Хороший человек
Сегодня из района вернулся. Как всегда, из таких поездок со смешанным чувством. Чего греха таить, выть охота от увиденного. Разруха кругом, безнадёга, безверие.
А чуть в сторону свернёшь, от красот первозданных дух захватывает. Щедрый у нас край. Просторы бескрайние, тайга вековая, земли видимо невидимо. Реки, словно руки исполина, горизонты раздвигают. В открытом космосе живём. Никаких тебе границ; ни вправо, ни влево, ни вверх, ни … на все четыре стороны. На любой вкус красоты! Ещё бы не выть - петь бы под баян! Это да, это с превеликим удовольствием. И плакать от счастья, что повезло жить в космосе …
А тут ещё осень и не простая, а самая распрекрасная, золотая! Воздух за ночь подмерзнет, на рассвете не колыхнётся. Кажется, дотронься рукой и зазвенит серебряными колокольчиками или осыплется куржаком за шиворот. Листочки на осине, как шуга на воде, шуршат будто из слюды нарезаны. Река свинцом отливает, - скучает без ребячьего смеха и визга.
В Сибири и осень особенная. Ни такая как на других планетах, не похожая.
Днём небо синее пресинее. А по небу клин за клином, стая за стаей - конца-края не видать – от одного горизонта до другого живая ниточка вьётся. Кричат птицы на разные голоса, переговариваются, курс уточняют, об опасности предупреждают, подбадривают тех, кто послабей, кто из сил выбивается. Держат строй вожаки, спешат. Коварный край сибирский. Чуть замешкался и угодишь прямиком во вьюгу белую. Поменьше остановок, покороче ночёвки. С рассветом на крыло и до заката в пути. Ветерок в спину холодом дышит. Надо … надо спешить. Кого-то и настигнет беда. Кому-то не суждено долететь … не суждено вернуться. Не без этого.
Впереди маневровый перекрыл переезд через «железку». Одноколейка к комбикормовому заводу ведёт. В прежние времена за смену по нескольку составов принимали. Пшеницу, овёс, кукурузу, ячмень - дробили -комбикорма готовили. Не хватало! Многие хозяйства свои мельницы обустраивали. А тут на тебе - закрыли завод! Не рентабельным оказался? Раньше за кормами с вечера очереди занимали, в кабинах ночевали. Машины со всего района, в любую погоду, у проходной толпились. Весовая, как передовая – не передохнуть – каждую минуту по машине выпускали. И вдруг, не рентабельный?
Всё просто и наглядно, как в «сельмаге». Придушили народ налогами, задавили кредитами, а в оконцовке землю к рукам прибрали. Обескровили деревню! Магазины американской дохлятиной завалили. Куда бедному крестьянину податься?
Разорились хозяйства, извели середняка, колхозы в преисподнюю и совхозы за ними. В какой уж раз мужика по миру пустили, да чего там …
Я притормозил. Передо мной «ГАЗ-53», тыльной стороной. Кузов у машины на скорую руку оборудован для перевозки скота. Борта наращены в высоту, так что коровкам не стоит бояться выпасть на ухабах. Зрелище, я вам скажу, не из приятных. Везут бедолаг на убой - в последний путь - на виду у всего света. Смотреть тошно.
Невольно себя представляешь на их месте. Бррр … Умеем пример «сострадания» преподать деткам нашим. А они тут как тут - детки-то - пальчиками тычут в сторону коровок. Не замечают слёзок на глазках. Любопытствуют детки, интересуются у родителей: «Мамочка, папочка, а куда коровка едет?». Мамочке и самой не по себе. Рада бы ответить, а как? Правду сказать, язык не повернётся. Опасаются родители за детскую психику, не навредить бы.
Как объяснишь доченьке, что коровку в колбасный цех повезли. И там она превратится в докторскую колбаску, которую так любит её доченька. И за каждый съеденный кусочек коровки её похвалят и разрешат погулять с подружками.
Глянул я на кузов «газона», а там три бедолаги из не совсем «крупно-рогатых» маются, кое-как равновесие удерживают. Впереди взрослая корова. Эта стоит крепко, ни на кого не обращая внимания. Взгляд исподлобья грустный … вперёд смотрит. Хвост верёвкой повис. Крупная бурёнка, гладкая. Вымя крепкое, розовое, живое. Ей ещё жить да жить, молочком хозяйку радовать. Силушку видать только-только нагуляла. Молока в ней чувствуется, хоть сейчас подойник подставляй.
«С ума они что ли посходили, - такую красоту и на забой?» - выругался я.
Сбоку телёнок мокрым носом тычется в материнскую шею. Ему бы на лугу в пятнашки играть, божьих коровок на небо выпускать, с такими же малышами. А он в кузове от страха дрожит. Жмётся к матери, бодает её голым лбом, мычит жалобно. Разволновался бедняга.
Мать косится влажным глазом, боками подрагивает, напугать опасается раньше времени: «Пусть себе думает, что игра у людей такая … недолго уж. Скорей бы, что ли».
У заднего борта ещё одна «приговорённая». Тёлочка. На кривых ножках (буквой «Х»), балансирует растопыренными ушами-крыльями, пытаясь удержаться в одной шеренге с мамой и братом. Ей месяца два-три отроду. Нежно-коричневая в белых яблоках. На лбу звёздочка, ресницами пол мордочки закрывает.
