Побег из ада. Глава 7. Лагерь АЗ-18 продолжение. Глава 8. Побег. Зеленое море. Глава 9. По Уссурийской тайге.

Реймен

Начало: https://dzen.ru/a/ZaAVD4u49VepZoXK

Глава 7. Лагерь АЗ-18 продолжение

Совершенно секретно
№385/к

Совет Народных Комиссаров Союза ССР

товарищу Сталину И.В.
товарищу Молотову В.М.
товарищу Берия Л.П.
товарищу Маленкову Г.М

НКВД СССР докладывает об итогах работы за 1945 год по выпуску промышленной продукции и капитальному строительству по НКВД

Производство

Общий объем выпуска промышленной продукции в неизменных ценах составил 1 миллиард 652 миллиона рублей, или 102,2% плана и товарной продукции в отпускных ценах 4 миллиарда 715 миллионов рублей, или 101,8%, с ростом против прошлого года на 5,8%
По всем важнейшим видам продукции предприятия НКВД перевыполнили государственный план 1945 года и по большинству из них дали значительный прирост по сравнению с 1944 годом.
Золото - в пересчете на химически чистое золото добыто 70 000 килограмм, или 100% годового плана, что составляет 61% к общесоюзной добыче золота.
Платина - получено из шламов Норильского комбината 2145 килограмм платины и палладия - 102% от годового плана, или 156,9% к предыдущему году.
Радий - добыто 17,3 грамм-эквивалентов радия мезатория, 101,7% годового плана.
Никель - получено 5664 тонны электролитного никеля - 103,0% годового плана; или 147,3% к 1044 году.
Медь - получено 506 тонн меди - 100,7% годового плана, или 139,5% по сравнению с1944 годом.
Олово - добыто 4505 тонн олова в концентратах -112,6% годового плана и 121,6% к предыдущему году.
Уголь. Добыча угля составила 4 838 000 тонн - 105% годового плана, что превышает добычу прошлого года на 1 084 000. Из этого количества 3 348 000 тонн добыто на Печоре, что составляет 131,8% к 1944 году.
Нефть - добыто 172 200 тонн нефти -  123,0% годового плана и 133,5% к 1944 году.
Сажа - производство газовой сажи составило 6071 тонну, 121,4% годового плана, что больше чем в 1944 году на 1561 тонну.
Лес - лесные лагери заготовили и вывезли 8 802 000 кубометров древесины - 104,3% годового плана.
План по лесопилению и шпалопилению тоже перевыполнен.
Кроме того, стройками и предприятиями, войсками и органами НКВД дополнительно заготовлено и вывезено для собственных нужд 3 213 000 кубометров деловой древесины и 7 517 000 кубометров дров.
В общей сложности Наркомвнудел заготовил 19 532 000 кубометров древесины…

(Из докладной записки наркома внутренних дел СССР С.Н.Круглова И.В.Сталину и заместителям председателя СНК СССР В.М.Молотову, Л.П.Берии и Г.М.Маленкову о выпуске промышленной продукции и капитальном строительстве НКВД СССР за 1945 г. 12 января 1946 г.)

       Наступил новый 1946 год. Зима перевалила за половину.
       Установились  сорокоградусные  морозы, тайгу и сопки завалили снега. Постоянно дули  северные  ветры, с ними летели метели, бараки промерзали по углам. Иногда по ночам в тихую  и ясную погоду на небе  возникали колеблющиеся полотна света, называемы северным сиянием. Они постоянно меняли раскраску, порой, рассыпались, исчезая за горизонтом и появляясь вновь.
       Работы на лесных делянах, строительстве и  других объектах продолжались.  Дороги туда регулярно чистили  бульдозеры с отвалами.  По ним в любую погоду  следовали бригады, хрустя по насту валенками, и паря ртами.
       В январе  Дынину пришел долгожданный вызов. Сдав дела, он уехал к новому месту службы. На прощание оставил Лосеву свой домашний адрес в Чите  и просил писать, обещая в случае необходимости  помощь.
       Серебрянского на его место не назначили. Через неделю из Магаданского управления ГУЛАГа  прибыл новый начальник. Фамилия Кутовой, звание подполковник. Лет сорока, низкорослый, упитанный. С  рачьими глазами,   угрюмым лицом и тонким бабьим голосом.
       Уже на второй день он устроил на утреннем разводе  смотр переменного состава,   продержав  всех  на морозе лишний час. А за этим  бы доведен приказ: всем носить на телогрейках номера как в особых и каторжных лагерях, развод на работы проводить под музыку. Ею предполагалось повысить производительность труда.
       И теперь  каждое утро бригады, выходящие из ворот, провожали бодрые  звуки маршей из специально установленного репродуктора. Настроения они не поднимали, заключенные тихо матерились.
       Не пришлось  по душе  Кутовому и наличие бывших фронтовиков  на должностях лагерной обслуги. Они стали заменяться на других, которых пожелал  хозяин. В этом деле ему изрядно помогал  начальник оперчасти, по лагерному «кум» - старший лейтенант  Айдашев. Был он из татар, скуластый и узкоглазый, стал проталкивать туда  своих сексотов*.
       Как следствие, в зоне снова начались злоупотребления, что в первую очередь сказалось на питании, нормы выработки начали падать.
       Спустя еще месяц пригнали очередной этап, состоявший из уголовников и блатных. Те вновь стали поднимать головы. Бывшие фронтовики попытались разобраться, не тут-то было. На  этот раз администрация  приняла сторону  «законников» и вмешалась.
        В результате шестеро  названных  зачинщиками,  в том числе Лосев, получили по пятнадцать суток ШИЗО, а еще  дюжину определили  на месяц в БУР*.
        Перед этим у него состоялся разговор с Кутовым в   кабинете начальника, куда доставили в наручниках. Теперь рядом с портретом Сталина на стене висел Берия, помещение было отделано шпоном. На полу паркет с ковровой дорожкой.
       - Ты что себе позволяешь, тварь?! - сразу же заорал  фистулой*начальник. - Если был любимцем у Дынина тебе все можно? Шалишь! (забегал по кабинету).
       Заключенный стоял молча, играя желваками на щеках.
       - Молчишь?! - остановился напротив. - Ну-ну! В таком разе посидишь в карцере, подумаешь! Увести! - затряс жирными щеками.
       - На выход, - толкнул в плечо охранник.
       Штрафной изолятор находился   в одном из углов лагеря за глухим дощатым забором и являлся одним из немногих каменных зданий. В два этажа, с небольшими окошками без стекол. На них железные решетки.
       Обыскав, Лосева поместили в одиночку. С грохотом закрылась дверь, провернулся ключ  в замочной скважине, брякнул засов. Осмотрелся.
       Камера размером три на три метра, с низким, в пятнах сырости потолком. На нем вполнакала лампочка. По углам иней, внизу  на бетоне дощатый топчан. В левом переднем углу параша.
       «Хорошо хоть бушлат  не отобрали, гады» плотней  запахнувшись, опустил на шапке уши. Вскоре стал донимать холод, принялся ходить. Ночь провел в полудреме, несколько раз вставал, делая  физзарядку. Помогало.
       Утром получил штрафную пайку на сутки - триста грамм непропеченной черняшки, к ней  кружку воды. На третий день впервые дали  остывшую баланду из сечки с рыбными костями. А ночью   снова открылась  кормушка, на пол упал небольшой газетный  сверток. Тихо закрылась.
       Слез  с топчана поднял. Внутри была пайка «пятисотка»,  сверху   тонкая пластина сала, щепоть махорки и несколько спичек с кусочком терки.
       «Не иначе от ребят» мелькнуло в голове и на душе потеплело. Жадно сжевал хлеб с бациллой (так  звалось на местном жаргоне сало) оторвал газеты на закрутку, соорудил козью ножку, чиркнув спичкой с наслаждением закурил.
       - М-м-м, - почувствовал, как закружилась голова. Напивался  теплым дымом, пока не прижег пальцы. Оставшееся растер в них,  встав, выбросил за окошко.
       Аккуратно завернув в газетный лист оставшуюся махорку  и три спички с теркой, спрятал в потайной карман ватных брюк. Такая посылка приходила каждые три дня, немного подкрепляя силы.
       Время тянулось вязко и неторопливо. Чтобы согреться часами шагал по камере, читая про себя стихи. Их любил с детства, особенно Лермонтова и Пушкина

       «Сижу за решеткой в темнице сырой.
       Вскормленный в неволе орел молодой,
       Мой грустный товарищ, махая крылом,
       Кровавую пищу клюет под окном,
       Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
       Как будто со мною задумал одно;
       Зовет меня взглядом и криком своим
       И вымолвить хочет: «Давай улетим!
       Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
       Туда, где за тучей белеет гора,
       Туда, где синеют морские края,
       Туда, где гуляем лишь ветер... да я!..»

