Наше знакомство с лошадьми началось еще в Москве. Вначале это были всего лишь неясные намеки начальника отдела Сергея Стефановича: "В тех краях надо работать на лошадях"; "В Саянах лошадь - лучшее средство передвижения". Все это мы в курилке уверенно отметали: "Вертолет и вездеход - вот ноги геолога!"; "Забросимся, сплавимся - надежнее будет!". Генка Кузнецов, услышав эти разговоры, брякнул: "В гробу я видел этих лошадей. Все, что мне нужно, я и на себе могу дотащить". К последним словам нужно добавить, что Генка ехать с нами не собирался, и его реплика "в гробу..." имела смысл дружеского пожелания. Постепенно намеки Стефаныча становились советами, приобретая порой форму устного приказа: "Володя! Ты сколько коне-дней в смету заложил?"; "Учти, что седел на месте не достать. Кажется, их делают где-то в Горьковской области". Наши возражения в эту пору уже не отличались молодцеватостью: "Да... Я и не знаю, честно говоря, с какой стороны к ним подходить-то", - отвечал, например, кто-нибудь из нас, растерянно почесывая затылок.
Время шло, и как-то незаметно лошадиный аспект полевого сезона стал считаться само собой разумеющимся, хотя по-прежнему воспринимался как некоторая авантюра. Да, такое бывало когда-то. Геологи и геологини, работавшие в те легендарные времена на лошадях, сидят в соседней комнате или даже за соседним столом, всегда готовы за чаем дать дружеский совет с изрядной долей сострадания. Где-то в подвале института моль еще доедает чью-то сбрую. Но сейчас? В конце двадцатого века?
Валера Орловский уезжает за седлами. Это никого не удивляет. Но он привозит их на самом деле! Они новенькие, с иголочки, их разгрузка вызывает всеобщее изумление и воодушевление. Теперь наш подвал завален всякими железками, кожами, войлоком, сотнями ремней всех видов и размеров. Все это хозяйство непривычно резко пахнет и скрипит. Стефаныч бродит между стеллажей с этим богатством и вдохновенно бормочет: "Потничек... Седло... Подпруга... А вот это недоуздочек!"
Далее наступает период мрачных прогнозов от коллег: "Ловили мы их две недели, облазили все окрестные долины, а они за перевал махнули"; "Вывихи локтевых. Плечевых. Переломы лучевых. Удары копытом в живот". Отшучиваемся довольно уныло: "Да уж известно, зверь такой: спереди кусается, сзади лягается", в душе моля всех геологических богов, чтобы этот вопрос рассосался сам собой, без остатка. В то же время дрожит в каждом этакая романтическая струнка: "С карабином... Верхом на гнедом (рыжем, буланом, кауром) коньке... Посреди тайги (степи, болот)... В объявлениях для временных рабочих обязательно пишем про лошадей. Многие клюют и являются.
Проходит всего лишь месяц, но в нем лихорадочные сборы, самолеты, ожидания, вертолеты, и вот, наконец, мы в поселке Алгияк посреди Саянских гор. Лошади по договору с партией нас уже дожидаются. Жуют траву у ручья, на нас, хозяев, обращают до обидного мало внимания. Тем временем откуда-то из тайги возникает Стефаныч и восклицает: "Добрый жеребец!", но, пристально всмотревшись в доброго жеребца, поправляется: "Бывший..." Разобравшись, он уже безошибочно определяет настоящего жеребца и взлетает на нем галопом на пригорок. Я смотрю с восхищением и завистью, другие, наверное, тоже. Самую смирную, черную лошадку называем почему-то Машкой. Вскоре оказывается, что это существо мужского рода, и приходится переименовывать его в Мишку. Жеребец у нас один, а меринов четыре, шестая - кобыла.
Разница между жеребцом и мерином, несмотря на свою наглядность, многими была постигнута не сразу. Дольше всех заблуждался Митька Кальниченко. Будучи наконец посвящен в эту тайну пятью своими товарищами вечером в палатке, тут же с интересом воскликнул: "а кто же у нас мерин?" Скоро мы поняли, что обычно они не кусаются, а просто скалят зубы. Однако с любой лошади вполне можно упасть: как с ее помощью, так и по своей оплошности, причем результаты самые разные: грязевые ванны, травмы разной степени. Эффектный кувырок через две головы - свою и лошадиную - показал конюх - тувинец Валера. В дальнейшем мы его стали звать уважительно - Валерий Кыргысович, или между собой просто Кыргысыч.
