АНШЛАГ
Моему другу Леониду Окуневу, актеру театра и кино
Ранним утром, когда пьеса городской жизни ещё только делает первые шаги после ночного антракта, седой актёр вышел на сцену перед пустым залом. В день своего юбилея он был один на один с театром. Он так хотел. Так хотела его душа. Неспешно поднял взгляд на спинки пустых кресел и негромко заговорил:
- Говорят, что актеры перевоплощаются. Это правда. Но только на половину. Перевоплощаются подмастерья, комики, а настоящие мастера вкладывают часть своей души в образ персонажа, в образ героя. И часть души так и остаётся здесь, на сцене… Баба Клава со шваброй потом пугает эти кусочки душ шваброй и своим рабочим бурчанием, гоняет их из угла в угол, смахивает с авансцены в зал. А души, оставшиеся в образах, пугливо, как брошенные дети, ищут свою мизансцену, свой эпизод, и не смеют спустится в зал, потому что там законное место зрителей. Вот стою и боюсь посмотреть по сторонам, хотя от взгляда памяти не увернуться…Сколько за полвека службы в театре я оставил здесь своей души? А сколько втянули в себя кинокамеры? Именно поэтому актеры одинокие люди, даже если у них есть формальное семейное счастье. А нас ещё унизительно называют лицедеями… Да, это именно про тех, кто перевоплощается, кто умеет делать «чужие» лица. Но я-то про тех, кто вкладывает и оставляет здесь душу, а потом идёт среди аплодисментов или укора, идёт среди людей, чувствуя, как в спину ему смотрит с недоумением и тем же укором герой, брошенный с частью души актёра на сцене. Ведь пьеса не кончается никогда. А на обычную человеческую жизнь остаётся антракт… Пауза… А за спиной толпятся сыгранные персонажи…
Актёр оглянулся, словно хотел увидеть всех сыгранных им героев, умолк.
Он стоял на сцене перед пустым залом. В день своего юбилея он произносил монолог-экспромт в спинки пустых кресел, но говорил так, как будто зал был полон. Он специально пришёл в этот день рано утром, чтобы быть с театром один на один. Он давно хотел поговорить с самим театром, потому что они уже давно были равны. Актеры не стареют, кто-то говорит, что они меняют образ, но они просто вырастают из театра. Становятся больше его. И зрители идут уже не в театр, а именно к актеру. Но разбей их на две части их – не будет ни театра, ни великого актера.
А седой актёр продолжил говорить с театром:
- Для нас нет более счастливого момента, чем поклониться своему благодарному зрителю. Я даже не знаю, что лучше: гром аплодисментов, поднявшийся в знак благодарности за нашу игру зал или тишина… Тишина, когда не слышно даже человеческих сердец, потому что они притихли от того, что происходило на сцене. Самая глубокая тишина – тишина сопереживания и понимания. Вот сейчас – тишина. Я тоже помолчу… Сложнее всего сыграть тишину. В движении или без, с открытыми глазами или закрытыми, лицом или спиной к залу, с немым криком или разорванным сердцем. Сложнее всего сыграть тишину. И… вложить в неё душу. В песню душу вложить проще, чем в тишину. Вот вам моя душа, берите… Вместе с тишиной.
Седой актёр низко поклонился пустому залу, повернулся, поклонился самой сцене, и пошёл в свою гримёрку. И тут зал взорвался аплодисментами. Пустой зал. Актёр даже не обернулся, чтобы убедиться в этом. И – не удивился…
В это время на сцену выбежали его молодые коллеги, которые умели перевоплощаться и учились вкладывать души. В руках у них были букеты цветов для юбиляра, но все они замерли, увидев пустой зал, в котором гремели аплодисменты.
- Что это? Как это? – удивилась молодая актриса, прижимавшая к груди огромный букет, словно ей только что бросили его из бушующего зала.
- Это наши души, они всегда здесь, они наши первые зрители. – Ответил седой юбиляр. - Пьеса никогда не кончается… Вся жизнь – премьера. Можем, начинать, друзья. Главное – с душой…
Потом прижал указательный палец к губам и тихо добавил:
- Тише… Тише… Сложнее всего сыграть тишину… - повернулся к рукоплещущему пустому залу и повторил: - Сложнее всего сыграть тишину, это можно сделать только душой. Вы слышите наши души?.. Слышите?..
И зал вдруг стал затихать, пока не наступило полная безмолвие. Актёр поклонился пустому тихому залу и едва уловимой, но грустной улыбкой продолжил свой путь в свой театр. Мимо онемевших молодых коллег с букетами, мимо всепобеждающей тишины.
И только девушка с букетом тихо вскрикнула. Она вдруг увидела, что душа актера продолжала стоять на сцене и перед ней спинками всех кресел в зале склонился сам театр. А ведь перед ними стоял на авансцене каторжанин из фильма «Достоевский». Но потом вдруг выбежал из-за кулис Михаил Самуэлевич Паниковский и с улыбкой увлёк за собой задержавшуюся душу каторжанина. Иннокентий Филатыч Груздев вынырнул из «Угрюм-реки» опустил занавес и исчез, вслед за своими товарищами.
В зале стало ещё тише… Это был самый тихий аншлаг.
Седой актёр вдруг снова выбежал на сцену, потискал занавес, порылся в реквизите, озадаченно повернулся к молодым коллегам:
- Опять… опять… Снова кусок души здесь оставил. Не видели? – он тревожно заглядывал в лица молодых коллег. – Вот такая дырища там теперь… - он даже показал объём её между ладонями. – Сердце продувает…
И тогда молодая девушка подбежала к нему и вставила в эти чуть дрожащие ладони свой букет. Букет прикрыл больное сердце.
- Браво, мастер, - тихо прошептала она, а молодые актёры от удара к удару всё громче и всё дружнее стали аплодировать.
Седой актёр глубоко вздохнул и приложил указательный палец к губам.
- Сложнее всего сыграть тишину! – напомнил он. – Репетируйте… - и ушёл, прижимая букет к раненому сердцу, в свою гримёрку.
Актёры так посмотрели ему вслед, как могла посмотреть только самая понимающая притихшая душа зрителя.
Сквозь аншлаг тишины. Только вот из-за кулис появилась вдруг баба Клава со шваброй в руках, оперлась подбородком на её черенок и театральнее театрального произнесла:
- А ведь он летчиком мечтал стать. Романтично… Летал бы сейчас, барышень радовал…
- А ещё и не приземлялся! – послышался откуда-то из глубины голос седого актёра. – Там, Клава, душа Зёмы… Ты понежнее с ней.
- Не учи-ученого, - пробурчала Клава, - самое трудное – не душу отмыть, самое трудное – тишину сыграть.
И она стала елозить по сцене шваброй, сгоняя одного за другим молодых актёров. До тех пор, пока не наступила тишина…