в такт шагам возникали в голове строки.
       На десятый день, вечером, в замке провернулся ключ, отодвинулся засов, дверь отворилась.
       - На выход! - приказал охранник.
       Заложив руки за спину, вышел в тускло освещенный коридор.
       Цербер  сопроводил  в отдельное помещение без окон. Здесь топилась печка, за столом сидел оперуполномоченный Айдашев в шерстяном кителе и белых с отворотами бурках  на ногах. На круглой голове черный  ежик волос, нос приплюснут, глаза, словно два буравчика.
       - Присаживайся, - кивнул на привинченную в центре табуретку. - Выглядишь неважно, - ухмыльнулся, когда сел.
       Лосев молчал, впитывая идущее тепло от печки. Ждал, что будет дальше.
       - Ты хоть в прошлом майор и командовал батальоном, а дурак, - скривил губы  старший лейтенант.
       - Почему? - приподнял голову.
       - Мог бы жить тут припеваючи, стать лагерным старостой. А вместо этого поперся в бригадиры. Теперь эта новая  разборка с блатными?  Для чего? Ищешь справедливость? Здесь ее нет. Опять же  хозяин положил на тебя глаз. А это чревато. Ты знаешь, откуда он  тут взялся?
       - Нет.
       - Был начальником Особого лагеря под Магаданом. В нем содержатся каторжане из политических. Многих заморил как мух. Такая же участь ждет и тебя, убогий. Очень ты ему не понравился. Сам сказал. Но я могу помочь.
       -  Это как? - криво улыбнулся Лосев.
       - Дашь подписку о сотрудничестве   и будешь на меня работать. В этом случае гарантирую жизнь.
       -  Да пошел ты (нахмурился). Лучше подохну.
       -  Ну как знаешь, - поскучнел «кум» и вызвал охрану.
       Лосева  сопроводили  в камеру, за спиной грохнула дверь.
       - Чем хотел купить подлец, -  заходил по ней успокаиваясь, а затем, подняв воротник бушлата, прилег на топчан и,  подогнув ноги, задремал.
       Очнулся от чувства опасности. Его  приобрел на фронте, там не раз спасало. Прислушался.
       В коридоре шоркали шаги, смолкли у его двери. Затем она тихо отворилась, внутрь скользнули двое. Быстро спрыгнул с топчана.
       - Ну что, фраер? Пришел твой конец, - ощерился гнилыми зубами первый, выхватив из голенища сапога заточку, а второй стал заходить сбоку.
       - В чем дело, ребята? - сделал испуганное лицо и, чуть разведя в стороны, приподнял руки.
       -  Ссышь, - глумливо  начал первый, в следующий миг ребром ладони Лосев перебил ему кадык.
       -  Ик-к, - выронив заточку,  упал на спину задергав ногами.
       Развернувшись влево, прыгнул на второго и,  растопырив два пальца, саданул   в глаза. Тишину разорвал истошный вопль. Обливаясь кровью, повалился на пол, где хрипел первый. Стал молотить сапогами обоих по ребрам.
       - А-атставить! - до упора распахнулась дверь, в камеру ворвалась охрана. Двое оттеснили Лосева к стене (тот не сопротивлялся) остальные, подобрав заточку, вытащили битых в коридор.
       - В следующий раз  присылайте кого покрепче! - крикнул Николай вслед.
Дверь с грохотом захлопнулась.
       Утерев со лба пот, и тяжело дыша, уселся на топчан, помянув добрым словом Циркача. Был такой у него в 42-м в роте. В прошлом налетчик. Он то и научил этим двум приемам. А еще ловко метать ножи и саперные лопатки. Погиб в одной из атак под Старым Осколом.
       Ночь Лосев провел без сна, ожидая повторения, а под утро снова задремал. Сказалось нервное напряжение.
       И опять ему снилась   Москва, но уже летняя, в цветущих липах. И любимая девушка - Таня Малышева. Он был в воскресном увольнении, ели мороженое в ЦПКО*. Потом катались на лодке и целовались.
       На этом видение улетучилось. Долго лежал с открытыми глазами.
       Где теперь Таня и что с ней Николай не знал. Росли вместе (жили рядом) ходили в одну и ту же школу. Затем   поступил в военное училище, она в институт иностранных языков.
       Последний раз встречались, когда выписался из госпиталя, в пустой квартире  его родителей, перед отправкой на фронт. Была ночь любви с обещанием ждать, а утром Таня проводила суженого на вокзал.
       С фронта Николай  регулярно писал ей письма, получая ответы, а потом переписка оборвалась. Его  треугольники  возвращались  с отметкой «адресат выбыл».
       Он допускал, что Таня с родителями могла эвакуироваться в Ашхабад (там у них были родственники), но не понимал, почему молчала. Затем пришла мысль, что девушка нашла другого и   вышла  за него замуж, чего не мог простить.
       После разговора с «кумом»  и той злой ночи,  Лосев  более серьезно задумался о побеге. Он понимал, кроме тех, что уже были, нажил новых смертельных врагов в лице лагерной администрации. И ждал дальнейших последствий. Но они не последовали.
       На следующее  утро после его очередной разборки с блатными,  Айдашев  доложил Кутовому о чрезвычайном происшествии в штрафном изоляторе. При этом присутствовал и Серебрянский.
       - Так говоришь, одного убил, а второго покалечил? - пробрюзжал    начальник.
       - Именно, - кивнул старший лейтенант.
       - А на хрена ты их к нему посылал? - нахмурился заместитель по режиму.
       - Повоспитывать (блудливо забегал глазами).
       - Ну, вот и повоспитывал. Как спишем?
       - Возбужу уголовное дело об умышленном убийстве и причинении тяжких телесных повреждений.
       - Точно, - ухмыльнулся Кутовой. - Получит тварь высшую меру и вопрос будет снят.
       -  Не согласен, - возразил  Серебрянский. -  Этот Лосев  весьма авторитетный у фронтовиков.  А их  у нас  считай батальон. Как бы не возникли беспорядки. Что тогда? - обвел взглядом собеседников.
       Те напряглись. Оба помнили  такие в 42-м на Воркуте, получившие название «Ретюнинский мятеж». Тогда были убиты более семидесяти охранников и повстанцев,   пятьдесят участников   приговорены к расстрелу. Этим все не кончилось.
       Нагрянувшая комиссия из Москвы усмотрела в действиях  местного лагерного начальства преступную халатность и ряд из них сами попали в лагеря.
       - А что? Есть к тому предпосылки? - тревожно спросил   Кутовой.
       - Да. Мои «режимники» докладывают о нездоровых настроениях среди заключенных   в зоне.
       - Что конкретно?
       - Они недовольны ухудшением питания, увеличением числа «придурков» из воровского окружения  и начавшимися издевательствами со стороны блатных. Кстати, а ты почему молчишь? - покосился Серебрянский на Айдашева.- Или твои сексоты  зря жрут хлеб?
       - Что скажешь? - тяжело уставился на «кума» начальник. Ему все это не нравилось.
       -  Я именно об этом хотел сегодня доложить (наморщил лоб).
       -  Слушаю.
       - Такая информация действительно есть. Уже веду  оперативную   разработку*.
       - Срал я на твою разработку! (налился краской) Что конкретно предпринимаешь!?
       Ответа не последовало.
       - Значит так, - выпучил рачьи глаза. - Этого Лосева пока не трогать. - Разработку завтра  же мне доложишь. И смотри, б... Ты меня знаешь! - постучал пальцем   по крышке стола.
       Серебрянский, наблюдая это картину, сидел с невозмутимым видом. Он   ненавидел Кутового, перебежавшего ему дорогу, поскольку был карьерист. Судьба Лосева была майору безразлична, а начальника решил свалить.
       Наведя по своим каналам справки,  заместитель знал, что  сюда тот   переведен с понижением. Уличили в служебных злоупотреблениях, пьянстве и мздоимстве. На новом месте продолжил, и майор собирал на подполковника досье.
С Айдашевым столкнул умышленно, чтобы поссорить. Лосева же хотел заполучить   в союзники. Пригодится.
       Когда срок наказание истек, Николай   вернулся в лагерь.
       За это время там  случились  изменения. По указанию сверху  нормы выработки увеличили, как и трудовой день. Теперь он длился одиннадцать часов. Усилился и режим. Все передвижения внутри зоны разрешались только строем во главе со старшим. На ночь двери бараков запирали.
       - Такие вот у нас невеселые дела, -   встретили  Лосева в бригаде.
       -  Ну а ты как?  Грев* получал? - взглянул на него Трибой
       -  Получал  ребята, спасибо.
       -  Это все Шаман расстарался, - прогудел Громов.
       -  Да ладно,- махнул тот рукой. - Проехали.
       Удэге  же развернул укутанный в тряпье котелок, из голенища валенка достал ложку и   протянул Лосеву, -  кушай. Для тебя  мал-мал подогрели.
       - Слышь, Васек, расскажи, какое ты письмо получил, - толкнул в бок Трибой.
       - Получил, - растянул в улыбке  губы. - От отца с Амура.
       (В январе  его земляк Уйбаан освободился из лагеря и выполнил поручение).
       - И что в письме? - с аппетитом хлебая   баланду, спросил Лосев.
       - Отец пишет все живы - здоровы.   Собаки тоже. Приедет весной на свиданку.
       - Везучий ты человек, - вздохнул Шаман. - А я вот своей отправил два письма - молчит.
       - Ничего, будет и тебе, -  заверил  Василий. - Точно знаю.
       - Откуда?
       - Подя сказал, однако. Это наш бог огня.
       - Ты что? Специально про меня спрашивал?
       -  Про  тебя и всех нас, - кивнул удэге. - Подя обещает удачу.
       О том, что он верит в своих богов, друзья знали.
       В первые дни работы на делянке Василий вырезал из лиственничного корня божка величиной с детскую ладошку. Натер сажей из костра  и хранил в тайнике  на шконке,  часто молясь  ему перед сном непонятными словами. Это считали чудачеством,   внимания не обращали.
       Делянка,  на которой трудилась бригада Лосева,  уходила вглубь тайги все дальше. Скрипели пилы, рушились  в обхват лиственницы. Стучали топоры, трещали поясницы от усилий.
       Конвой становился   злее, их паек тоже стал скуднее, перекуров не давали.
       В один из таких дней, когда смена подходила к завершению, пожилой зэк  Антипов, бывший связист, вместе с напарником  раскряжевывал очередное сваленное дерево. Обрубая верхушку, случайно зашел за затес на соседнем.
       В тот же миг  сбоку  щелкнул затвор и хлестко ударил выстрел. Антипов удивленно развернулся, выронив топор, упал навзничь. Снег окрасился кровью.
       - Ты что сделал, гад!  - побросали остальные  работу.
       - Стоять! - набежали от костра свободные конвоиры, тыча в бригадников стволами винтовок и автоматов.  - Продолжать работу! - расстегнул кобуру   старший, - Ну! - взмахнул «ТТ». - Иначе положим еще. И спишем на попытку к бегству.
       Тихо матерясь и оглядываясь,  заключенные разбрелись по местам. Снова зашоркали пилы, вяло застучали топоры. Бригадир  стоял молча, побледнев и до боли сжав кулаки.
       - Ну а ты что застыл, Лосев? - спрятал пистолет младший лейтенант. - Выдели двоих, пусть отнесут к сторожке. И не зыркай так на меня (отвел глаза).  Приказ начальника удвоить за вами бдительность.
       - Ясно, - харкнул на снег и обернулся назад, - Громов!
       - Свидерский, Парамонов! - призывно махнул рукой помощник. - Отнесите убитого куда сказали.
       Те подошли, взяли тело за ноги и подмышки, угрюмо  исполнили приказание.
       Назад шли в густых сумерках, мела поземка. По бокам конвой, сзади сани. В них заиндевелый  труп Антипова.
       Спустя месяц  случилось новое «чп». При обрубке сучьев, заключенный   Ивашко, самый тихий и безропотный, отрубил на руке четыре пальца. 
       - Прости Николай Иванович, - прошептал, когда бинтовали тряпкой. - Больше не могу. Сил нет. И заплакал.
       По возвращению в лагерь его отправили в санчасть, а оттуда в «хитрый домик» к Айдашеву. Тот  возбудил дело по членовредительству.
       Вскоре Лосев с Громовым заметили, бригаде занижают выполненные объемы работ. По их замерам (делали каждый вечер в конце смены)  план  перевыполняли. А в документах нормировочного отдела значилось   сто процентов. В результате зачеты не шли, пайка оставалась средней.
       Зашли  после смены в контору, находилась недалеко от вахты.
       Ивлева уже убрали,   администрация  заменила новым по фамилии Гримайло. Был он из бандеровцев,  по слухам сексотил на Айдашева, предпочитали не связываться.  В кабинете   находился  один, отдуваясь, пил чай с рафинадом.
       Потрескивала в углу печка, на стене висели диаграммы и новенькие шапка с бушлатом.
       - Чого трэба? -  неприязненно взглянул из-под сросшихся бровей.
       -  Почему занижаешь нам выработку? - сели на скамейку у стола.
       -  Нэ розумию, - хрупнул очередным куском.
       Объяснили. Забегал глазами.
       - То вказивка «кума». Вин наказав (отодвинул кружку).
       - По другим бригадам тоже?
       - Ни. Тилькы  по вашей.
       - В таком случае слушай меня внимательно, - жестко сказал Лосев. - Уточнишь показатели как надо  и больше не смей крысятничать.
       - А  попробуешь еще, ночью придем в барак и удавим, - наклонился   к хохлу Громов.-  Ты нас знаешь.
       - Знаю, - побледнел Гримайло. - Усэ зроблю, хлопци. Нэ сумливайтэсь.
       - Ну, смотри (встали со скамейки). Мы  тебя предупредили.
       В конце месяца по бригаде   значилось перевыполнение, пайка стала весомей, пошли зачеты.
       Кутовой желая разрядить обстановку в лагере (теперь Айдашев регулярно докладывал ее начальнику) решил организовать для  заключенных небывалое воспитательное мероприятие. Еще в начале 20-х  в Соловецких лагерях   началась так называемая их «перековка» получившая  одобрение Сталина.
       Она заключалась в идеологической обработке  осужденных  в целях превращения   в законопослушных граждан, активных участников социалистического строительства.
       Идейным вдохновителем выступил сподвижник Дзержинского - Берзин,  один из организаторов и создателей ГУЛАГА, а главными пропагандистами целая группа советских писателей из ста двадцати человек  во главе с Максимом Горьким.
       Для них организовали экскурсию по  построенному заключенными  Беломорканалу с посещением  образцово-показательных лагерей. Там под гром оркестров гостей  радостно встречали «перековавшиеся», а писатели выступали с пламенными речами, славя Отца всех народов и чекистов.
       Культ ударничества достиг тогда в масштабах страны высшей точки. Лагерные художники рисовали портреты лучших «каналоармейцев», лагерные актеры и музыканты давали для них специальные представления. Ударников приглашали на многолюдные слеты с песнями и речами.
       Во второй половине 30-х с этим решительно покончили, поскольку заключенные теперь стали «врагами народа» и не могли быть ударниками.  Однако когда руководство лагерями перешло к Берии  язык «перековки» снова стали брать на вооружение.
       К  сороковому году  каждому лагерю было предписано иметь по крайней мере одного воспитателя, библиотеку и клуб. Там  давались самодеятельные спектакли с  концертами, проводились политзанятия.
       Этим и решил воспользоваться Кутовой.
       Он связался с Магаданским управлением  лагерей где у него имелись связи и договорился  о выезде в лагерь агитбригады из заключенных-артистов во главе с популярным певцом Вадимом Козиным.
       Его имя было широко известно  в стране начиная с тридцатых годов. Концерты в Москве и Ленинграде шли с аншлагами, пластинки с песнями выходили  многотысячными тиражами.
       В годы войны певец часто выезжал на фронт в составе артистических  бригад, выступая с неизменным успехом, а в мае 1944 года был арестован и осужден Особым совещанием при НКВД СССР на восемь лет исправительно-трудовых лагерей «за контрреволюционную  агитацию в военное время» и якобы совершенные другие преступления.
       Для  артистов приготовили имевшийся в лагере клуб, рассчитанный на несколько сотен зрителей, в котором иногда проводились политзанятия (в остальное время  он был закрыт и пустовал). Обновили сцену с портретом вождя и транспаранты.
       Ко времени приезда бригады зал был полон под завязку. На первых рядах во главе с Кутовым сидела вся лагерная администрация, многие с женами, за ними охрана и лагерные «придурки». Остальные - выполняющие план заключенные.
       Действо  началось  с «Песни о Сталине», исполненной местным хором, встреченной бурными овациями администрации и жидкими хлопками остального зала. После на сцену вышел сам Козин в сопровождении аккомпаниаторов, его встретил гром рукоплесканий.
       А когда они смолкли, и наступила тишина, в воздухе полился душевный, мягкого тембра голос

       Когда простым и нежным взором
       Ласкаешь ты меня, мой друг,
       Необычайным, цветным узором
       Земля и небо вспыхивают вдруг.
       Веселья час и боль разлуки
       Хочу делить с тобой всегда.
       Давай пожмём друг другу руки
       И в дальний путь на долгие года…

