосредственно к канве событий. К 31 июля 1929 года численность войск РККА только на территории Дальневосточного края (без учёта пограничных войск) составляла 52 500 человек, 249 орудий, 9 танков, 70 самолётов. Китайцев в Северо-Восточной армии было куда больше, однако из 300 000 штыков против СССР реально имелась возможность задействовать по разным оценкам от 20 000 до 100 000 человек, причём их качество существенно уступало советским. Невзирая на это, на рубеже июля-августа следуют вооруженные провокации, упоминавшиеся выше. 6 августа 1929 года в составе РККА была образована Особая Дальневосточная Армия (ОДВА) во главе с хорошо знавшим китайскую специфику В.К. Блюхером, которую стали дополнительно насыщать людьми и техникой. Первой масштабной вспышкой насилия стал проведённый с 14 по 18 августа рейд частей РККА на сопредельную территорию, в ходе которого ими был разбит гарнизон в пограничном местечке Саньчакоу, откуда ранее совершались провокационные вылазки. В этих боях погибли не менее 12 красноармейцев и до 30 были ранены. По всей видимости, в Москве рассчитывали на то, что подобная операция возымеет на противника отрезвляющий эффект. В своей новой ноте от 28 августа правительство СССР заявило, что действия китайской стороны провоцируют войну. Ни она, ни последующие ноты от 9 сентября и 25 сентября, близкие по своему содержанию, эффекта не возымели и оставались без ответа в течение длительного времени. Весьма вероятно, затянись дипломатическая фаза до середины октября, реакция Нанкина оказалась бы иной. Но ещё в начале месяца руководство Советского Союза приняло принципиальное решение относительно куда более масштабного наступления.
12 октября началась Сунгарийская операция ОДВА РККА. Вопреки ожиданиям противника, атака была предпринята не вдоль КВЖД, а в восточной части Маньчжурии, в частности в районе пограничного городка Тунцзян. Дополнительно дезориентировала противника успешно проведённая советской стороной дезинформирующая радиоигра, в рамках которой в открытом эфире несколько раз было передано фальшивое распоряжение «Подготовиться к движению на Хайлар». Хорошо показала себя Дальневосточная военная флотилия ВС СССР, быстро завоевавшая господство в водах реки Сунгари, частью потопив, а частью отогнав китайские боевые корабли. Наконец, опираясь на поддержку с судов и используя их в качестве транспортного средства, соединения 2-й стрелковой дивизии РККА решительным штурмом овладели Тунцзяном. Потери китайской стороны были довольно существенными и составили до 200 убитых и 98 пленных. Были захвачены плавбаза, 2 речных катера, 4 баржи, 12 орудий. Советский десант недосчитался 5 бойцов убитыми и 24 ранеными.
Тем не менее, даже Сунгарийская операция всё ещё была масштабной демонстрацией. части 2-й с.д. не стали закрепляться на китайской территории и, выполнив поставленную задачу, вновь возвратились на свой берег Амура. Автору этих строк представляется, что уже в середине октября Поднебесная (как минимум Молодой маршал и его Северо-Восточная армия) были бы рады выйти из конфликта на приемлемых условиях. Однако нюанс заключался в том, что это оказалось уже не так легко сделать. Инициируя кризис, китайская сторона отчего-то рассчитывала на низкий моральный дух подразделений РККА на Дальнем Востоке. Дескать, советские солдаты не пожелают с полной самоотдачей воевать за какие-то основывающиеся ещё на соглашениях царских времён концессионные права против значительно превосходящего их численно неприятеля. Практика очень быстро развенчала подобные измышления. А вот поражение в Тунцзяне действительно сказалось на боевом духе уже китайских войск самым губительным образом. Отступающие от границы солдаты по существу стремительно превратились в банду мародёров: добравшись до близлежащего Фугдина/Фуцзиня, они тут же принялись за грабежи и убийства гражданских лиц. Чжан Сюэлян обдумывал перспективу масштабного вмешательства в схватку, разворачивающуюся в центральной части Поднебесной. Но, чтобы вступить в неё с боеспособной и хотя бы относительно дисциплинированной армией ему требовалось не потерять лицо «дома», в исконных маньчжурских владениях фэнтяньцев. Иначе любая неудача на юге грозила обернуться самыми непредсказуемыми последствиями.
