Когда родителям перевалило за восемьдесят, Елена Николаевна переехала к ним на Войковскую. Оставлять их одних стало опасно, но вовсе не потому, что они болели, тронулись умом или утратили навыки ухода за собой. Дело было в том, что старики вдруг принялись азартно выяснять отношения, ссориться по пустякам и даже замахиваться друг на друга. С каждым годом скандалы становились все ярче и непредсказуемее.
Это было тем более удивительно, что никогда ничего подобного за ними не наблюдалось. Пара мирно прожила вместе пятьдесят лет, а на пятьдесят первом году что-то случилось. Как будто по волшебству старики изменились. Причём в значительно большей степени это касалось Натальи Борисовны. Именно в её поведении и неожиданных реакциях.
Вернувшись однажды с работы, Елена обнаружила, что в квартире непривычно тихо. Не орал как оглашенный телевизор, который дед любил смотреть на полной громкости. Наушники он надевал только тогда, когда его об этом просили раз пятнадцать подряд. С возрастом ставший тугим на ухо, он, тем не менее, факт этот признавать отказывался. Гневался и спорил с пеной у рта:
-Всё у меня отлично! Я прекрасно слышу! Оставьте меня в покое!
Стоит отметить, что глухота его оказалась весьма избирательна. Если кто-то из родных говорил нечто крамольное, для дедовых ушей не предназначенное, он отчетливо слышал каждое слово.
Если же кто-то хотел от него нечто такое, чего тот делать не желал, уши слышать отказывались ровно до того момента, пока на него не махали рукой.
-Мама! Папа! - позвала Елена и тут же увидела отцовские тёплые тапки, наличие коих в коридоре означало только одно - хозяин вышел, поскольку с тапками Николай Александрович не раставался ни летом, ни зимой. Неоднократно штопанные, с кожаными подметками, давно утратившие первоначальный цвет и вид, они словно бы срослись с хозяйскими ногами. Снимал их Николай перед мытьем и укладываясь спать.
Учитывая то, что выходил отец крайне редко и только в случае крайней необходимости, Елена встревожилась.
-Лена, я здесь! - раздался вдруг голос Натальи Борисовны, уловившей, по всей видимости, возню в коридоре.
Вскоре выяснилось, что после очередной ссоры, Николай Александрович запер жену в туалете, выключил свет и ушёл гулять. Обиделся он и решил супругу проучить. Пусть, мол, посидит и о своём поведении подумает.
На двери санузла снаружи имелась задвижка, ею великовозрастный подлец и воспользовался в высшей степени коварно.
Елена немедленно вызволила пострадавшую матушку и потребовала объяснений.
-И долго ты там просидела? Ужас какой-то! - сокрушалась она.
-Лена, ну ты отца своего не знаешь что ли? - развела руками мама.
-Вас страшно оставлять одних, ей-богу! Как дети, честное слово! - негодовала Елена Николаевна. - Еду домой и никогда не знаю что меня ждёт!
-Остынь, Лена, - спокойно предложила Наталья Борисовна. - Ничего страшного не случилось. Ерунда это все. Погуляет отец, выпустит пар. Всё хорошо.
Николай всегда, всю жизнь был человеком взрывным. Нрав свой он унаследовал от матери, Крымской армянки Мириам. В семье её ласково называли Муся, имя это рождало ассоциации ложные, к действительности отношения не имевшие. Возможно, имя придумали с целью смягчить Мириам, её крутой, непримиримый характер, но не вышло, не сработало.
Прабабка не давала вздохнуть ни мужу, ни сыну. Ходили они оба по струнке, тише воды, ниже травы. Перечить если решались, то крайне осторожно, с оглядкой и полушепотом. Несмотря на это, оба её обожали и терпели все, чтобы та ни вытворяла.
У знакомого мастера изобретательная Муся заказала себе руку из красного дерева. Рука получилась довольно
тяжёлой, с открытой ладонью, выполнена была безупречно, с большим искусством.
Муся использовала сей предмет по прямому назначению - нещадно лупила мужа и сына, если иначе не могла добиться желаемого.
Надо сказать что была хулиганка женщиной отнюдь не выдающихся физических данных; не слишком высокая, стройная, но огневой темперамент превращал её время от времени в неукротимую фурию.
Так вот Николай Александрович, долгое время боявшийся маменьки как огня и всячески старавшийся её задобрить, выбрал себе в жены спутницу кроткую, мягкую и очень спокойную. Как бы ни демонстрировал он свое "Я" на протяжении долгой совместной жизни, Наталья Борисовна умело сглаживала любые углы, устраняла все шероховатости. Родилось трое детей, семеро внуков, трое правнуков.
Однако когда обоим супругам исполнилось семьдесят, вдруг выяснилось, что язык у Натальи острый, словно бритва, на каждый мужнин выпад она отвечала ему ёмко, хлестко, не стесняясь в выражениях.
Николая Александровича поначалу эта неожиданно открывшаяся в родной жене способность, вводила в ступор. Он замирал, лицо приобретало детское, обиженное выражение, будто говорившее:
-Ну как же так?! Оказывается, я тебя, Наташенька, совсем не знал!
Хитрая Наталья выражение подмечала и усмехалась, а в смешке этом явственно слышалось:
-Что, Николаша, не ожидал?! То-то, знай наших!
Короче говоря, жгла Наталья Борисовна словом не хуже, чем факелом. Никто и предположить не мог.
Николай кипел, бесновался, а она его с наслаждением "брила", да так остроумно, что любо слушать.
Признаться, удивлялись все - и дети, и внуки, и правнуки.
Все давно привыкли что Николай бывает резок, грубоват, иной раз позволяет себе лишнего, но ни единого раза Наталья не ответила ему в
тон, предпочитая помалкивать, да на ус наматывать.
Теперь, когда Николай столкнулся с тем, к чему не привык, а именно с отпором и тем фактом, что прожил свою жизнь с дамой крайне едкой, если не сказать ядовитой, он надумал мстить. Ни много, ни мало. За что? Да за то, что, как обнаружилось, достойно ответить не умел, терялся, кричал, грозился, а благоверная, вместо того, чтобы устрашиться, открыто потешалась. Николай злился и очень хотел выдать в ответ что-нибудь эдакое, замысловатое, но словом виртуозно не владел и раз за разом терпел позорное фиаско. Оставалось одно - месть.
А как можно мстить, когда тебе восемьдесят?
Например, дождаться пока врагиня удалится в уборную, закрыть дверь снаружи, оставить без света и уйти гулять.
Недаром говорят: что старый, что малый.
Конец
Надежда Ровицкая