проникновенно выводил он под фортепиано и гитару со скрипкой.
       С последними словами   зал взорвался аплодисментами, несколько раз вызывали  на  бис. Затем поочередно исполнились «Калитка», «Осень», «Пара гнедых» встреченные с не меньшим восторгом. 
       Когда же концерт закончился,    артисты удалились за кулисы, а начальство   покинуло зал, в одном из средних рядов обнаружили труп  одного из лагерных «авторитетов»  с торчавшей между лопатками финкой. Не все внимали высокому искусству.
       Через неделю  Шаману пришла посылка из Москвы, о чем  вечером сообщил дневальный по бараку. Он тут же сходил на почту, вернулся радостный, осторожно поставив на шконку  средних размеров фанерный ящик. Крышка была вскрыта (посылки проверяли) - налетай братва, - сделал широкий жест.
       Василий, бывший у друзей вроде завхоза, стал доставать из ящика содержимое: солидный шмат завернутого в бумагу сала, две качалки «краковской», несколько банок сгущенки и консервов, столичный батон  и десяток пачек папирос. Посылки в бараке получали многие, у кого имелись родственники, делили между устоявшимися группами.
       Пока  удэге нарезал сало, колбасу и хлеб, Шаман, привалившись в глубине к стенке, читал в свете коптилки обнаруженное в ящике письмо.
       - Сука! - врезав по стене кулаком громко выругался. Все обернулись,- в чем дело?
       - На, читай, - протянул Лосеву тетрадный листок.Тот придвинулся к коптилке, взял в руки.
       Ольга, так звали жену Шамана, писала, что вышла замуж за  военного интенданта,    и вместе с ним  уезжает в Прибалтику. А посылка ее последний привет.
       - М-да, - аккуратно сложив, вернул. - Что поделаешь, Паша. Крепись.
       - Все они бабы такие, - матюгнулся  Трибой. - Я со своей тоже развелся. Правда, перед войной.
       После того как немного перекусили (Шаман отказался) Василий отнес посылку  на сохранение дневальному.
       Через несколько дней в лагере произошел трагикомичный случай. Когда утром  бригады повалили в  столовую на завтрак, горячей пищи там не оказалось. Возмущенные бригадиры вломились на кухню и обнаружили в одном из варочных котлов старшего повара из приблатненных по фамилии Карапетян
       - Хавайте меня, мужики! - истошно завопил армянин. - Я проиграл всю утреннюю закладку!
       Делать этого естественно не стали. Вытащили и долго били.
Прибежала внутренняя  охрана, едва отняла. Стонущее тело уволокли  в больничку.   Причитавшуюся же кашу так и не выдали. Пожевав хлеба с чаем, матерясь,  ушли голодными.
       Этим днем, несмотря на крики и брань конвоя, все бригады работали тихой сапой*. Выработка упала наполовину. Кутовой рвал и метал,  а Айдашев усмотрев в действиях повара вредительство,  возбудил против него уголовное дело.
       Спустя месяц в лагерном клубе  состоялся выездной суд.  Карапетяну добавили к прежнему сроку еще пять лет. Социалистическая справедливость восторжествовала.
       В апреле подули влажные ветры  со стороны моря, принеся первое дыхание весны. И в одну из таких ночей  со стройки, где работали в три смены, сбежали трое заключенных. Были они из  блатных, имели  немалые  срока,   один - вор в законе. Погоняло* имел Хрипатый, родом из  Якутска.
       Они пробрались на стоянку у ворот, где стояли грузовики, завели один, разогнали и  сшибли вышку с часовым. Вырулив на уходящий к югу зимник*  «студебеккер», врубив фары, унесся в поднявшуюся метель.
       Днем  из Магадана прибыл летучий отряд «вохры»* на  аэросанях. Гудя винтами,  отправился в погоню.  В зоне же провели грандиозный  шмон, впрочем, не давший особых результатов и арестовали нескольких блатных из барака сбежавших.
       Ими занялись Айдашев с прибывшим из управления  следователем.
       Через трое суток отряд вернулся. За санями на волокушах - в инее два трупа.    
       Тела сбросили  рядом с вахтой, для устрашения бригад, следующих мимо на работу и обратно.  Хрипатого среди них не было. Он словно в воду канул.
       Весна между тем все больше вступала в свои права. Температура воздуха повышалась, снег стал ноздреватым и проседал. На озерах с реками голубел лед, сопки укутались туманом. В первых числах мая  по небу к северу  потянулись птичьи стаи, зазеленела молодой хвоей тайга, солнечных дней стало больше.
       Спустя неделю (было воскресенье)  в барак, где жила бригада Лосева,  утром, после завтрака, зашел дневальный   из штаба  - кто тут у вас   Узала?!
       - Я! - обернулся от печки  Василий, смазывавший  солидолом кирзовые  ботинки.  На них недавно сменили начавшие промокать валенки.
       - Быстро дуй на вахту, к тебе отец приехал.
       - Вот так раз, - переглянулись Шаман с Трибоем, сидевшие рядом на корточках и дымившие цигарками.
       Удэге быстро сунул квач* в банку, вытер руки тряпкой и поспешил за дневальным. Вернулся счастливчик вечером, незадолго до отбоя. С собой принес небольшой мешок из сыромятной кожи.
       - Вот,  гостинец от отца. -  Угощайтесь - протянул на шконку приятелям.
       Лосев взяв, раздернул завязки. Внутри был изрядный кусок  копченого мяса и пяток вяленых рыбин.
       - Выходить  на вечернюю поверку! - истошно заорал  от двери  дневальный. Спрыгивая с секций, заключенные повалили толпой к выходу.  После нее  приятели вновь  забрались на шконку  отведав  доставленных гостинцев. Мясо оказалось  сохатиной, рыба - кетой.
       - Интересно, как это твоему батьке разрешили свидание? - утер сальные губы Трибой.
       - Подарил начальнику  шкурку соболя и тот разрешил, - хитро прищурился удэге.
       - Ну что рассказывает? Как дела  на воле? - сжевал свой кусок  Громов.
       - На воле хорошо, - заблестел глазами Василий. - Промышляет зверя, ходит по тайге.  Потом огляделся (не слушают ли другие) и, наклонившись к друзьям, прошептал, - теперь точно убегу.
       - Ладно, - сказал все это время молчавший Лосев. - Спасибо тебе   за гостинец. Давайте спать.
       Вскоре разговоры в бараке стали стихать, в разных концах раздался храп. Бодрствовали лишь дневальные у печек,  изредка по стропилам пробегала крыса.
       Никому из участников разговора кроме Василия не спалось, его слова запали в души. Обстановка в лагере ухудшалась. Режим становился жестче, беззаконий больше. Иллюзий  на этот счет никто не питал.
       Утром как обычно бригады отправились  на делянки, снова скрипели пилы и стучали топоры. Хрипя таскали волоком и на плечах бревна, складывали в штабеля. А после скудного  обеда, во время короткого перекура, друзья отошли в сторону.
       - Как думаешь бежать? - пустил Лосев  по кругу самокрутку.
       - С помощью отца, - тихо ответил удэге. - Он не уйдет домой. Я рассказал, где наша делянка, будет жить в тайге. Дорогу   на Амур знает, бывал здесь раньше. А там  меня искать,  что иголку в стогу сена. Для русских нанайцы с удэге на одно лицо, паспорта мало у кого есть. Поменяю имя и буду жить дальше. Так может вы все-таки со мной? А, ребята?   
       Все взглянули на Лосева.
       - Я с  тобой, -  чуть помолчал. - Остальные как?  Не против?
       - Не. Здесь только подыхать, - затянувшись последним, швырнул окурок в талый снег Шаман.
       Громов с Трибоем молча кивнули головами.
       - Кончай перекур!  - заорал от костра начальник конвоя. - За работу!
       Бригада, чавкая ботинками, разбрелась по делянке.В остальные несколько дней  оговорили по ночам ряд вопросов. 
       Поначалу  хотели взять в побег еще несколько человек, но после отказались. В бараке   завелся стукач. Месяц назад, ночью, в нем провели шмон, и  у двоих ребят нашли самодельные ножи, посадив в карцер. Дальше - больше.
       Один  рассказал перед отбоем анекдот про  Сталина. Черед сутки  его вызвал  Айдашев и стал «плести лапти»*, возбудив дело по антисоветской  агитации.
       Вопрос с продуктами тоже отпал.
       - Тайга прокормит, - заверил удэге. - У отца с собой карабин, собачка   и рыболовные снасти.
       Когда же стали думать, как держать с ним связь, оказалось,  удэгейцы предусмотрели и это. О готовности к побегу  Василий должен был оставить родителю записку в обусловленном на делянке месте, а тот, после прочтения свою.
       - Так он у тебя что, знает грамоту? (удивились).
       -  Ну да, - сказал Василий. - Еще при царе научил русский поп.
       Уйти решили с делянки во время работы, как только полностью сойдет снег...

Глава 8. Побег. Зеленое море

Сов. секретно

ПРИКАЗ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ЛАГЕРЯМИ ОГПУ
№112

Москва                23 мая 1934г.

С наступлением весенне - летнего периода времени побеги из лагерей резко возросли.
Основными причинами побегов являются:
Плохая постановка агентурно - оперативной работы по выявлению, предупреждению и пресечению побегов
Отсутствие контактной работы и четкого взаимодействия в деле ликвидации побегов с местными территориальными органами ОГПУ и Милиции, а также местным   населением.
Низкий качественный подбор личного состава в оперативные группы и неудовлетворительная организация их работы.
Нерациональное использование военохраны, а также низкое качество несение караульно - конвойной службы.
Недостаточное знание начальствующим составом и стрелками местности, а также ненадлежащая  организация первичного розыска.
Слабое внедрение и использование служебных собак.
Не изжита укоренившаяся обезличка и безответственность за побеги среди лагерной администрации.
Преступно-халатное отношение лагадминистрации к разрешению заключенным безконвойного хождения.
Отсутствие надлежащей борьбы за искоренение причин, порождающих побеги.
ПОБЕГАМ, являющимся самым распространенным злом в лагерях должна быть объявлена самая беспощадная борьба.

ПРИКАЗЫВАЮ:

1.Отмеченные недочеты в борьбе с побегами немедленно устранить.
Объявляемое отдельным приложением к настоящему приказу  «Временное положение об организации борьбы с побегами заключенных из исправительно-трудовых лагерей ОГПУ», с учетом местных особенностей каждого в отдельности лагеря - принять к неуклонному исполнению.
2. Оценка состояния лагеря будет производиться не только по тому, насколько успешно выполняются производственные программы, но и насколько успешно ведется борьба с побегами. К виновным в непринятии мер по борьбе с возросшими побегами, будут приниматься решительные меры воздействия, вплоть до отстранения от занимаемой должности.
3. Работу по организации борьбы с побегами в соответствии с Временным положением, закончить в двухдекадный срок с момента получения настоящего приказа и исполнение донести. Получение подтвердить телеграфно.
Приложение: «Временное положение об организации борьбы с побегами заключенных из исправительно - трудовых лагерей ОГПУ.