Между тем в период с 30 октября до 3 ноября в 60 км выше по течению Сунгари ОДВА был проведён второй этап Сунгарийской операции — Фугдинская операция. По своему тактическому рисунку она была похожа на события 12 числа, но теперь два полка 2-й с.д, выгрузившиеся с кораблей и занявшие город Фугдин, демонстративно остались там на несколько суток, удерживая захваченное. Тем не менее, для Молодого маршала итог нового сражения был скорее положительным в том отношении, что он сумел обеспечить твёрдое и непрерывное управления отступающими частями, не допустить распада цепи командования. Что ж, раз нет нужды срочно укреплять свой престиж среди войск, ставший обременительным и сковывающим в условиях выступления Фэн Юйсяна конфликт тем более следует поскорее прекратить. Ирония сложившегося положения заключалась в том, что, хотя Чжан Сюэлян был полновластным господином Маньчжурии, и именно его люди вели боевые действия, юридически он не обладал правами заключить с Москвой какое-либо, хотя бы рамочное, дипломатическое соглашения. Попытка же его, наплевав на де-юре, исходить из де-факто, грозила подорвать установившиеся партнёрские и сравнительно доверительные отношения с Чаном Кайши. Приходилось дожидаться официальных шагов Нанкина, но затягивание времени давало советской стороне, окончательно овладевшей инициативой, возможность предпринимать всё новые шаги.
В ночь на 17 ноября, теперь уже на западе Маньчжурии, в районе вхождения ж/д линии в китайские пределы, то есть там, где наступление русских ожидалось изначально, РККА начала Маньчжуро-Чжалайнорскую операцию - крупнейшую из предпринятых в ходе кризиса вокруг КВЖД. Оперативная группа под командованием Д. С. Фролова перешла государственную границу, преодолела так называемый Вал Чингисхана и, пройдя незамеченной свыше 30 километров, захватила рудник Беляно, а затем перекрыла дороги и заняла господствующие высоты южнее и западнее города. Одновременно с севера к городу подошла группа Стрельцова. Кольцо окружения замкнули подошедший с востока 106-й стрелковый полк и Бурятский кавалерийский дивизион. Вслед за этим 6 советских самолётов нанесли удар по военным объектам в городе (были разбиты казармы и выведена из строя радиостанция), а три самолёта сбросили бомбы на крепость Любенсянь, вызвав здесь пожары.
Воспользовавшись замешательством противника, одна из стрелковых рот группы Стрельцова под прикрытием огня артиллерии и пулемётов ворвалась в китайские окопы на северной окраине Чжалайнора. Невзирая на сложные условия местности (дорожная сеть практически отсутствовала, даже грунтовая), а также двадцатиградусные морозы, ОДВА стремилась активно действовать подвижными соединениями. В наступлении участвовали танки Т-18, а также кавалерия. В ряду прочих 18 ноября, перейдя замёрзшую реку Аргунь, наступление на Чжалайнор начала 5-я Кубанская кавалерийская бригада, командиром которой был впоследствии ставший прославленным полководцем и маршалом Советского Союза К. К. Рокоссовский. Совместно с подразделениями 36-й Забайкальской стрелковой дивизии кавбригада предотвратила вторую попытку прорыва гарнизона из окружения. Наконец, в тот же день уже советские войска перешли в наступление с целью ликвидировать сформированный ими ранее котёл. Бойцы 35-й и 36-й стрелковых дивизий РККА при поддержке танков Т-18 сумели сломить сопротивление противника и овладеть городом Чжалайнор, несмотря на инженерные укрепления и ожесточённое сопротивление китайских войск.
После этого советские части продолжали, преодолевая слабое и дезорганизованное сопротивление противника, своё продвижение вглубь территории Маньчжурии ещё двое суток, 20 ноября 1928 без боя заняв город Маньчжоули и создав непосредственную угрозу Хайлару. В боях за Чжалайнор и окрестности РККА потеряла 123 военнослужащих убитыми и 605 ранеными. Китайские войска понесли значительные больший урон. Их потери простирались до 1500 человек убитыми и свыше 8000 пленными, были полностью разгромлены 15-я и 17-я смешанные бригады Северо-Восточной армии. Трофеями ОДВА стали артиллерийские орудия, два бронепоезда, большое количество военного имущества. Вместе со штабом в плен сдались командующий Северо-Западным фронтом армии Чжан Сюэляна генерал Лян Чжуцзян и около 250 офицеров.