Во время первой поездки трясусь на черном смирном Мишке. Он пыхтит, стараясь поспеть за кобылой и Белолобым. Белолобый (тогда он временно звался Пролетарской Силой), отстает, сам принимается догонять собратьев рысью, как бы сокрушаясь при этом. Наконец, восстанавливает походный строй, уткнувшись носом в хвост передней лошади - прямо-таки строевой конь в отставке. Иногда даже, отчаянно тряся гривой, переходит в галоп, после чего никак не может отдышаться. Потом идет тише, тише, как бы засыпая на ходу, кивая головой все реже и реже... Плывут мимо деревья, следуют назад лужи. Меня охватывает нелепый, детский восторг. Хочется петь что-то протяжное. Я и пою - национальные ковбойские песни. Вечером ноги не согнуть, но и выпрямить невозможно - приходится вечер провести на полусогнутых.
Забегу немного вперед, чтобы закончить рассказ о Мишке. С Алгияка мы вскоре уехали, а Мишку увели геолого-съемщики куда-то в тайгу. До нас в эту пору дошел слух о том, что в поселке объявился неизвестно откуда буйный конь, никто его не может поймать, и даже более того, якобы этот конь сам гоняется за прохожими, особенно за женщинами (последнее явно вымысел, но - говорили!), ломится в двери, словом, изрядно буянит. Конюх-тувинец, земляк Кыргысыча, отправился на поимку этого чудища. Каково же было наше удивление,когда он привел из поселка нашего старого, смирного, черного Мишку! То ли воздух тайги так того обновил, то ли травы... Однако соврать мне не дадут товарищи: старичок Мишка помолодел лет на десять. Так и иной человек - в городе он как пиджак протертый, как суслик незаметный, а в тайге, бывает, словно крылья вырастают у такого. Посмотришь на него - орел, да и только! Через некоторое время оказалось, что лошади нам нужны вовсе не для захватывающих дух кавалерийских пробежек, а для изматывающих тело и душу вьючных переходов. Такой вид передвижения мы часто называли "конно-вьючным спортом".
Да простят меня товарищи по полевому сезону 1988 года: я пропущу многие страницы освоения этого редкого в наше научно-техническое время вида спорта. Да, были сначала конные рейды Алгияк - Амыл, Амыл - Алгияк несчетное количество раз, с вьюками и без. Был потом героический переход с Амыла на Березовую, когда восемь километров мы шли два дня, обходя прижимы над рекой и утопая в протоках под нескончаемым дождем. Было бесславное возвращение с Березовой обратно, дошли мы за три часа, но (позор!) не смогли поймать Белолобого, он трусил за нами сквозь тайгу налегке, явно посмеиваясь над горе-коноводами, а Чубчик с Кобылой и мы сами тащили оставшийся груз. Невозможно забыть, конечно, и героический семидневный переход с Амыла через Алгияк на Хут и Чежи, через бурный Шет-Хем, крутой Шарат, высокогорные озера Артюшкина. Но все в один рассказ не уместишь, и к тому же не всему я был свидетелем.
Итак, будем считать, что прошло около месяца и мы уже кое-что умеем. Постараюсь теперь изложить некоторые основы конно-вьючного спорта. Может быть, все это кому-нибудь пригодится? Поговаривают о возвращении дирижаблей, фермер в Арканзасе пашет на быках. Глядишь, и лошади еще послужат геологам!