Помощник начальника ГУЛАГ ОГПУ                Плинер

       Четвертые сутки, двигаясь по тайге,  группа Лосева   уходила от погони.
       Впереди  размеренно  шагал невысокий жилистый старик в потертой оленьей дошке, таких же штанах и легких  улах* из сыромятной кожи.  На поясе  нож, за плечами котомка и охотничий карабин. То был отец Василия. Перед охотником бежала   собака,   помесь волка и лайки, за ними  след в след двигались остальные.
       Слышалось тяжелое дыхание, изредка трещал сучек под ногами, в таких случаях проводник недовольно оборачивался.
       Побег начался  удачно. Накануне на делянку выехал прораб из вольняшек,    приказав перенести подсобку в дальний конец просеки. Та удалилась метров на семьсот, что снижало  производство и затрудняло охрану. Части конвоя приходилось сопровождать заключенных к строению на обед и обратно из-за чего терялось время.
       - Завтра выделишь человек пять, разберешь и установишь вот на том месте, - указал  на полянку рядом с нетронутым массивом.
       На следующее утро, выдав    наряд бригаде, Лосев вместе  с друзьями занялся подсобкой. Сняв крышу, ее раскатали, перетаскав бревна с досками,   принялись собирать на новом месте.
       Для охраны, сняв с периметра делянки, старший конвоя выделил двух стрелков: того что зимой застрелил Антипова, по фамилии Равлик  и еще одного. Такого же рьяного и жестокого.
       Сначала оба проявляли бдительность, покрикивая на строителей, затем уселись на доски рядом  и разнежились на  весеннем солнышке.
       Сруб между тем понемногу рос и вскоре был собран наполовину.
       - Так, - начальники, подошли к охранникам Лосев с Громовым и Шаман,-  разрешите взять пару обаполов.
       - Не даете посидеть тва.., - зевнул Равлик  и тут же получил от моряка удар кулаком в висок. Кость хрустнула, охнув, завалился набок.
       Лосев с Шаманом, навалившись сверху, задушили второго. Бросили взгляды на делянку. Там было  все как обычно.      Шаркали пилы, слышались крики «поберегись!», с шумом и  хряском рушились деревья. 
       А все  пятеро, прихватив у убитых ППШ  с винтовкой  и поясные ремни с подсумками и кинжалами, уже  вбегали под зеленые своды. Под ботинками пружинил мох, ветки хлестали по лицам. Звуки с делянки становились тише, а потом исчезли.
По знаку мчавшегося впереди Василия   остановились. Приложив ко рту ладони,   трижды прокричал желной*.
       - Крю-крю-крю! - донеслось  в ответ  издалека слева.
       - Туда! - махнул рукой.
       Побежали снова.
       Спустя еще несколько минут эхо позади донесло звук выстрела.
       - Проснулись суки, - прохрипел на ходу Трибой. - Щас организуют погоню.
       - Не, - повертел головой Шаман. -  По инструкции не положено. Теперь снимут посты, пересчитают и погонят всех в лагерь. Затем вызовут летучий отряд. Так что у нас   фора* будь здоров.
       Тайга становилась гуще, спустились в неглубокий сырой  распадок, из кустов впереди вышел  человек с собакой. Подождав, пока приблизятся, махнул рукой, побежали следом. Так продолжалось  два часа, а когда силы иссякли,  обернулся, - передышка однако.
       Василий познакомил с отцом и собакой. Его  звали Орокан, крупную серую лайку - Енгур, в переводе Волк. Старший удэге оказался общительным и приветливым. Тут же угостил всех табаком и сам закурил с длинным чубуком трубку, с интересом поглядывая на беглецов.
       - Тоже были на войне как сын? - задал вопрос на чистом русском.
       - Были отец, - кивнул Лосев.
       - Начальник смотрю, ты, - ткнул в грудь чубуком.
       - Почему?
       - Я так вижу. Ну ладно, - выбил о ладонь пепел, стряхнув на землю, сунул за пазуху. - Еще мало-мало пройдем и будем делать привал. Встал на ноги.   
       Двигались по бурелому и чащобам, пока солнце не стало клониться к западу.     Вышли к большому озеру.  Там стоял птичий гогот,  вверху росчерки перистых облаков, рядом  темнела скалистая гряда.
       - Тут и отдохнем, -  остановился у подошвы Орокан.
       Впереди  виднелась широкая, сужающая кверху трещина.   Вошли под своды с остатками кострища.
       Беглецы, кроме Василия, тут же повалились наземь. Лайка умчалась на берег, а удэгеец, подозвав сына,  вместе с ним извлек откуда-то  охотничью понягу*.
       Распаковав достали   соленую кабанятину, пласт лососевой юколы*, несколько холщовых мешочков, медный  чайник  и закопченный  котелок.
       - Так, сходим-ка за дровами и водой, - через силу поднялся Лосев и,  прихватив топор с посудой, остальные вышли из расщелины. На берегу  набрали сухого плавника, наполнили  ее водой и, надергав сухой травы, вернулись обратно.
       Спустя еще час в укрытии жарко горел костер. На деревянном тагане закипал чайник, беглецы подкреплялись горячей просяной кашей со свининой. Оставшиеся от завтрака   хлебные пайки решили приберечь.
       Его у Орокана не было, только немного сухарей. Затем передавая по кругу две жестяные кружки,  пили плиточный чай, закусывая тающей во рту юколой. 
       - Да, уже и не помню когда так хорошо шамал, - довольно прогудел Громов, а Трибой громко икнул.
       К концу ужина появился  Ергун с носом в птичьем пуху и  жирным гусем в пасти. Аккуратно положил у ног хозяина.
       - Вот это да, - присвистнул  Лосев.  Все кроме удэгейцев выпучили глаза.
       - Добытчик, - потрепал старик жесткий загривок. -  Сам поел да еще нам принес. 
       - Очень уж он похож на волка, - сделал предположение Трибой и хотел погладить пса. Тот, оскалив клыки, тихо зарычал.
       - А он и есть наполовину волк, - рассмеялся  Василий. - За год как меня взяли на войну, наша сука Кайя  сбежала в тайгу, а спустя некоторое время вернулась с двумя щенками. Одного забрали мы, а второго брат отца - мой дядя.  Ергун как человек. Все понимает, только говорить не может.
       - Да ладно. Скажешь тоже,-  не поверил Шаман.
       - Ергун! Дрова кончаются, - показал Василий пальцем на остатки хвороста.
       Тот насторожил топорки ушей, подойдя,  нюхнул, и неспешной рысцой потрусил к выходу. Минут через пять вернулся, таща за собой сухую валежину. Оставив у костра, подошел к Василию, уставившись на него янтарными глазами.
       - Молодец (погладил)    можешь отдыхать.
       Зацокал когтями в  темный угол расщелины и улегся там, положив голову на лапы.
       Начали готовиться ко сну. 
       В ближнем ельнике насекли  хвойных лап, отгребли пепел с  прогоревшего костра, настелили сверху. Тесно улеглись на нагретый гранит  и провалились в сон. По затянувшемуся тучами небу плыла луна, где-то в чащобах ухал филин.
       Утро выдалось серым и туманным, сверху моросил дождь.
       Перекусив всухомятку, уничтожили следы стоянки,  тем же порядком пошли  дальше. Впереди проводник, за ним цепочкой остальные. Замыкающим  Василий с  трехлинейкой*. Автомат с запасным диском в чехле  Лосев оставил себе.
       По мере движения тайга менялась:  к лиственному лесу добавился кедровый стланик и высокие, в охват, сибирские ели. Внизу стояли сырость и мрак, иногда попадались зыбуны*, их обходили стороной.
       Встречались каменистые  осыпи, журчащие ручьи  и  цветущие разнотравьем поляны. Жизнь в тайге била ключом. В кронах деревьев, кустарниках и  на болотах с рассвета до заката колготилась живность, знаменуя торжество жизни.
       Еды хватало. Уже на следующий день Ергун выгнал из густого ельника кабаргу*,   а Василий свалил ее метким выстрелом. Остановившись, тушу разделали, набив мясом мешки и забрав шкуру. Пошли дальше.
       А спустя еще сутки  кобель забеспокоился, унесся назад и спустя полчаса вернулся. Подбежав к Орокану, сморщив  черный нос зарычал.
       - За нами идут люди, - тут же сказал старик.
       - Быстро они, - переглянулись беглецы.
       И вот теперь группа  уходила от погони.
       Во второй половине дня, вышли  к извилистой реке, на берегу стояло  зимовье.  Старое  с   поросшей мхом крышей и распахнутой  дверью. Рядом прорублено окошко, под ним лиственничное бревно.
       - Думал тут остановиться  на ночевку, - пожевал губами  Орокан. - Знать не судьба.   Погоня близко.
       Следуя за ним, спустились к реке, через нее сухостойная упавшая ель с сучьями.  Держась за них перебрались на другой берег. Оттуда вверх поднимался безлесый увал с каменистой осыпью, поросший негустым кустарником.
       На середине Громов поскользнулся  и упал, болезненно вскрикнув.  Тут же встал, пытаясь идти дальше - не получилось. С боков подскочили Шаман с Трибоем, бросив руки себе на плечи, потащили дальше.
       Как только добрались до вершины, опустили на гранитную плиту. Расшнуровав стянули ботинок, размотали портянку. Орокан, опустившись на колени, ощупал распухающую стопу.
       - Перелома нету. Сильное растяжение.
       - Так, - принял решение  Лосев. - Щас вырубим жерди, сделаем носилки и понесем дальше.
       - Брось, командир, - скривился моряк. - Во мне веса под центнер.  Оставь   ППШ,  и идите дальше. Я  задержу гадов.
       - И я, - сказал Василий. - Вдвоем лучше.
       Наступила тишина.  Стало слышно, как внизу шумит река  и трещит белогрудая сорока  на   тополе с засохшей верхушкой.
       - В таком случае остаемся все, кроме тебя отец, - взглянул Лосев на Оракана. - Место здесь удобное. Дадим этим тварям бой. Все равно не отстанут.
       - Я не брошу сына. Он у меня один, - не согласился старик. -  Буду с вами.
       - Ну что же. Тогда занимаем оборону, - снял   с плеча автомат и оглядел местность. - Кстати, что это за река, отец?  Знаешь? - спросил старшего  удэге.
       -  Челомджа. Начинается в горах и течет к Охотскому морю.     Выше по течению  на много верст  болота, ниже широкие разливы. Это место единственный переход. Его мало кто знает.
       - Добро, - распределил всех по местам.
       Позиция оказалась удобной  с хорошим обзором   по сторонам и вниз. Залегли за осколками скал и валунами. Орокан взял кобеля на поводок, потянулась резина ожидания.
       Когда на дальние сопки опустился розовый закат и похолодало, из тайги на том берегу стали возникать солдаты. Насчитали десять человек. Впереди проводник с немецкой овчаркой. Уткнув в землю нос, та, натягивая поводок, уверено шла по следу.
       Увидев зимовье, рассыпались цепью (донеслась едва слышная команда)  стали окружать. Затем осмотрели - никого.  Старший махнул рукой «вперед». Рысцой  направились к переправе.
       Как только овчарка ступила лапами на ель, Лосев  кивнул  лежавшему рядом Василию, - давай.
       Тот приложился к винтовке, грянул выстрел,  эхо трижды повторило. Пес с визгом подскочил и свалился в быструю воду.  Проводник, сорвав с запястья поводок, кубарем откатился в сторону.
       Лосев тоже стал вести огонь   по преследователям короткими очередями. Хлестко ударил  карабин  Орокана.   Свалили троих.
       Остальные попадали в траву, поливая вершину   огнем их автоматов. Та  не отвечала. Снова послышалась команда - стрельба прекратилась.  Ухватив   убитых подмышки, утащили  за зимовье.
       - Что и требовалось доказать, -  отложил в сторону дымящийся  ППШ Лосев.
       Закат между тем погас, сменившись ночью. На небо наползли тучи, мгла сгустилась, у зимовья запылал огонь.
       Позже  дувший от реки ветерок донес  запах подгоревшей каши. Спустя еще час от  строения донесся едва слышный скрип двери. Костер догорал, в его свете изредка появлялась тень человека.
       - Нужно подкрепиться и нам, - сказал глядя туда Лосев.
       Орокан достал из мешка и  раздал всем по куску жареной оленины с сухарем, не забыв  собаку. Та вела себя спокойно - голоса не подавала, чутко стригла ушами. Василий принес из  каменной чаши неподалеку котелок воды. Попили.
       - Интересно,  сунутся ли   энкэвэдэшники  снова поутру? - утер Трибой  ладонью губы.
       - Это вряд ли, - кряхтя, поудобней устроил ногу Громов.
       Старик наложил на стопу какие-то листья, туго перебинтовав обмоткой. Боль стихала.
       - И я так  считаю, - пожевал травинку майор. - Тут  им ходу нет. Всех положим. Опять же лишились ищейки. Без нее потеряют след. Короче утром поглядим. Если не атакуют, пусть уходят.
       - Не согласен, командир, - сказал молчавший до этого Шаман. - Отпускать  тварей нельзя. Уйдут, а потом вернутся и будут гнать нас до упора. Век воли не видать.
       -  И что ты предлагаешь?
       -  По тихому спуститься вниз, кончить часового и захватить  остальных сонными. У меня два десятка ходок за линию фронта. Что-что, а это умею.
       Возникло долгое молчание, а потом Лосев сказал, - принимается.  Идем вдвоем.
       - А мы? - спросили Трибой с Василием.
       - Остальным быть здесь. В случае чего, прикроете. Если все нормально - подадим сигнал.
       - Лучше всего идти в конце ночи, - дал совет  Орокан. - Тогда сон крепче.
       - Знаем, отец, спасибо, - перемотал портянки  Шаман.
       За три часа до рассвета, когда тьма сгустилась, а над рекой заклубился туман, Лосев проверил автомат, Шаман остроту кинжала.  Оба  неслышно поползли с увала к воде.  Там на несколько минут затаились у упавшей ели (прислушались). Тем же способом перебрались на другой берег.
       До зимовья оставалась сотня метров, передохнули, всматриваясь в размытое пятно костра. Он угасал. Изредка появлялся  абрис* часового, ходившего вокруг зимовья, в плащ палатке с капюшоном. На груди блестел росой автомат.
       Тихо пошептавшись,  расползлись  по сторонам.
       Костер малиново отсвечивал  углями, страж  в очередной раз вышел и мрака.
       Лосев швырнул в сторону прихваченный  голыш - обернулся. В тот же миг сзади метнулась тень. Зажав солдату правой рукой рот, левой  Шаман всадил в сердце лезвие кинжала. Раздалось тихое бульканье и хрип - осторожно опустил на землю.
       «Дверь», прошипел,  вскакивая, майор. Бросились к зимовью. Уцепив лежащее под стеной  бревно, плотно ее приперли. Лосев   метнулся к окошку, плотно прижавшись  сбоку, Шаман, вложив в рот пальцы, издал громкий свист.
       Майор же  всадил в окно очередь, заорав «Сдавайтесь! Дом окружен!
       Внутри раздались крики. Ответно ударили выстрелы, с двери полетели щепки.
       - Ах так! - взъярился Лосев  и,  скользнув к ней, дал еще очередь.
Шаман  с автоматом  часового страховал  рядом.
       Через несколько минут, тяжело дыша, из темноты возникли Трибой с Василием и Орокан. Лосев повторил команду. Тишина.
       - Ладно! В таком случае поджигаем зимовье!
       Прибежавшие стали носить к боковой стенке оставшийся за костром хворост. Трибой раздув огонь взял в руки головешку.
       - Черт с вами, - глухо донеслось изнутри. - Сдаемся.
       - Выкидывайте оружие в окно! - приказал Лосев.
       Наружу выбросили несколько автоматов и  «ТТ».
       - Все!
       На землю брякнули остальные, бревно отвалили от двери.
       - Теперь на выход!
       Настороженно озираясь, с поднятыми руками из дверного проема, пригибаясь вышли пятеро. Встали под дулами у окошка. Ночь между тем кончалась, засерел рассвет. Где-то в кустах запищала птица.
       Трибой с подобранным  автоматом нырнул внутрь, быстро вернулся.
       - Пусто. Кроме двух убитых. Еще теплые.
       - Кто старший? - сделал шаг вперед Лосев.
       - Я, - поднял  голову один. Рослый, лет двадцати пяти - Старший лейтенант  Храмцов.
       - Где еще трое?
       - Закопали за зимовьем. Там старая яма.
       Обыскав  приказали вытащить тела  и зарыть в том же месте. Трибой остался охранять.
       - Что будем    делать с чекистами командир? - свернул цигарку  Шаман. - Пустим в  расход? -  прикурил от головешки.
       - Нет, Паша. Мы ж не они. Отпустим
       - Верно, - добавил Василий. - Пускай идут. Только надо сменяться одежкой и обувкой. У них в самый раз, а наша во  (приподняв ногу, показал оторванную подошву). 
       Как только пленники  закончили работу, заставили снять обмундирование и сапоги.
       - Расстреляете? - хмуро спросил лейтенант, швырнув наземь  старую лопату. Остальные подавлено молчали.
       - Нет, - ухмыльнулся Шаман. - Разменяемся баш на баш и топайте к своему начальству. Пускай надерет вам жопу.
       Спустя полчаса «охотники за головами»   ходко исчезли  среди деревьев.  Оставшиеся молча наблюдали. Теперь все кроме старика были в армейском х/б  и добротных яловых сапогах. Поверх  рыжие стеганые бушлаты, на головах синие фуражки.
       - За сколько примерно дойдут до лагеря? - спросил Лосев Орокана?
       - Недели   две - три, начальник. - Это если не пропадут  в тайге (отмахнулся от налетевшего гнуса).
       Лето вступало в свои права, с каждым днем его становилось больше. Мошкара жалила лица и кисти рук, защититься от нее можно было только на привалах  в дыме костра.
       Посоветовавшись, решили  остановиться на несколько дней в зимовье, подлечить   Громова. За ним и собакой тут же отправились Трибой с Василием, остальные занялись трофеями. 
       Они  оказались богатыми. Семь ППШ с запасными магазинами, три самозарядные винтовки, пистолет ТТ и   штык-ножи.  В  солдатских  сидорах  продукты: мясные консервы, сгущенка, гречневый концентрат, чай, сахар, табак, спички. К ним по паре чистого белья и портянки.
       Кроме этого имелся  полевой бинокль  и офицерская  полевая сумка. В ней компас, подробная карта Приморья  с указанием  рек и населенных пунктов, бритвенные принадлежности, плитка шоколада  и несколько пачек «Беломорканала».
       Нашлась также походная аптечка с медикаментами и фляга медицинского спирта. А еще  марлевые   сетки на лица  и несколько плащ-палаток.
       - Да, теперь жить можно, - довольно изрек Шаман, болтнув флягой. - Трофеи что надо.
       Вскоре, весело скалясь, прибежал кобель, за ним  Трибой с Василием привели хромавшего моряка.
       - Твою мать! - удивленно выпучил тот глаза. - Ну, вы прям чекисты.
       - Есть прикид и для вас, - подмигнул Шаман. - Один точно на тебя. У них был старшина, такой же дылда.
       - Так. А где солдаты? - кряхтя,  уселся на бревно, вытянув больную  ногу.
       - Отпустили на прогулку в тайгу, - кивнул в ту сторону Лосев.
       - Так они ж приведут новых, командир!
       -  Это если доберутся до места, - хмыкнул Трибой, а Василий  утвердительно кивнул.
       Чуть позже снова запылал огонь.
       На нем побулькивал трофейный котелок с мясом приправленным концентратом, закипал чайник.  Подкрепились, черпая варево алюминиевыми ложками  из  таких же мисок. Попили чаю с сахаром вприкуску,    завалились в зимовье спать.
       У догоравшего костра, попыхивая трубкой,  остался караулить  старик. Рядом, положив   на лапы голову, чутко дремала  лайка.
       Проснулись на закате, вышли из зимовья, почесываясь и зевая.  Орокан осмотрел  моряку ногу, помазал пахнувшей дегтем мазью из аптечки, снова туго забинтовал. Уселись у костра, на котором закипал чайник, стали держать совет.
       - Где мы сейчас, отец.  Можешь показать? - развернул Лосев на траве карту.
       - Вот здесь, - обвел удэге ногтем кружок на ней. - Это Кава - Челомджинское междуречье. - Дальше, на запад, Хабаровский край (провел черту) Там живет мой народ и легко затеряться.
       - А еще селения русских староверов, - добавил Василий. - Можете жить с нами или  уйти к ним.
       - М-да, - наморщил лоб Трибой. - Выбор, братцы, небогатый.
       - Все лучше, чем  доходить  в лагере, - не согласился Шаман. - Меня такой вариант вполне устраивает.
       - И меня тоже, - пробасил Громов. -    Срублю у староверов  дом, заведу хозяйство и женюсь.
       - А вот здесь, внизу, как я понял Китай? -  показал Лосев на заштрихованное пространство.
       - Да, - кивнул Орокан. - Там у самой границы, в Манчжурии  есть большой город Харбин. В нем живет много русских.
       - Откуда знаешь?
       - До войны плавал туда по Амуру с дядей. Он  был торговец. Возил купцам в Харбин пушнину, а назад нужные охотникам товары.
       - Уж не удумал ли ты уйти в Китай, а Микола? -   приподнял бровь Шаман. Остальные переглянулись.
       - Там будет видно, -  аккуратно свернул карту.
       Чайник закипел, всыпали туда горсть заварки и плотно позавтракали.
       В зимовье отдыхали три дня, а наутро четвертого (опухоль на ноге моряка спала), собрались в путь. Лишнее оружие Лосев с товарищами хотели утопить, но удэгейцы воспротивились.
       - Оно  для охотника в тайге на вес золота, - укоризненно  сказал Орокан.
- Да еще такое, - добавил  Василий.
       - Заберем с собой, по дороге спрячем, - продолжил старик. - А  потом пришлем за ним  соплеменников. Пригодится.
       - Будь по вашему, - согласились остальные.
       Навьючившись снаряжением, тем же порядком направились к переправе. Впереди весело бежал Ергун.