Сразу после потери Чжалайнора, 19 ноября поверенный по иностранным делам Цай Юньшэн направил телеграмму представителю Наркоминдела в Хабаровске Симановскому о том, что два бывших сотрудника советского консульства в Харбине отправляются в сторону фронта Пограничная-Гродеково и просят, чтобы их встретили. 21 ноября двое русских — Кокорин, прикомандированный к немецкому консульству в Харбине с тем, чтобы помогать советским гражданам после разрыва дипломатических отношений с Китаем, и Нечаев, бывший переводчик КВЖД, — перешли на советскую сторону в районе станции Пограничная вместе с китайским полковником. Кокорин передал советским властям послание Цай Юньшэна, что тот уполномочен мукденским и нанкинским правительством приступить к немедленным мирным переговорам и просит СССР назначить официальное лицо для встречи с ним. 22 ноября открылись переговоры в Харбине. А всего месяц спустя, 22 декабря 1928, уже был подписан Хабаровский протокол по которому КВЖД вновь признавалась совместным советско-китайским предприятием, а советско-китайские отношения в целом возвращались к прежнему статус-кво. Молодой маршал выразил своё принципиальное согласие с выдвинутыми Москвой условиями урегулирования ещё 5 декабря. Нанкин пытался что-то выгадать чуть дольше, но также предпочёл уступить. Не удивительно. К моменту подписания Хабаровского протокола полыхал уже весь центральный Китай.
Ранее, говоря о внутренней борьбе с Поднебесной, мы упоминали успешные действия Северо-Восточной армии против Фэн Юйсяна, несколько снизившие для Национального правительства градус напряженности. Но вскоре ситуация опять сделалась критической, когда к числу восставших недовольных генералов НРА примкнул ещё и Тан Шэньчжи, разом занявший большую часть провинции Хэнань. Обе стороны готовились к следующему раунду боевых действий, зимнему, обещавшему стать много более масштабным, чем вспышки насилия, имевшие место быть осенью, или, тем более, весной. Вновь превратиться в полноценную войну. Что было для Чана Кайши особенно тревожно, его оппоненты, пускай разрозненные географически, начали налаживать контакты и координировать свои действия. Наконец, они сумели выдвинуть из своей среды лидера. Последним стал Янь Сишань. Отчасти это было связано с неудачным дебютом Фэн Юйсяна, несколько подмочившим его репутацию и уменьшившим авторитет. Но, помимо этого, имелось ещё одно обстоятельство. В отличие от главкома Гоминьцзюня, Янь Сишань обладал куда как более разносторонними и прочными связями в рамках Национальной партии. И намеревался ими воспользоваться.
Мы уже отмечали тот факт, что генералам-ренегатам мешало отсутствие полноценной позитивной программы, которая могла бы восприниматься в подобном качестве значительной частью населения страны. Восставшие, что в принципе соответствовало действительности, говоря по чести, выглядели не альтернативой официальному гоминьдановскому курсу, а ренегатами-раскольниками. Но ведь, помимо составления собственной политплатформы, существовал и другой вариант - побороться за уже существующую. Если в среде самой партии отыщутся силы, способные поставить под сомнение правильности линии, которой придерживается Чан Кайши, обвинить его в отходе от заветов и принципов Сунь Ятсена, у Янь Сишаня и остальных появится повод позиционировать себя не атакующей стороной, провоцирующий новый виток Гражданской войны, а, напротив, защитниками от диктатуры. Теоретически, недовольных людей в Гоминьдане хватало. Чан Кайши, хотя условно свою власть он получал именно от неё, относился к партии вообще и её бюрократической номенклатуре в особенности как к обслуге. Многие члены Гоминьдана надеялись на демилитаризацию общественно-политической жизни после завершения Северного похода - и они её получили, но совсем не ту, что рассчитывали. Чан Кайши глядел на партийные структуры примерно так же, как и на НРА: хорошо бы подсократить - ради безопасности режима и из экономии. Вместо генералов руководитель Национального правительства собирался продвигать тех, кого мы сейчас назвали бы технократами - профессионалов, прежде всего экономического профиля, без чрезмерных амбиций. Ещё одним поводом разочароваться в Чане Кайши для бонз Гоминьдана явились сами вспыхнувшие в 1929 году одно за другим восстания различных частей НРА как таковые. Прежний руководитель Академии Вампу был ценен и необходим в качестве единственного человека, способного держать в узде тех, у кого в руках винтовка. Но, если он утратил эту способность, то к чему терпеть его замашки, повторяющие уже некоторые практики времён Юань Шикая - разве только на императорскую власть Чан Кайши вроде бы не замахивается?