Начнем с самого простого: с технических подробностей завьючивания лошади. Это отнюдь не самый захватывающий, но, пожалуй, самый важный момент всего дела, и эти скучные подробности никак не могут быть опущены. Не советую пропускать их и вам, если вы собрались заняться этим спортом. Чуть позже я приоткрою вам более увлекательные страницы наших приключений. Основой завьючивания, местом соединения лошади и груза можно считать вьючное седло. Оно похоже на кавалерийское, которое вы наверняка видели в кино или в колхозе, только размером поменьше. Еще одно отличие - с боков вьючного седла торчат по два прочных кованых крючка. Под седло подкладываем кусок войлока - он называется потник. К концу сезона он напоминает решето: хозяева прорезают в нем дыры по размеру потертостей и ран своих подопечных лошадей. Помогает это мало: потник часто сбивается набок, и шкура протирается по новой. На потник кладем седло и пристраиваем его с учетом веса груза, дальности перехода и лошадиной анатомии. Потом застегиваем шлеи - такие широкие ремни, охватывающие лошадиное тело под грудью и по заднице. Они просто необходимы, если вы хотите, чтобы седло не сползало (или, хотя бы, сползло не сразу). Дальше затягиваем до отказа подпругу - мой вам совет сделать это как можно более неожиданным движением. Лошадь при этом всхрапывает, скалит зубы и надувает живот - но уже поздно, пряжка застегнута и скотинка упакована как конфетка. Если ящики, сумы и мешки уже собраны, то собственно навьючивание не занимает больше часа. Подскажу заранее: когда этот процесс окончится, то каравану придется немедленно двигаться вперед или в любую сторону, пусть даже по кругу - лошади не могут стоять с грузом на месте. Слабые валятся на землю, нервные катаются по ней, пытаясь сбросить вьюки, в общем, вам лучше быть готовым к этому моменту и сразу же начинать движение. По этой причине лучше не спешить с навьючкой и сперва обрадоваться чайком, а лошадки пусть себе напоследок попасутся.
После чая ящики навешиваются на крючки с обеих сторон лошади. Я сразу посоветую начинающему начальнику партии на этот период попросить женщин, а особенно девушек пойти прогуляться за пределы слышимости - надеюсь, вы уже поняли, почему? Этот этап проходит с употреблением крепких слов, а также с кряхтеньем и стонами. Причем кряхтим, конечно, мы, а стонет обычно лошадь. Если это грозный Чубчик, то он стонет с рыком, не прекращая жрать траву. Если это малыш Стригунок, то он танцует на месте, и набросить ящик на крючки - снайперская задача. Если это, например, Кобыла - то события непредсказуемы. Вначале ее излюбленным трюком было падение на спину, закатывание глаз и конвульсии - набор, напоминающий сильную женскую истерику. К концу сезона она поняла, что трюк себя исчерпал, и как-то раз просто вырвалась и убежала вместе с грузом.
Невзирая на стоны и разные лошадиные коленца, одеваем ящики или сумы на крючки седел, обвязываем их тонкой веревкой каждый отдельно. Сверху наваливаем палатку, тенты, инструмент. Брезентом все покрываем и - венец всему - большой толстой веревкой обвязываем всю лошадь с вьюком вместе, вдоль и поперек, подобно тому как лентой вы обвязываете новогодний подарок. Кыргысыч научил нас вязать вьюки тувинским способом, в котором два главных секрета: во-первых, каждый новый виток цепляется за предыдущий и подтягивает всю систему вновь; во-вторых, тянуть надо со всей силой, желательно вдвоем, закинув веревку за плечи и упираясь ногой в лошадь. Завязываем последний узел. Иногда вдруг оказывается, что забыли подтянуть подпругу, а ее пряжка, естественно, уже скрылась под горой груза. Если это случилось с вами, не спешите, чертыхаясь, развязывать все обратно. Через сотню-другую метров от лагеря ваша лошадь распакуется сама. Пора, однако, отправляться в путь. Пройдя метров триста, караван останавливается: кого-нибудь обязательно надо перевьючить. Это закон перехода, его не обмануть, как и закон, например, всемирного тяготения или трения в коллективе.
Итак, основы изложены - настала пора рассказать о наших действующих лицах. Среди них самая колоритная фигура - это, конечно, Чубчик. Так прозвал Стефаныч нашего единственного настоящего жеребца. Как я заметил, лучшая лошадь для каждого - это, конечно, своя лошадь. Хозяин может полезть в отчаянный спор, защищая особые достоинства или воображаемые стати своего любимца. Я не стану ни с кем спорить, потому что я уверен, что для вьючных переходов лучше коня, чем Чубчик, не найти. Это мой конь.
Всю повесть можно прочесть полностью на прозе.ру