       …Войдя под зеленые своды, остатки летучего отряда  понуро  шли на восток.
Первым как всегда, Храмцов, за ними остальные.  Сержант Петренко, ефрейтор Губадулин, рядовые Абрамов, Ракитин и Стеблов.
       «Как же так?» думал про себя Храмцов. «Проморгали дичь и вот».
       Он третий год командовал одним из специальных отрядов  в системе Севвостлага* и был на хорошем счету.
       Считался опытным  розыскником, хладнокровным и удачливым. Подразделение имело  на счету десяток пойманных  беглецов, причем назад живыми доставили только половину. Остальных в виде  отрубленных голов и кистей рук.
       Под стать Храмцову были и другие.
       Петренко, в прошлом  осужденный    бандеровец с Западной Украины, обретался в лагере сексотом.  За  заслуги получил свободу и изъявил желание продолжить службу в конвойных войсках. Губадулин отличался паталогической жестокостью  и умением применять к беглецам пытки. Остальные  мнили себя следопытами по Фенимору Куперу,  любили острые ощущения  и безнаказанно убивать.
Вот такая компания двигалась сейчас  по тайге.
       Над головами вилось облако гнуса, облепляя лица  и кисти рук, на них стала выступать сукровица.
       - Привал! - прохрипел спустя три часа Храмцов, когда вышли на  открытую поляну с журчащим ручьем. Черпая из него ладонями напились, ополоснув лица, повалились на траву.
       - Цэ всэ  чэрэз вас, -  угрюмо   взглянул Петренко  на старлея.   - Я ж казав,  ставыты парных часовых. Нэ захотилы.
       - Заткнись, - буркнул  тот. - Без тебя тошно.  Остальные молчали.
       Отдохнув час, пожевали дикого щавеля, поплелись дальше. К вечеру  вышли на свою предпоследнюю стоянку близ болота. Нашарили вокруг кострища выброшенные консервные банки с остатками жира и  мурашами внутри, дочиста вылизали.
       Потом Ракитин разворошил палкой  головешки с пеплом, в нем чуть обгорелый коробок. Открыл - внутри три спички.
       - Живем, - радостно захихикав, передал Храмцову. Все оживились.
       - Значит так, - пошевелил их пальцем. - Я разжигаю костер, остальным искать жратву. Быстро.
       Разбрелись по сторонам, он занялся остатками хвороста, надергал сухой травы. Затрещал огонь.
       Спустя час (на тайгу опускались сумерки) вернулись бойцы. Принесли  в шапках подосиновиков, из болота пахнувшей тиной  воды. Грибы испекли на прутьях, воду вскипятили вместо чая. Поели.
       Натаскали про запас еще хвороста, Храмцов установил очередность дежурства. Завернувшись в лагерные бушлаты  и, поглубже натянув шапки, все кроме  старшего лейтенанта  уснули. 
       Тот же, лежа  с открытыми глазами, строил планы мести. После выхода из тайги следует доложить в управление,  чтобы  беглецам перекрыли путь в Хабаровский край. Что идут туда, Храмцов не сомневался. Ну а дальше реабилитироваться - вновь отправиться в погоню, взяв свежих солдат и пару собак-ищеек.
       В том, что генерал пойдет навстречу, не сомневался. Если сведения о    побеге дойдут до Москвы, всем не сносить головы. И в первую очередь ему - Храмцову. Сорвут погоны, отдадут под трибунал и в лагерь. Но теперь уже в новом качестве.
       «У, твари» - скрипел зубами в бессильной ярости. 
       Всю ночь в тайге подвывал волк, во тьме чудились  тени, над болотом поднимались ядовитые испарения.
       Зябким утром встали не выспавшиеся и с опухшими лицами, подживили огонь. Наломали  росших у берега стеблей рогоза, очистив, пожевали чуть сладковатой мякоти. Вскипятив в консервных банках воды попили. 
       - Думаю надо  идти через болото, - не глядя на Храмцова, предложил Петренко.
       Все взглянули  туда. Оно  было нешироким, метров сто.   Вразброс засохшие  деревья, кочки  и  ярко зеленый мох в опасных местах. Простиралось по сторонам  на  добрый десяток километров.
       - Хорошо. Пойдешь первым, - согласился  командир.
       Каждый выломил по орешине, очистив  листья, сунули в карманы жестянки. Тыкая перед собой палкой, сержант осторожно вошел в болото,  остальные за ним. Хлюпала под ногами ржавая  вода, мох пружинил,  но держал.
       До половины, ступая след в след и обходя затянутые ряской «окна»  прошли нормально. Вдруг рядом вздулся пузырь, вонюче лопнул. Шедший в середине Абрамов шарахнулся в сторону и провалился по грудь.
       - А-а-а! - унесся в небо истошный вопль. Замолотил вокруг руками.
       - Не останавливаться, идти! - рявкнул  замыкающий Храмцов.
       Ускорили шаг.  В затылки бил душераздирающий крик, потом хрип. Смолкли.
       Выбравшись из   трясины, тяжело дыша,  попадали на траву, отводя друг от друга глаза. Передохнув, двинулись дальше. На закате остановились в сухом распадке. Надрав бересты    принялись собирать валежник и тут повезло.
       Губадулин наткнулся на гнездовье, из него выпорхнула копалуха*, метнул вслед сук. Попал. 
       - Есть! -   свернув шею,   поднял над головой.
       В лунке, вымощенной сухой хвоей, лежали шесть яиц. Подбежавший Ракитин, осторожно выбрал  их в подол рубахи. Чуть позже в распадке жарко пылал огонь, а спустя еще час все жадно подкреплялись  глухариным мясом. Яйца испекли в углях, оставив  на утро.
       Следующим  днем двигались более ходко, в полдень дошли до своей очередной стоянки. Она находилась  в долине меж  сопок, на каменистой площадке. Рядом побулькивал ключ. Напившись воды и пожевав собранной по пути кислицы, сняли   ботинки и задремали на солнце.
       Проснулись от душераздирающего крика.
       Схватившись руками за пятку, Ракитин  катался по земле. От него, извиваясь, отползала  бурого окраса небольшая змея. Еще миг и исчезла в расщелине.
       -  Гадюка, - побледнел Храмцов, остальные впали в ступор.
       Она была самой ядовитой из пресмыкающихся  в тайге,  что немедленно сказалось на укушенном. Крик скоро перешел в шепот, он начал задыхаться и синеть. Остальные  молча наблюдали, помочь было нечем. Через полчаса все было кончено.
       Сняв бушлат, тело оттащили в выемку, завалив камнями и щебенкой. Дальше угрюмо пошли втроем, углубившись в бурелом. Исчезли.
       В это же время  за соседним хребтом по тайге, обходя буреломы,  размеренно шагали три ездовых оленя. На двух покачивались  тунгусы, последний вез груз. Впереди бежала рыжего окраса лайка. Старшего звали Егор, младшего Талтуга - два брата. На обоих   кухлянки,  штаны из оленьей кожи и торбаса. За плечами берданки*.
       Зиму братья  промышляли в тайге, охотясь на соболя  с белкой и колонка. Весной вернулись в родовое стойбище.   Теперь же направлялись в факторию*, продать пушнину и закупить нужные товары.
       От родичей узнали, пару недель назад к ним заходил отряд  солдат в синих фуражках, ловящих беглецов из лагеря. Спрашивали, - не  встречали ли таких? Им ответили  «нет».
       - Если встретите, поймайте или убейте, - сказал  старший. - Получите от властей деньги с  продуктами и спирт.
       Поднявшись на очередной увал, с которого открывались бескрайние дали, оба заметили далеко на востоке  струйку дыма.
       - Там нет  селений, - приложил ладонь к глазам Егор, остановив вожака.
       - И стойбищ тоже, - подъехал к нему младший брат.
       Оба  переглянулись.
       - Модо!  Ко! Ко! Ко! - погнали вниз  оленей.
       Когда на тайгу  опустились вечерние тени, оба были  в  версте от того места. Привязав в чаще  аргиш*, оставили лайку охранять животных. Сами же, сняв  с плеч винтовки, передернули затворы,   тихо двинулись на запах дыма.
       Прячась за деревьями  и кустами, неслышно подошли  на сотню метров к дымному костру. Вокруг, на небольшой поляне, сидели три заросших  оборванца в бушлатах и   шапках, прихлебывая из консервных банок кипяток. Ружей со снаряжением   у них не было
       Обменявшись взглядами, тунгусы разошлись по сторонам, подкрались еще ближе. Пискнула мышь - ударили два выстрела. Рослый бродяга, подскочив, упал лицом в костер. Второй завалился на спину, оставшийся  бросился бежать. Догнал еще выстрел - пропахав носом землю, подергался и затих.
       Через минуту из    темноты в пятно света вышли тунгусы. Вытащив первого из огня, деловито  обыскали трупы. Карманы пустые.
       - Точно те беглецы, что говорили военные, - захихикал Егор.  Талтуга утвердительно  кивнул.
       Достав охотничьи ножи, ловко отрезали у всех кисти рук, положив в кожаный мешок, затянули бечевкой.  Также бесшумно исчезли  среди деревьев. Костер догорал, остался последний рубиновый огонек. Погас.  С неба вниз безразлично смотрели звезды.
       …Заканчивался июнь. Беглецы  уходили все дальше к западу.
       Лишнее оружие, кроме одной винтовки, смазав и завернув в шкуру, спрятали в дупле векового тополя  близ зимовья. Орокан сообщил, что в нескольких  днях  пути, у озера на равнине, есть стойбище  эвенов*. У него там знакомые.
       - Вы пойдете дальше, а я их навещу. Сменяю винтовку на олешков, после догоню.
       - Может и мы с тобой? - предложил Лосев.
       - Не надо, - отрицательно покачал головой. - Они не любят солдат. Да и лишние разговоры ни к чему.
       Так и сделали. Все последовали дальше, Орокан  с собакой  исчезли в тайге.
       Через  трое суток, в полдень, остановились  на отдых  в курумнике*  под скалой, оттуда   прыгал поток, искрясь  радугой на солнце.   Стащили с плеч   мешки, разожгли костер. Набрав воды, вскипятили чай, экономно всыпав заварки.
       В чаще раздался лай, из кустов выскочил Ергун. За ним на рослом учаке* с ветвистыми рогами (в поводу второй) появился старик.
       - Бачигоапу! - подъехав слез   поочередно пожав всем руки.
Затем сняв потки* с вьючного оленя аккуратно положил  рядом. Расстегнув дошку и скрестив ноги, уселся перед костром. Лосев, наполнив из чайника, подал парящую кружку. Взяв, дважды прихлебнул, сообщил, - съездил нормально.   Мена прошла достойно.
       - А что в сумках? -  кивнул Шаман на оленей, меланхолично двигавших челюстями.
       - Мука, бредень и разное по мелочам. Пригодится (снова отхлебнул) поставил кружку рядом и, набив табаком, закурил трубку.
       - Какие новости, отец?  -  придвинулся ближе Василий.
       Тот, почмокав губами,  сообщил, что зимовка  у эвенов выдалась тяжелой, выпало много снега и олени с трудом добывали  ягель.  Охота же выдалась удачной, теперь     кочуют на   летние пастбища к морю.
       - Чужих людей в тайге не встречали, - затянувшись, сплюнул Орокан. - Все как обычно. А пару недель из райцентра, где у них правление колхоза, заезжал  председатель с кооператором из фактории. Забрали добытую пушнину и оставили товары.  Еще дал  несколько газет. Одну я привез, - вытащив из-за пазухи,    протянул Лосеву.
       Взяв ее в руки развернул, это оказался номер «Правды»  от 2 сентября 1945 года с выступлением Сталина.
       - Ну-ка, ну-ка, - придвинулись ближе товарищи.
       Стал вслух читать.
       «Товарищи! Соотечественники и соотечественницы!
Сегодня, 2 сентября, государственные и военные представители Японии подписали акт безоговорочной капитуляции. Разбитая наголову на морях и на суше и окруженная со всех сторон вооруженными силами Объединенных Наций, Япония признала себя побежденной и сложила оружие.
       - Значит все-таки вломили и япошкам! - радостно потряс кулаком Трибой. - Молодцы, знай наших!
       - Да, теперь война точно кончилась, - засопел носом Громов.
       - Ладно, не мешайте, - покосился на них Шаман. -  Читай командир дальше.
       «Два очага мирового фашизма и мировой агрессии образовались накануне нынешней мировой войны: Германия - на западе и Япония - на востоке (продолжил Лосев). Это они развязали вторую мировую войну. Это они поставили человечество и его цивилизацию на край гибели.
       Очаг мировой агрессии на западе был ликвидирован четыре месяца назад, в результате чего Германия оказалась вынужденной капитулировать. Через четыре месяца после этого был ликвидирован очаг мировой агрессии на востоке, в результате чего Япония, главная союзница Германии, также оказалась вынужденной подписать акт капитуляции.
       Это означает, что наступил конец второй мировой войны. Теперь мы можем сказать, условия, необходимые для мира во всем мире, уже завоеваны.
       Следует отметить, что японские захватчики нанесли ущерб не только нашим союзникам - Китаю, Соединенным Штатам Америки, Великобритании. Они нанесли серьезнейший ущерб также и нашей стране. Поэтому у нас есть еще свой особый счет к Японии.
       Свою агрессию против нашей страны Япония начала еще в 1904 году во время русско-японской войны. Как известно, в феврале 1904 года, когда переговоры между Японией и Россией еще продолжались, Япония, воспользовавшись слабостью царского правительства,  неожиданно и вероломно, без объявления войны,   напала на нашу страну и атаковала русскую эскадру в районе Порт-Артура, чтобы вывести из строя несколько русских военных кораблей и создать тем самым выгодное положение для своего флота.
       И она действительно вывела из строя три первоклассных военных корабля России. Характерно, что через тридцать семь лет после этого Япония в точности повторила этот вероломный прием в отношении Соединенных Штатов Америки, когда   в 1941 году напала на военно-морскую базу Соединенных   Штатов Америки в Пирл - Харборе и вывела из строя ряд линейных кораблей этого государства.
       Как известно, в войне с Японией Россия потерпела тогда поражение. Япония же воспользовалась поражением царской России для того, чтобы отхватить от России южный Сахалин, утвердиться на Курильских островах и, таким образом, закрыть на замок для нашей страны на Востоке все выходы в океан - следовательно, также все выходы к портам советской Камчатки и советской Чукотки. Было ясно, что Япония ставит себе задачу отторгнуть от России весь ее Дальний Восток".
       - Во, что хотели сделать гады, - сощурил рысьи глаза Василий.
       - Это да, - кивнули остальные. Лосев же продолжил читать дальше.
       «Но этим не исчерпываются захватнические действия Японии против нашей страны. В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к советской стране Англии, Франции, Соединенных Штатов Америки и опираясь на них, - вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила советский Дальний Восток.
       Но и это не все.  В 1938 году Япония вновь напала на нашу страну в районе озера Хасан, около Владивостока, с целью окружить Владивосток, а в следующий год Япония повторила свое нападение уже в другом месте, в районе Монгольской Народной Республики, около Халхин-Гола, с целью прорваться на советскую территорию, перерезать нашу Сибирскую железнодорожную магистраль и отрезать Дальний Восток от России.
      Правда, атаки Японии в районе Хасана и Халхин-Гола были ликвидированы советскими войсками с большим позором для японцев. Равным образом была успешно ликвидирована японская военная интервенция 1918-1922 годов, и японские оккупанты были выброшены из районов нашего Дальнего Востока. Но поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном.
      Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной и подписала акт безоговорочной капитуляции.
      Это означает, что южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу, и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии.
       Наш советский народ не жалел сил и труда во имя победы. Мы пережили тяжелые годы. Но теперь каждый из нас может сказать: мы победили. Отныне мы можем считать нашу отчизну избавленной от угрозы немецкого нашествия на западе и японского нашествия на востоке. Наступил долгожданный мир для народов всего мира.
       Поздравляю вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы, с великой победой, с успешным окончанием войны, с наступлением мира во всем мире!
Слава вооруженным силам Советского Союза, Соединенных Штатов Америки, Китая и Великобритании, одержавшим победу над Японией!
       Слава нашим дальневосточным войскам и тихоокеанскому военно-морскому флоту, отстоявшим честь и достоинство нашей Родины!
Слава нашему великому народу, народу-победителю!
Вечная слава героям, павшим в боях за честь и победу нашей Родины!
Пусть здравствует и процветает наша Родина!» - закончил чтение майор и, сложив газету, поднял глаза на товарищей.
       Лица у всех были растроганные, и только Орокан невозмутимо попыхивал трубкой, да Ергун выкусывал из шерсти блох.
       - По такому случаю не грех выпить, командир - первым нарушил молчание Трибой. - Мы хотя и в бегах, но свой вклад в победу над Японией внесли.
       - Это  точно,- подтвердили остальные.
       У костра тут же расстелили плащ палатку, водрузив на нее флягу, разложили нехитрую снедь. К ней, расстегнув одну из поток*, Орокан добавил несколько румяных лепешек и крупную соленую  рыбину, порезав на куски. Отвинтив колпачок, Лосев  набулькал в кружки на четверть  спирта, взял свою в руку.
       - За победу над Японией!
       Брякнув  ими, выпили, стали закусывать.
       - Классная рыба, никогда такой не  пробовал, - облизнул   губы Трибой.
       - Муксун, однако -  вытер руки о штаны  Василий. - Тут его маловато. Вот у нас на Амуре и Уссури навалом.
       - А что водится еще? -  отломил кусок лепешки Громов.
       - Калуга, стерлядь, горбуша, нерка, мальма, - стал загибать пальцы. - А в тайге всяческое зверье. Опять же грибы, ягоды, кедровые орехи,  женьшень, мед. Живи - не хочу. Умирать не надо.
       - Помнится, ты  говорил о староверах - сказал Лосев, - хотелось бы поподробнее.
       - Во-во, - добавил Шаман. - Где живут и что за люди?
       - С этим лучше к отцу, -  уважительно взглянул на Орокана. - У него там друзья.
       Все это время  старик внимательно слушал разговор, посасывая трубку.
       - Они хорошие люди, -  кивнул длинными, с проседью волосами. Живут в неделе пути от нашего  стойбища, если  идти по тайге. На оморочке* по воде - ближе.
       Познакомился  лет десять назад, случайно. В тот год вместе  с приятелем  и собакой   мы  охотились  в тайге на  пушного зверя. Жили в балагане. Охота была удачной, добыли несколько соболей, куниц и много белок. В одном месте нашли   берлогу и решили завалить медведя. Кончалось мясо.
       Но здесь удача от нас отвернулась, не иначе плохо молились. Зверь в клочья порвал собаку и сильно помял товарища, прежде чем был убит. Тушу я оставил, а Муску  (так его звали) притащил в балаган.  Там стал лечить, но ничего не помогало.
       А на второй день услышал  в тайге выстрел, выбежав наружу, дал ответный. Вскоре с ближайшего гольца  к балагану  съехали на лыжах двое бородатых людей - русские. Поведал что случилось.
       Один, моих лет, осмотрел Муску и сказал,  нужно везти к ним в деревню. Там есть знахарка, поможет.  Сделали волокуши, я забрал пушнину, повезли.   По дороге познакомились - старшего звали Митрофан, второго Клавдий, его сын. Оба были староверами. Кто это такие я уже  знал от русских  которых водил в экспедиции.
       Деревня оказалась в  четырех днях пути на  берегу речки, в глухом распадке. Поселили нас в отдельной избе на окраине, привели знахарку. Та занялась лечением: вправила другу кости, стала поить отварами и чем-то мазать.
       Пробыли мы там до весны. Я ходил на охоту  где добыл двух  сохатых  и кабана, чтобы не быть обузой для жителей, а еще хотел подарить  им часть   пушнины - отказались.
       Когда же стал таять снег, а Муска выздоровел  и стал ходить, Митрофан рассказал, как по речке добраться до Амура. Мы сделали оморочку, поблагодарили за помощь   и после ледохода  уплыли. На прощание он наказал, никому не рассказывать где живут.  Дали слово.
       В стойбище считали, что мы пропали в тайге, встретили с радостью. 
       Пригласили шамана, устроили праздник. Род решил тех людей отблагодарить.
       Съездив в факторию купили  два винчестера, отобрали пяток лучших соболей а летом мы с Муской по реке снова отправились в ту деревню. На этот раз  староверы подарки взяли, с тех пор у  меня там друзья, - закончил свой рассказ Орокан.
       - И большая у них деревня? - спросил Лосев.
       - Нет, изб  двадцать (покачал головой).
       - А хозяйство? - добавил Громов.
       - Хозяйство большое. Есть пашня, стадо коров, мельница и лошадки.
       - И что, власти о них не знают?
       - Получается так.
       - М-да, - переглянулись слушатели.
       - Интересно, откуда в фактории винчестеры? Это же  американские винтовки, - налил себе в кружку  чая Трибой.
       - Не иначе завозят по ленд-лизу с Аляски  помимо военных грузов, - предположил Лосев.
       Утром,   навьючив оленей,  отправились дальше, держа путь  к  юго-западу. На востоке за  далеким горизонтом  вставало солнце...