Как следствие, в феврале 1930 в рамках партии возникает Движение за реорганизацию/обновление Гоминьдана. По букве оно никак не связано с бунтующими генералами и не покушается на полномочия главы правительства. Реально Янь Сишань и остальные, конечно, приложили к его появлению свою руку. Гласными же лидерами Движения стали авторитетные функционеры и умелые интриганы Ван Цзинвэй и Чэнь Гунбо. На знамя были подняты вполне реальные проблемы - коррупция, систематически продолжающееся на низовом уровне попрание чиновничеством и офицерством прав простого народа. Вот только вместо требования системных изменений, или, тем более, формулирования полноценной парадигмы развития, они очень быстро свели всё к критике конкретных лиц. Чан Кайши являлся человеком, у которого уже к началу 1930-х руки были по локоть в крови - и в дальнейшем он ещё совершит немало преступлений и жестокостей. Ему с полным основанием можно предъявить массу обвинений. Однако то, что происходило в феврале 1930, было всего лишь жалким политиканством. Больше того. Приходится признать: Чан Кайши в сравнении с теми, кто ему противостоял, выступал более прогрессивной силой. Триумф коалиции генералов вернул бы Поднебесную на исходную, полностью сведя на нет и Северный поход, и вообще все попытки борьбы с засильем варлордов, пред принимавшиеся на протяжении полутора десятилетий со времён смерти Юань Шикая.
На исходе зимы Янь Сишань обозначил отставку Чана Кайши в качестве коренного требования восставших. Движение за реорганизацию Гоминьдана по существу солидаризовалось с ним, требуя «демократизации» и «укрепления роли партии». Однако глава Национального правительства ответил на вызов стремительно и сильно - как на военном, так и на политическом фронте. 1 марта 1930 года в Нанкине состоялся IV Пленум ЦИК Гоминьдана, который исключил Ван Цзинвэя из партии. Оставшимся без предводителя деятелям Движения доходчиво пояснили, что это пока - лишь предупреждение. Любое неверное движение, и последствия окажутся самыми суровыми. Вплоть до того, что, как то когда-то было с коммунистами, в один из дней солдаты прочитают только что переданный свыше приказ - и полетят головы. Партийная фронда была задавлена. На поле брани первый ход успел совершить Янь Сишань. И он был весьма показателен. У него имелся вариант, задействовав также войска Тана Шэньчжи из Хэнани, предпринять решительный марш-бросок на Нанкин. Это была бы игра по-крупному. Поражение, вероятно, быстро свело бы восстание на нет - зато победа и взятие столицы позволили бы Янь Сишаню нарушить выстроенную противником вертикаль власти. И, вероятно, восстановить в правах Ван Цзивэя, давая новый импульс Движению за реорганизацию и раскалывая Гоминьдан надвое, подобно тому, что уже было в 1927. Вместо этого руководитель мятежников пошёл на другую столицу, северную. Силы Янь Сишаня начали наступление на Пекин. Опасаясь оказаться зажатым с двух сторон и не желая единолично выносить на себе тяжесть борьбы, Чжан Сюэлян дал приказ своим людям отходить в Маньчжурию. 18 марта Пекин был взят.
Казалось бы, сильный ход. Янь Сишань объединился с Фэн Юйсяном, создал себе серьёзную тыловую базу, изолировал Чжан Сюэляна, вновь заставив того колебаться в своём выборе - или, по крайней мере, имея на это надежду. Но с другой стороны в той единственной атаке, где он обладал инициативой и возможностью сравнительно свободно выбирать направление удара, глава восставших генералов не нанёс поражения ни одной сколь-либо серьёзной группировке лояльной НРА. Пекин как экономический и политический центр ещё не вполне восстановился после событий 1928 года. Кроме того, создав оппонирующий Нанкину полюс власти именно там, Янь Сишань окончательно закрепил в умах параллель между собой и союзниками с одной стороны и прежними бэйянскими милитаристами с другой. Наконец, очутившиеся в Хэбэе войска было невозможно оперативно перебросить обратно на юг, а ведь именно там предстояла дальнейшая схватка с Чаном Кайши.
Янь Сишань планировал перейти в общее наступление ближе к концу весны. Ли Цзунжэнь должен был продвигаться из Гуанси в Хунань и ударить на Ухань. Сам Янь Сишань и Фэн Юйсян - двинуться через Шаньдун далее к югу в общем направлении на Нанкин. Но Чан Кайши упредил своих врагов более чем на месяц. Списочно силы сторон были примерно равны. Верные Нанкину соединения НРА насчитывали 625-725 тысяч солдат и офицеров. Подсчёт войск мятежников несколько более сложен, однако тоже даёт величины, простирающиеся от чуть менее чем 600 до 800 тысяч человек. Но Чан Кайши мог бить цельным ударным кулаком, в то время как около 300 000 солдат и офицеров бунтовщиков вообще не имели связи с главными силами и регионом Пекина, а войска Янь Сишаня и Фэн Юйсяна в апреле месяце продолжали сражаться по большей части автономно друг от друга. За Нанкином стоял гораздо более мощный в промышленном и финансовом отношении тыл, его подразделения были лучше оснащены, особенно в том, что касалось технически сложных видов вооружений. Так, заметную роль в успехах Чана Кайши весны 1930 сыграло его тотальное превосходство в воздухе. Верным Национальному правительству остался весь флот Поднебесной - и это тоже скажется впоследствии на результатах кампании.
Прежде всего же Чан Кайши, как говорилось выше, действовал решительно, выигрывая у неприятеля темп. Уже в апреле НРА предприняла ряд частных операций против изолированных анклавов мятежников и консолидации линии фронта. А 11 мая, опираясь на их результаты, был нанесён уже главный удар. Чан Кайши возглавлял атакующую группировку лично - отметим, что он не счёл этого нужным, скажем, весной 1928. Следуя вдоль Лунхайской железной дороги, Центральная армия НРА двинулась на запад от Сюйчжоу и к 16 мая достигла окраин Кайфэна в провинции Хэнань, разгромив Тана Шэньчжи. Северо-Западная армия (Гоминьцзюнь, силы Фэн Юйсяна) предприняли ответный контрвыпад, развивавшийся неожиданно успешно - вплоть до того, что в определённый момент существовала вероятность пленения самого премьера Национального правительства, но не получила своевременной поддержки от Янь Сишаня и в начале лета откатилась назад. НРА продолжала параллельно зачищать собственные тылы, надёжно изолировала мятежный анклав в Гуанси, где начали всё активнее раздумывать над возможностью капитуляции.
Восточнее Кайфэна у Сюйчжоу развернулось крупнейшее сражение большого вооруженного противоборства 1930 года, получившего в историографии по месту действия название Войны Центральных равнин. По своей сути это была встречная схватка оперативного масштаба. Мятежники пытались всё-таки развить свои локальные майские успехи, а нанкинцы - вступить в провинцию Шаньдун. Схватка получилась жаркой, а потери обеих сторон оказались высокими. Тем не менее, постепенно чаши весов начали склоняться в сторону Чана Кайши. У южан лучше работала логистика. Они быстрее получали пополнение - как снаряжением, так и людьми.