Глава 9. По Уссурийской тайге

Уссурийский край - традиционное название южной части Дальнего Востока России. Его большая часть   расположена в бассейне реки Уссури и включает южную часть гор Сихотэ-Алиня, Приханкайскую равнину и прилегающие к ней с юга хребты.
В конце XIX века в Российской империи так называлась местность между реками Уссури, Сунгача, озером Ханка с одной стороны и берегом Татарского пролива и Японского моря - с другой, располагавшиеся на территории административных Уссурийского и Южно-Уссурийского округов Приморской области.
По данным энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, площадь этой культурно-исторической области составляла 214 896,2  квадратных километров.       
В физико-географическом отношении реками Улахэ, Лифудзин и Аввакумовка Уссурийский край разделялся на Северно-Уссурийский край, площадью в 133 819,4 квадратных километров    и Южно-Уссурийский край, площадью в 81 076,8 квадратных километров.  Эти земли были присоединены к России на основании Пекинского договора в 1860 году.
Население края составляет порядка двух миллионов жителей, что не превышает полутора процентов от всего   населения России. 
Как и в других регионах Дальнего Востока, население Уссурийского края размещено крайне неравномерно: густонаселенные районы чередуются со слабо обжитыми территориями. При средней плотности населения в двенадцать человек на 1 квадратный километр немало таких мест, где она составляет  в десять раз меньше. Треть территории края, преимущественно в горной местности, вообще не имеет постоянного населения.
Национальный состав жителей отличается большой пестротой. Наряду с коренными народами, относящимися к тунгусо-маньчжурской и палеоазиатской семьям (удэгейцы, нанайцы, орочи, эвены тазы), здесь проживают многочисленные этнические группы, принадлежащие к самым различным расам и языковым семьям.