В действиях бунтовщиков даже теперь проявлялись черты разобщённости. Постепенно НРА стала продвигаться вглубь неприятельской территории, тесня врага к Цзинани. Наконец, остатки бывшей армии Тана Шэньчжи подались назад без приказа, спровоцировав общее отступление сил мятежников в сторону Хуанхэ. Паники удалось избежать, но некоторая неразбериха неизбежно возникла. Вот в этих условиях неожиданно и сказалось преимущество Нанкина на море. Южане сымпровизировали десантную операцию в приморской части провинции Шаньдун - и, пользуясь абсолютной внезапностью, побудили противника в короткий срок полностью её оставить. Бунтовщикам удалось остановить НРА на рубеже Хуанхэ, но цена, уплаченная за это были велика. В боевых действиях наступила пауза - впрочем, кто именно возобновит их, и на чьей стороне стратегическая инициатива стало совершенно очевидно.
Чан Кайши уже мог позволить себе не спешить. Он поэтапно доводил численность верных ему войск до отметки в миллион, а также решил предварительно «дожать» любых инсургентов на крайнем юге, прежде чем двинуться к Пекину. Наступила осень мятежа - во всех смыслах этой фразы. И, на таком сомнительном фоне, в середине сентября в Пекине было образовано правительство во главе с Янь Сишанем, в состав которого вошли Ван Цзинвэй, Фэн Юйсян, Ли Цзунжэнь и некоторые другие. Неужто бунтовщики всё ещё так сильно верили в свою победу? Но они не выдвинули никакой конкретной политической и экономической программы кроме требования об усилении роли местных властей, то есть по существу возрождения вольницы милитаристов, а также новых претензий в адрес Чана Кайши лично. В действительности открытый сепаратизм и провозглашение Пекина столицей были жестом отчаяния, адресованным в первую очередь внешним наблюдателям и интересантам. Прежде стараясь уйти от ассоциаций с пост-бэйянскими кликами и их канувшей в историю версией Республики, теперь мятежники едва ли не нарочито подкрепляли их. Далеко не всем зарубежным игрокам пришлось по нраву успешное завершение Северного похода и наметившееся окончание затяжной китайской смуты. Правительство в Пекине желало предложить себя в качестве инструмента раскола Поднебесной и разрушения складывающегося в ней единовластия. Вот только желающих отозваться на призыв не нашлось. Стояла осень 1930 года, а значит в самом разгаре был глобальный экономический шторм Великой Депрессии. На фоне побед, возможно, перспективу налаживания диалога с Пекином ещё поставили бы в столицах терпящих хозяйственное бедствие развитых империалистических государств на повестку дня. Но - не после отступления за Хуанхэ.
Зато официально объявленное мятежниками отложение от с таким трудом собранной воедино страны выступило удачным поводом для возвращения в игру Чжана Сюэляна. Молодой маршал не проявлял особенной активности на протяжении примерно полугода. Риск вторжения коалиции бунтовщиков в Маньчжурию был минимален - завязнув там, они совершенно обнажились бы на юге перед НРА Чана Кайши. В свою очередь сам Чжан Сюэлян не хотел быть тараном в руках лидера Национального правительства, который после отбросят за ненадобностью. Наконец, мятежники не оставляли надежду привлечь сына последнего бэйянского президента в их стан. Но вот отгремели летние бои. Стратегический исход противостояния стало возможно легко спрогнозировать. А самоустранение Чжана Сюэляна начало грозить ему неприятными последствиями после окончательной победы Нанкина. Апеллируя к сохранению хотя бы рамочного единства Поднебесной в качестве императива китайской политики, Молодой маршал подавал в весьма выгодном свете свои прежние решения 1928 и 1929 годов. Соответствовало ли это его подлинным убеждениям? Однозначно судить нелегко, но в целом скорее да, чем нет. С другой стороны, как ни парадоксально, Чжан Сюэлян своим форсированным вмешательством открывал окно возможностей для мятежников - те могли вдруг «осознать, что зашли слишком далеко» и быстро сдаться, но не Чану Кайши, который едва ли оказался бы милостивым, а непосредственно Молодому маршалу, который превращался таким образом в гаранта их будущего. Политического или, как минимум, физического.