(Из Википедии)

       Переправившись на плоту через  сонно текущую  Каву и оставив позади  Магаданскую  область,  в июле небольшой отряд вошел в Уссурийский край. Тайга здесь была другая.
       Лиственничные леса пополнились кедровыми, пихтовыми и дубовыми, во множестве встречались клен, граб и ясень. Появилась и экзотическая растительность - лианы, виноград, актинидия, амурский орех, бархат и лимонник.
       В глухих урочищах стоял полумрак, дневной свет с трудом пробивалось сквозь зеленые своды,   на открытых же местах природа поражала  буйством красок и полнотой жизни.
       По берегам рек с озерами  стоял неумолчный птичий гам, на водопой выходило крупное зверье, а в воде  изобильно плескалась рыба. В солнечных местах и на склонах сопок  россыпями созревали ягоды, часто шли теплые дожди, поражало обилие грибов.
       Рацион стал более разнообразным. В сумках, которые везли олени, помимо прочего оказалась соль и рыбачьи  снасти. Теперь к свежему мясу   добавились  окуни с карасями, таймень и  щука; подосиновики с боровиками, лисичками и опята.  Не забывали про витамины: дикий щавель, кислицу, черемшу, землянику с малиной и другие.
       За время путешествия все окрепли, вернулись бодрость и прежние силы.
       Однажды  во время стоянки, после купания в озере, Трибой затеял с Громовым шутливую борьбу. Кончилось все довольно быстро. Гигант  сгреб приятеля в охапку, поднял над головой  и со словами «ша, детка» осторожно поставил на траву.
       - Да, могешь, - пощупал тот себя за бока.
       - Не могешь, а мОгешь, - пробасил моряк.Остальные весело рассмеялись.
       На очередном привале  устроенном на речной косе, Василий с отцом закинув бредень поймали    здоровенную рыбину,  серо - зеленую и с белым брюхом. Та стала биться, пытаясь освободиться, набежали Шаман с Громовым. Улучив момент, моряк оглушил ее кулаком по башке, вытащили на песок.
       - Ты смотри, осетр! - восхитился бывший вор. - Видел такого перед войной в Елисеевском.
       -  По нашему  калуга, - опустился   перед добычей на корточки  Василий. - Очень вкусная, однако.
       -  Больше метра, - подойдя, прикинул на глаз Лосев.
       -  Малая совсем, - невозмутимо сказал Орокан, вытирая руки о штаны. - На уху сгодится.
       -  А какая тогда большая? - удивленно спросил Громов
       -  Бывают до шести метров,  а весом  с центнер.
       -  Ни хрена себе, - почесал затылок Шаман.
       Калугу тут же почистили и разделали,  Орокан принялся варить уху.
       В уже  кипевший на тагане котел  добавил щепоть соли и  посеченных луковиц черемши. Затем туда же завалил  куски  рыбы. А спустя время, когда по берегу поплыл дразнящий запах, растер ложкой  в миске калужью печень,  именуемую максой,   вылил в бурлящее варево.
       Оно тут же успокоилось и опало, став на глазах золотеть. Попробовав, удовлетворенно хмыкнул, - готово.
       Чуть позже, устроившись на разостланном брезенте, все, мыча от удовольствия, хлебали ложками из мисок уху вприкуску с испеченными накануне лепешками. А когда всю съели, перешли к истекавшим соком рыбьим  кускам. Они таяли во рту, мелких костей не было. Получил в отдельной посудине  свою долю и Ергун, довольно чавкая и помахивая хвостом.
       Затем стали пить чай, заваренный на смородинном листе, потея и отдуваясь. Закурили.
       -  Да, - улегшись на бок, пустил губами несколько колечек дыма Шаман. - Никогда такой жрачки  не пробовал. Объедение.
       -  А какая из калуги тала, - умильно прищурился Василий. 
       -  Что еще за тала? - откинувшись на спину, сыто икнул Громов.
       -  Тонко наструганное мясо. Язык проглотишь.
       - Я что-то такое слыхал от своего взводного, - сонно пробормотал Трибой. - Он был дальневосточник (засвистел носом). 
       Лосев полный душевного покоя, опершись на локоть,  смотрел на реку. Над ней, чиркая о воду, с писком носились ласточки, изредка всплескивала рыба, солнце клонилось к закату.
       Спустя еще неделю, во второй половине дня, отряд подходил  к стойбищу удэгейцев. Оно раскинулось у кромки  густого леса на берегу плавно текущей реки.   Навстречу  с лаем выкатились собаки, узнав Ергуна, весело запрыгали вокруг.
       Затем появились  мужчины с женщинами и дети. Вперед вышел  рослый   старик с вислыми усами и заплетенными в две косы волосами.
       - Бачигоапу, - протянул  Орокану руку, обнялись. То же проделал с Василием. Затем к нему кинулась маленькая сухонькая старушка. Привстав на цыпочки, стала целовать сына. 
       Гостей окружили, двинулись в центр селения.
       Оно состояло из трех десятков  крытых корой балаганов и   фанз*, у всех  на вкопанных в землю столбах лабазы. На продуваемом ветерком берегу деревянные вешала (там вялилась нельма и горбуша), у уреза воды  оморочки и более крупные лодки - баты. В нескольких местах   дымили костры с навешенными на таганы котлами.
       Их провели к одной из фанз в центре с окошками затянутыми промасленной бумагой,   высокий старик пригласил внутрь. Как оказалось, это был старейшина селения и двоюродный брат Орокана, лет на пять старше.  Звали Сурэ.
       Там вдоль стен тянулись глиняные каны, на них мягкие  лосиные шкуры. В центре горящий очаг, по углам берестяные короба,  над ними охотничье снаряжение.
       Усадили на почетное место, женщины сняли с потолка низкий,  красного лака  столик, расставили угощение: талу из ленка, жареную  изюбрятину, горячие пшеничные лепешки, туес спелой черемухи. В фарфоровые китайские чашки налили  дегтярного цвета чаю.
       Поскольку места всем не хватило, часть соплеменников теснилась в дверях. Всем было интересно. Для начала, как  было принято у удэгейцев, Сурэ, хорошо владевший  русским, поинтересовался у прибывших их здоровьем и как идут дела.
       - Все хорошо, брат, лучше не бывает,-  прихлебнул из чашки разрисованной драконами  Орокан.
       - Спасибо вам за племянника, - взглянул на его спутников Сурэ. - Из нашего рода на войну ушли пятеро молодых  охотников. Вернулся он один.
       - Это вам спасибо, - ответил за всех Лосев. - Он был героем на войне и к тому же отличный товарищ.
       Бывший снайпер, опустив глаза, порозовел щеками.
       - Василий, а ну ка дай твою газету, - поставив на стол чашку, протянул   руку Трибой.
       - Может не надо? - шевельнул губами.
       - Надо, - в один голос поддержали Громов и Шаман.
       Расстегнув карман гимнастерки, Василий извлек, что сказали,   протянул Трибою.
       Тот, развернув, откашлялся и громко прочитал «командующий пятой гвардейской армией генерал-полковник Жадов поздравляет лучшего снайпера, ефрейтора Василия Узалу с очередной правительственной  наградой!».
       Затем передал газету  старейшине.
       Тот, осторожно взяв, внимательно рассмотрел снимок, и одобрительно качнув головой,  передал соседу. То был Муска, о котором рассказывал Орокан.
       - Как живой! -  уставившись в бумагу, поцокал  языком.
       Газета пошла по рукам, вызывая  возгласы восхищения. Когда вернулась, герой снова свернул и спрятал в карман, застегнув медную пуговку.
       Затем женщины убрали посуду, а гостям предложили отдохнуть с дороги. Все кроме них покинули фанзу.
       На улице Сурэ приказал  остальным готовиться к вечернему пиру по случаю возвращения племянника, а они с Ороканом и Муской  прошли на берег реки. Там уселись на тесаное  бревно рядом с лодками, набили табаком трубки. Закурили.
       - Расскажи, брат, что с Василием за солдаты в синих фуражках, - окутался старейшина дымом. - Такие обычно охотятся в наших краях за беглецами.
       -  А еще отбирают оленей у эвенов  и  ненцев, - добавил Муска.
       - Не беспокойтесь, - похлюпав чубуком, сплюнул  Орокан. - Это хорошие люди. И поведал все, что знал.
       - Получается тоже беглецы? - переглянулись слушатели.
       - Выходит так, - кивнул  волосами.
       - И куда пойдут дальше? Или останутся у нас?
       - А вы что, возражаете?
       - Нет  (чуть помолчали).- Хорошим людям всегда рады.
       - Только они не останутся, пойдут дальше, - продолжил Орокан.
       - Куда?
       - К своим землякам, староверам.
       - С которыми мы дружим? -  взглянул на него Муска.
       - Да.
       Снова помолчали, а потом Орокан сказал, - у русских для  нас подарок. За ним нужно отправить людей.
       - И какой же? - оживились сородичи.
       - Длинные и короткие винтовки. Такие  у «синих фуражек», а к ним патроны.
       -  Миочан!* - загорелись у обоих  глаза.
       -  Смотрите, где  забрать, - взяв валявшийся рядом прутик, стал рисовать на песке,   давая пояснения.
       - О! Я бывал в тех местах. Там заброшенное зимовье - ткнул пальцем в рисунок Муска.
       - Вот-вот, - согласился Орокан. - А неподалеку, на опушке, в два обхвата  высокий тополь с дуплом. В нем тюк с оружием и патронами. Сегодня олени, что мы привели с собой, пусть отдохнут. Завтра же  возьми с собой двух молодых охотников, и отправляйтесь за грузом.
       - Я тебя услышал, - кивнул Муска. - Все сделаю.
       - А чем отблагодарим русских? - спросил у брата Сурэ.
       - Пусть женщины сошьют им  новую одежду и обувь. Чтобы не так бросались в глаза, когда пойдут дальше.
       На закате солнца  в стойбище  начался пир.
       В центре  ярко запылали несколько костров, где в котлах  варились мясо и уха. На земле расстелили шкуры и циновки. Женщины уставили их подносами из бересты полными  свежей талы, горячих лепешек и всевозможных даров леса.   К этому добавили  спирт, закупленный после зимней охоты в фактории.
       Пили его нагретым,   из фарфоровых  с наперсток чашечек за здоровье Василия и гостей. Хлебали наваристую уху, орудуя ножами, отрезали и жевали сочное мясо, щепотью поглощали талу. Здесь же радостно бегала  и подкреплялась детвора. Собаки в стороне урча  грызли кости.
       - Давно не бывал на праздниках, -  выпив очередную чашечку, захрустел утиным крылышком Трибой.
       - Только зачем они подогревают спирт? -  отломил кусок золотистой лепешки Громов, намазывая его  черной  икрой.
       - Из экономии и  чтобы крепче забирал, - со знанием дела сказал Шаман, угощаясь  сотовым медом.
       Сидевший напротив Лосев беседовал с Сурэ и Ороканом, расспрашивая  их про окрестные места. При этом выяснил,  что тайга на сотни верст кругом пуста. Ближайшая к стойбищу   фактория с небольшим поселкам находится к западу, в пяти днях  пешего пути.
       На предложение братьев остаться поблагодарил, сказав,  что пойдут дальше, к староверам и попросил дать проводника.
       - Зачем проводника?   Я сам буду, - ответил Орокан.  - Сколько надо отдохнете, и поплывем к ним на бате.
       Пир между тем набирал обороты.  Когда в небе  зажглись звезды, начались танцы. В руках  одного из  сидевших глухо застучал бубен,  на его призыв вышли пятеро молодых мужчин. Ритмично покачиваясь и притопывая, они исполнили несколько охотничьих ритуальных танцев. Остальные хлопали в ладоши.
       Затем  кто-то затянул горловую песню, перемежающуюся словами, все внимали.
       - Про что  поет? - наклонился  Лосев к  Сурэ.
       - Это  древняя песня  об олень - цветке, слушай перевод.

       Хуа-лу!
       Побеги, побеги, забеги в мою песнь и жильё!
       Пой хвалу, моё племя, округлым копытцам его!
       Как четыре сияющих солнца - копытца горят!

       Он поднимет одно - я проснусь и найду в тайге клад!
       Он поднимет второе - и клад я тебе принесу.
       Вскинет  третье копытце - и свадьбу сыграем в лесу!
       А с четвёртым - ты сына родишь мне на счастье моё.

       Хуа-лу!
       Побеги, побеги, забеги в мою жизнь и жильё!
       Расцветай! Мой олень, мой пятнистый цветок!
       Твои пятнышки - каждое, как лепесток.

       Не сорву их, по речке их вплавь не пущу.
       Ни стрелы, ни копья и ни пороха вслед не пущу!
       Расцветай - в яровой глубине, на зыбучих песках,
       Мой летучий цветок, моё счастье о ста лепестках!

       - Красивая песня, - вздохнул бывший майор. - Будто мечта.
       - Хочу сказать тебе спасибо за оружие, - положил  на руку Лосева свою Сурэ. - Брат рассказал мне о нем. Завтра  Муска с двумя охотниками отправится за грузом на оленях. Для нас это очень дорогой подарок.
       - Владейте, - улыбнулся Лосев. - Нам оно ни к чему. Своего хватает.
       Старейшина, потянувшись к медному сосуду налил обоим по очередному наперстку спирта,  чокнулись по - русски, закусили.
       К полуночи пир закончился,  костры погасли, стойбище погрузилось в сон. С неба вниз глядела желтая  луна, в реке  дрожа, отражались звезды.
       Утром у жилищ  кверху снова поднялись  светлые дымки, жители готовили завтрак. Гостей, ночевавших в фанзе  старейшины, после умывания в реке накормили просяной кашей  и горячими пупырчатыми лепешками. Напоили чаем.
       -  Эх, щас бы в баньку, - отставив чашку, мечтательно  сказал Шаман.
       -  У нас есть, - сощурил глаза сидевший напротив хозяин.
       -  Откуда? - уставились на него все четверо.
       - В год, когда началась война, брат приводил в стойбище   русских из экспедиции. Жили у нас неделю. Записывали сказки и легенды, что-то рисовали, а еще снимали нас фотографическим ящиком. Они и срубили.
       Легок на помине, появился Орокан. 
       - Бачигоапу. Как отдыхали? -  войдя в фанзу, пожал гостям руки.
       - Вот, хотят помыться в бане, - сообщил старший брат.
       - Можно, - залучился морщинами. - Собирайтесь.
       Гости достали из сложенных в углу солдатских вещмешков трофейное белье,    кусок мыла (Лосев бритвенные принадлежности). Взяв с собой, вышли за Ороканом из жилища. Прихватив по дороге    ведро с топором,   вместе спустились в неглубокий распадок за стойбищем.
       Там, под  высокими  соснами  с рыжими стволами, темнел невысокий сруб с двухскатнойЮ поросшей мхом крышей. Рядом, в направлении реки,  скакал по камням  прозрачный  ручей. В бане  имелась каменка с вмурованным котлом,  у торцевой стенки полок. Рядом долбленое корыто, на стене висел пук мочала.
       - И что, вы ей не пользуетесь? - спросили Орокана.
       - Нет, - покачал   головой, -  летом купаемся в реке. - Этого достаточно. Ладно, пойду займусь делами.
       Отправился обратно.
       Натаскав из ручья  воды, друзья  разделали  несколько сухостоин. Нарубив дров и надрав бересты,  затопили каменку. Пока  набирала  жар, в березняке на склоне нарезали  молодых веток, связав  тройку веников.
       Спустя еще час, нахлестывались ими в пару, терли мочалом спины и обливались водой, гогоча и ухая.
       Вымывшись, постирали нательное  белье с обмундированием, развесив на  кустах. Затем все по очереди побрились, одели   свежее  и уселись рядком на бревно снаружи у боковой стенки.    
       - Хорошо то как, -  расслаблено  протянул Громов. -  Вроде как дома побывал, на Полесье.
       - Да, не хило, - утер подолом рубахи  лицо Трибой. - Целебное это дело, баня.
       - Щас бы еще по кружечке пивка, -  мечтательно протянул Шаман. - Для полного коленкора.
       Лосев глядя в высокое с плывущими облаками небо молчал, наблюдая за парящим в синеве  орланом.
       - О чем задумался командир? - спросил Громов.
       - Про то, как быть дальше.
       - Доберемся до староверов, там будет видно, - подбросил в ладони камешек Шаман. - Ты точно решил у них остаться? -  взглянул на моряка.
       - Решил, - отмахнул мошку  тот. - Думаю, не откажут
       - Ну а мы, если что, двинем дальше, в Манчжурию. Верно, Николай?
       - Верно, - ответил Лосев. - Если  Семен не против.
       - Нам татарам все равно, Что пулемет, что самогон. Одинаково с ног  валит, -   рассмеялся Трибой.
       - А ты что, татарин? -  засомневался  Шаман.
       - Да нет. Это я к слову.
       Наверху показался Василий с девушкой, та несла в руке  берестяной туес.
       - С легким паром, -  приветствовал друзей  и представил спутницу. - Моя невеста  Идари. 
       Девушка была симпатичная, с чуть раскосыми глазами, ямочками на щеках и заплетенными в косички волосами. Одета в     шелковый с вышивками  халат, на голове  шапочка, ноги в расшитых бисером башмачках. Застенчиво улыбаясь, протянула гостям  туес, полный спелой земляники, развернулась и замелькала   пятками обратно
       - Стесняется, - проводил  Василий ее взглядом.
       - Красивая, - оценили остальные,  начав лакомиться ягодами. Сладкими, прохладными и душистыми
       - Так может все-таки останетесь? - скрестив ноги,  уселся напротив на траву. - Девушек у нас много. Возьмете их в жены. Будем жить вместе, охотиться и ловить рыбу. А, ребята? (взглянул с надеждой).
       - Спасибо, брат, - тепло ответил за всех Лосев. - Но мы пойдем дальше, к землякам.
       - Понятно, - погрустнел  Василий.
       Затем, достав из кармана расшитый кисет, угостил всех табаком. Закурили. Когда солнце поднялось к зениту, оделись, прихватив вещи, и все месте не спеша пошли к стойбищу.
       У радушных удэгейцев отдохнули три дня, а утром четвертого  те провели их     на  берег, к уже груженому бату. На беглецах была новая, сшитая женщинами одежда, ноги обуты в улы* из кожи сохатого.
       Там  поблагодарив Сурэ и других за гостеприимство, обнялись на прощание с Василием и  сопровождаемые Ороканом с Ергуном  отплыли вверх по течению.   Весла размеренно пенили воду, вскоре селение скрылось за песчаной косой, по которой бегали кулики.
       Первый привал сделали  на закате дня в тихой заводи, окруженной зарослями высокого тростника. В  нем разноголосо квакали лягушки, что-то чавкало и хлюпало. Выпрыгнув из лодки, лайка тут же унеслась туда. Путешественники, сойдя за борт, наполовину вытащили бат из воды.
       - Разбивайте стан, я сейчас, -  прихватил старик малопульку* и ушел вслед за собакой.
       Выбрав место под раскидистым кедром  насобирали  сушняка, вскоре там запылал костер. Набрав в чайник и котел воды, Лосев   начал сооружать таган, остальные раздевшись догола, затянули сеть, выловив десяток крупных окуней.
       Пока выпотрошив,  шкерили их ножами и нанизывали на рожны, появились Орокан с лайкой.
       - Будем варить, - бросил на траву двух жирных уток.
       Через час, устроившись на расстеленной плащ палатке,  с аппетитом хлебали из мисок наваристую шурпу, заправленную диким луком, а потом ели утятину и истекающую соком рыбу, После них    вприкуску с сахаром, пили дегтярного цвета чай. Получив свою долю, рядом хрустела зубами лайка.
       Поужинав вымыли посуду и закурили. Орокан свою трубку, остальные  цигарки. За дальними, покрытыми лесами   увалами в небе разлилась вечерняя заря. Легкий ветерок в кронах деревьев стих, в тростнике умолкли лягушки, где-то закричала выпь.
       - Скажи отец, а откуда пошел ваш народ? - прилег на локоть Громов.
       - На этот счет есть старое сказание. Передают из поколения в поколение, - глядя в огонь, почмокал трубкой Орокан.
       - Среди зверей есть запретные (тотемные) животные. Впереди стоят медведь и тигр. Это очень отдаленные сородичи. Некогда жил на земле один человек, Егда, со своею сестрою. Других людей не было. Однажды сестра говорит брату: «Ступай, поищи себе жену». Брат пошел.
       Шел он долго и вдруг увидел юрту. Войдя в нее,   увидел голую женщину, очень похожую на его сестру. «Ты моя сестра?» - спросил Егда. «Нет»,- отвечала она. Егда пошел назад. Придя, домой,  рассказал сестре все, что с ним случилось.
       Сестра ответила, что виденная им женщина чужая и в этом нет ничего удивительного, потому что все женщины похожи друг на друга.
       Парень снова пошел. Сестра сказала, что и она пойдет в другую сторону искать себе мужа. Но кружной тропой обогнала его, прибежала в ту же юрту, разделась и села опять на прежнее место голая.
       Брат пришел, женился на этой девушке и стал с ней жить. От этого брака родились у них мальчик и девочка.
       Однажды, в отсутствие отца, мальчик играл на улице и ранил стрелою птицу чинзипи. Она отлетела в сторону, села на ветку дерева и сказала: «Зачем ты меня ранил?» Мальчик ответил: «Потому что я человек, а ты птица». Тогда чинзипи сказала: «напрасно  думаешь, что ты человек. Ты родился от брата и сестры и потому ты такое же животное, как и все прочие».
       Мальчик вернулся домой и стал рассказывать об этом матери. Та испугалась и велела сыну ничего не говорить отцу, иначе он их обоих бросит в реку… Когда вернулся отец, мальчик начал было говорить о случившемся, но мать закричала на него: «Что ты болтаешь? Отец пришел усталый, а ты говоришь глупости!».
Мальчик замолчал.
       Ночью, когда все легли спать, отец стал расспрашивать сына, что с ним случилось… Мальчик рассказал все… Тогда Егда понял, что сестра его обманула.
       Наутро он на лыжах пошел в лес, нашел крутой овраг, раскатал дорогу и на самой лыжнице насторожил стрелу. Вернувшись, домой, он сказал сестре: «Я убил сохатого, ступай по моему следу, спустись в овраг и принеси мясо…»
       Сестра надела лыжи, пошла, скатилась в овраг и убила сама себя стрелой. Тогда Егда взял сына и дочь и понес их в лес.
       Скоро в лесу он нашел дорогу, по которой ходил медведь. И бросил здесь девочку. Дальше он нашел дорогу, где ходила тигрица, и бросил там мальчика, а сам пошел к реке и утопился.
       Девочку подобрал медведь и стал с ней жить, как с женою, а мальчика подобрала тигрица и стала с ним жить как с мужем. От первого брака произошли все удэгейцы. От второго брака произошел нанайский род Актанка.
       Вот почему мы считаем медведя своим родоначальником, вот почему оба эти животные и стали тотемными. Медведь дал людям законы для жизни, тигрица научила мальчика, где находить зверя и как охотиться на него.
       По другой легенде, медведь воспитал девочку и нашел ей мужа - человека. Мальчика же вскормила тигрица. Когда он подрос,   стала учить   охоте на зверя.
       Однажды он принес убитого им кабана. Тогда тигрица сказала ему «Теперь ты можешь жить сам, я вскормила тебя. Поэтому на будущее время никогда не трогай тигров». 
       Как-то раз на охоте юноша, воспитанный тигром, увидел медведя и смертельно ранил его стрелой. Умирая, медведь сказал ему, что он был мужем его сестры, и сделал завещание: чтобы на будущее время никогда не давал сестре есть мясо медведя, убитого братом, чтобы женщина никогда не спала на шкуре его. Все это до сего времени строго соблюдается.
       Медведю, покусившемуся на жизнь охотника, полагается мстить так же как и человеку. Если он растерзает охотника, то люди не успокоятся до тех пор, пока не убьют виновного зверя. Только тогда душа усопшего попадает в царство теней.
       Догнав животное, охотники выкалывают ему глаза и отрубают когти, мясо его отдают на съедение воронам и собакам. Шкура бросается в лесу также. Люди вырезают у него сердце, поджаривают его на огне, разрезают на части и разбрасывают по сторонам. Это знак высшего пренебрежения и ненависти. Череп пробивается и вешается на дерево, поставленное для черта.
       - И много у вас еще сказаний? - пошевелил палкой костер Лосев.
       - Много, - кивнул старик. - Есть про тигра и человека, про два солнца, про соболиные души, про Большую медведицу. Всех не упомнишь.
       - Расскажи про тигра и человека.
       - Хорошо.
       Давно Кутэ (тигр) жил в тайге. Думал тигр: «Сильнее меня нет никого на свете. Я самый сильный». Так ходил, ходил, всех зверей пугал, кругом все боялись. Один раз, поймав добычу, тигр наелся и отдыхал под деревом. Слышит, кто-то позвал его. На ветке сидела птица Куа.
       Говорит ему:«Ты и в самом деле думаешь, что самый сильный? Сильнее тебя есть!»
       Тигр сразу вскочил на ноги, вверх поглядел.
       « Кто сильнее меня? Говори!»
       Птица отвечает: «Человек сильнее тебя, вот кто!»
Так сказала и улетела.
       Тот тигр, никогда не встречавший человека, захотел увидеть его. Искать пошел. Ходил, ходил - навстречу сохатый попался.
       «Ты человек, что ли?» - спрашивает тигр.
       « Нет,- говорит сохатый,- человек совсем другой, ты его зачем ищешь?»
       Тигр говорит: «Хочу посмотреть немножко...»
       Тот сохатый ему говорит:«Зря ты хочешь его посмотреть. Человек сильнее тебя, он может убить...
       После этого тигр смеяться стал. Пошел дальше. Навстречу изюбрь попался.
       «Ты человек, что ли?» - спрашивает опять.
       «Нет, я изюбрь. Зачем ты ищешь человека? Он сильнее тебя...»
       Тигр не поверил, дальше пошел. Ходил, ходил. Смотрит - кто-то на двух ногах стоит, дерево рубит. Тот тигр, притаившись, разглядывать стал. Потом ближе подкрался.
       Человек заметил тигра. Спрашивает:«Что тебе нужно?»
       Тигр отвечает: «Хочу посмотреть человека»
       «Вот как плохо ты задумал!» - отвечает человек. «Ты разве не знаешь, что он сильнее тебя?  Смотреть на него опасно».
       Тот тигр не поверил опять. Тогда человек говорит: « Ладно. Я тебе помогу. Только надо привязать тебя к дереву, сейчас человека увидишь».
       Так и сделал. Привязал того тигра к дереву, сам пошел, взял ружье, выстрелил зверю прямо в глаз. Тот тигр реветь стал, просить стал: «Отпусти меня, теперь вижу - ты, человек, сильнее меня.
       Человек отпустил его, говоря: «Теперь беги в тайгу, беги подальше и человеку не попадайся.
       - С тех пор все звери человека боятся.
       Закончив свой рассказ,   старый удэге взглянул на спутников.
       Все спали, посапывая носами. Встав, подбросил в догоравший костер еще хвороста и тоже прилег рядом. Вверху мерцал ковш Большой медведицы, с неба сорвалась звезда и, унесясь за горизонт, погасла...

Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/pobeg-iz-ada-glava-10-u-staroverov-glava-11-perehod-granicy-v-podnebesnoi-glava-12-voina-posle-pobedy-65a019cb0b60a82653213814