Собственно, примерно так всё в итоге и произошло. 18 сентября 1930 войска Северо-Восточной армии предприняли наступление на Пекин с севера и в течение двух дней стремительным ударом овладели им. Здесь сразу возникают некоторые вопросы. Да, большая и самая боеспособная часть войск мятежников находилась у Хуанхэ, с севера их столица была прикрыта слабо. Но всё равно успех дался солдатам Чжана Сюэляна настораживающе легко. Особенно с учётом дальнейших событий, можно не без оснований предполагать «кооперативную игру». Так, глава пекинского правительства Янь Сишань ближе к концу осени 1930 бежал в Японию, но перед империей Восходящего солнца его промежуточной остановкой была именно Маньчжурия - и, если только не считать Молодого маршала или Чана Кайши глупцами, последний заранее знал, что на требование выдать побеждённого врага получит дипломатичный отказ. Дольше всего их числа бунтовщиков продолжал сражаться Фэн Юйсян. Он примирился с реальностью только в октябре. И, когда бывший глава Гоминьцзюня сдался, львиная доля его войск «перешла по наследству» именно к Молодому маршалу - как до того та часть сил Янь Сишаня, что успела отступить на север.
Юридически Война Центральный равнин завершилась 4 ноября 1930. В этот день Янь Сишань и Фэн Юйсян формально объявили о сложении с себя ранее присвоенных полномочий, хотя по большому счёту уже и так ничем не руководили. Нанкинское Национальное правительство одержало убедительную победу. Впрочем, имелся ряд аспектов, заметно омрачавших Чану Кайши его радость.Схватка вышла достаточно тяжелой и дорогостоящей. Суммарно за время войны сторонники Национального правительства потеряли убитыми и ранеными около 90 000 человек, их противники — порядка 150 000. Но это с точки зрения диктатора было ещё не так страшно - он в любом случае хотел сократить НРА, а людскими ресурсами Китай не оскудеет. Куда хуже представлялось то, что война почти довела Национальное правительство до банкротства. Ещё на рубеже 1928-1929 Чан Кайши хотел всерьёз взяться за реорганизацию и укрепление хозяйства страны. И в политическом плане момент для этого теперь был просто идеальный. Клики варлордов в их прежнем значении и масштабе более не существуют, центр волен проводить в регионах ту линию, какую считает необходимым, риски для немилитаризованного бизнеса сократились, Китаю благоприятствует внешняя конъюнктура - с учётом того положения, в котором оказались коллективно эксплуатирующие Поднебесную державы, Нанкин может корректировать таможенную и фискальную политику при небывало слабом их противодействии. Но, как на зло, как раз в этот, наиболее благоприятный период, правительство в смысле материальных ресурсов располагало какими-то крохами! Чан Кайши и его кадры всё-таки будут действовать. Некоторые реформы начались ещё до полноценного подавления мятежа. Так, 17 мая 1930 года было принято решение о ликвидации лицзиня — старинного налога, взимавшегося при пересечении внутренних административных границ. В 1931 году из руководителей госсектора был образован Национальный экономический совет как штаб реформ и орган распределения капиталовложений. Началось принудительное образование синдикатов. В мае всё того же 1931 нанкинское правительство официально объявило о своём намерении в одностороннем порядке отменить неравноправные договоры - и реакция на это внешних игроков была крайне слабой. Именно за годичный срок, прошедший с октября 1930 по сентябрь 1931, были заложены основы большинства достижений режима Чана Кайши в части модернизации Поднебесной. И как же недоставало Национальному правительству ресурсов растраченных на борьбу с Янь Сишанем и остальными!
Во-вторых, Чана Кайши нервировало укрепление Молодого маршала.
Единственный из всех политиков в Китае, обладающих одновременно крупной военной силой, он имел сопоставимый с главой правительства авторитет и всё никак не желающую уменьшаться степень автономии. Напротив, Чжан Сюэлян был теперь более независим и прочнее стоял на ногах, чем в 1928 году. Несвоевременная эпопея с КВЖД в итоге сказалась на нём слабо, а отношения с СССР у Харбина были лучше, чем у Нанкина. Численность Северо-Восточной армии также возросла, причём без санкции главного командования НРА. Как мы помним, в неё влились войска Фэн Юйсяна, аналогично ушёл под покровительство Молодого маршала и костяк кадров Янь Сишаня. Конечно, Чан Кайши был сильнее. Но не до такой степени, чтобы гипотетическое силовое решение северного вопроса перестало быть достаточно опасным предприятием. И да, оно в любом случае оказалось бы очень дорогостоящим, а средств уже остро не хватало. С другой стороны выделять Чжану Сюэляну место на вершинах центральной власти, а только на таких условиях тот гипотетически мог согласиться оставить Маньчжурию, главе Национального правительства до крайности не хотелось. Большую часть 1931 года Чан Кайши размышлял над возможными способами нейтрализации Молодого маршала. И это самым серьёзным образом скажется, когда 18 сентября грянет Мукденский инцидент.
Наконец, в третьих, Нанкин беспокоили коммунисты. Пока внимание Чана Кайши было приковано к генералам-мятежникам, КПК постепенно оправлялась от былых поражений, а новая тактика борьбы, внедряемая Мао Цзэдуном, начала приносить свои плоды. К началу 1931 года «советские районы», контролируемые не только вооруженными отрядами, но и административными структурами красных, вытянулись полосой вдоль восточных, южных и западных границ провинции Цзянси, в западном Хубэе и западной Хунани, а также на стыке провинций Хубэй, Хунань и Аньхой. Преимущественно в сельской местности, не затрагивая крупных городских центров, но всё равно масштаб явления уже стал значительным. Население освобождённых районов составляло несколько миллионов человек. В них проводились социально-экономические преобразования, информация о которых всё шире расходилась в народных массах. Укреплялись военные возможности КПК. Помимо сугубо партизанских крестьянских отрядов, коммунисты сформировали подразделения условно регулярного типа, численность которых составляла около 60 000 бойцов, принявшие имя Красной армии Китая.
Впрочем, куда опаснее чисто военных возможностей КПК для режима Чана Кайши и Гоминьдана была способность обновлённой Компартии буквально ни на чём выстраивать новые общественные отношения и устойчивые управленческие структуры. Географически разрозненные, советские районы довольно неплохо кооперировались друг с другом.
А во второй половине 1931 года вовсе начался по-своему удивительный процесс. Коммунисты принялись создавать эдакую вторую, партизанскую государственность. Подготовительные мероприятия прошли летом, а 11 сентября в соответствии с решением 4-го пленума ЦК КПК и рекомендациями ИККИ, была официально образована Китайская Советская Республика. Со своей символикой, учреждениями, даже валютой!
Юани коммунистов с очень забавно выглядящим несколько овосточенным портретом Ленина, конечно, не вытеснили полностью прежние платёжные единицы, но начали ходить наряду с ними - и приниматься в таком качестве населением. Само по себе это говорит о многом.
7 ноября 1931 года в уезде Жуйцзинь (провинции Цзянси) состоялся 1-й Всекитайский съезд Советов, который принял проекты Конституции Китайской Советской республики, земельного закона, закона о труде, об экономической политике, о строительстве Китайской Красной Армии, о советском строительстве и другие. Был избран ЦИК Советской республики, сформировавший в свою очередь Временное центральное советское правительство (Совет народных комиссаров) во главе с Мао Цзэдуном. Реввоенсовет Республики возглавил Чжу Дэ. Из «ночной», партизанской власти, существующей наряду с официальной «дневной» коммунисты в освобождённых районах стремительно и уверенно превратились в нечто куда как большее.
В начале 1931 Чан Кайши планировал новую итерацию мощных карательных походов, которые в следующем году должны были стереть Китайскую Советскую Республику с лица земли. Чуть притихнув после окончания борьбы с мятежом генералов, Большая Гражданская война в Поднебесной, конечно, и не думала прекращаться. Торфяной пожар продолжал тлеть. Стороны выстраивали свои замыслы относительно нового раунда. Но уже не за горами было событие, которому предстояло перевернуть жизнь и историю Китая, сделав возможными самые невероятные альянсы. Начинался период тяжелейших испытаний - и одновременно нового национального сплочения. Унижений - и доблести. В сентябре 1931 после уже упоминавшегося выше Мукденского инцидента, началось полномасштабное японское вторжение в Маньчжурию. Первый шаг и предвестник будущей Японо-Китайской войны. О том, почему и как это произошло, мы будем говорить в следующей главе.