Уставилась в меня карими глазищами - не моргнёт - будто спрашивает. Объясните, мол, дядя, зачем нас спозаранку в машину погрузили и куда везут так мучительно долго? С нижней губы стекает прозрачная слюна. От переживаний совсем растерялась.
Она вспомнила как летала сегодня во сне, парила, как сокол, над лугами. С журавлями чуть было не улетела в тёплые края. Вовремя проснулась, а так бы … «А может надо было лететь? Не уж-то в этом причина? Мне разве нельзя летать?».
Она тихонько шептала, а я слышал: «Я дружелюбная. Я не могу … я не умею причинять неприятности».
Я не выдержал её взгляда - рванул с места - выкрутил на встречную и остановился напротив кабины «газона». Из окна на меня покосился весёлый мужик:
- Ты чо, братуха, такой нервный? Решил через паровоз перескочить … ли чо?
Морда довольная, в зубах папироска, весь светится от деревенской сытости.
- Интересуюсь вот, - ты куда своих пассажиров везёшь?
Он папироску изо рта вынул и тоже вопросом на вопрос с ухмылочкой:
- А ты сам-то как думаешь? Догадайся с … третьего раза. Детишкам на молочишко. «Куда, куда …»? На «мэрса» поменяю!
И заржал зараза.
Я снова:
- Да у тебя ум-то есть? Или мякина в башке? Они ж ещё детки малые!
Он даже глазом не моргнул:
- А ты купи, коль такой жалостливый. Сворачивай на обочину и поторгуемся. С доставкой на дом. Всё чин чинарем оформим.
Издевается паразит! Я чертыхнулся, матюгнул его на прощание. Он мне в ответ пару ласковых … Поговорили в общем. Я плюнул с досады, вывернул руль под колёса его «газона», протиснулся меж машинами, миновал освободившуюся «железку», придавил на газ и умчался прочь, подальше от весёлого мужика и бедных коров.
«Пропади оно всё пропадом! Эх, не продал бы дом, сторговались бы с этим куркулём.
Хочу дом. Чтобы на берегу реки стоял и окна – одна половина на восход, другая на закат - смотрели. А в баньке - обязательно на закатное солнышко. Хозяйство небольшое - для души - животинка какая никакая. Петуха голосистого и тёлочку с длинными ресницами. Эхе-хе …
Проскочил лес, а на выезде на московский тракт пробка. Ремонт никак не закончат. Московский тракт! Стандарты эти, будь они неладны.
Пришлось остановиться. Пропускают помаленьку, с каждого направления в обе стороны. Минут на двадцать застрял, это как пить дать. Хорошо бы так, а ни как всегда … Гляжу, знакомый «Газон». Подкатил справа по обочине и остановился впритык со мной. Мужик этот, с папиросой, на меня выставился … лыбится. Слышу зовёт:
- Эй, мужик, покурим? Давай, выходи в тенёчек, разомнёмся хоть.
Я еле сдержался, чтоб не послать, но сдержался ... выхожу. Стоим, любуемся друг на дружку.
- Не курю я – отвечаю.
Он подходит ближе. Остановился в паре шагов и неожиданно серьёзно так:
- Не серчай, братуха, это я на радостях придуриваюсь. Сын дом достроил! Сам! Добрый домик получился. Молодец Стёпка! В Раздолье живёт. Знаешь деревню? Тайга кругом, красотища! Дом пятистенок срубил, все постройки изобразил, любо-дорого посмотреть. Усадьба тылом в тайгу смотрит. Рядом река Китой. Охота, рыбалка. За околицей ягоды – хоть косой коси. Ореха в прошлом годе заготовили столько … Во рту «передок», весь как есть, перебирать надо. Зубы - костяные на стальные - поменяю. Кузня своя – откуём – где наша не пропадала.
Сын невесту в дом привёл, третий месяц на пару управляются. Хозяйка попалась, слава Богу! И нам с матерью приглянулась. Повезло сынуле!
Получатца подгадали мы - и на свадьбу, и на новоселье одним махом. Нарядили наших «красотуль» молодым в помощь. А как же? На первых порах всем миром помогать надобно. Не шутейное это дело - хозяйство на ноги с нуля ставить. Потом то и сами управятся. За сына я спокоен, уверен в нём на сто процентов. Моя натура! На земле вырос, деревенский парень.
Зорька – коровка наша – умница! Молочка по два подойника наливат. Сладкое, душистое, что твой мёд в сотах!
И бычок ладным бугаём вырастит. Родитель у него, считай, всех коров в деревне оприходовал. Соседки не в претензиях. Успеват стараться …
А эта, глазастая, наша любимица. Жена до сих пор плачет. Жалет её. И своим вроде отдаём, а никак не успокоится. Проведать, говорит, буду. Если замечу како невнимание со стороны невестки ... увижу, что без радости живётся моей «Любушке», верну назад без сожаления.
Она у меня такая – если что пообещала и не сомневайся – выполнит!
Ну чо отлегло? А то гляжу, ты совсем распсиховался. Вот потеха-то. Твоё дело вроде сторона, а ты матюгаться.
Жена мне говорит: «Зря мужика обозлил – пойди, потолкуй с ним, пусть сердце успокоит».
На прощание, как старые знакомые, обменялись крепким рукопожатием. По спинам друг дружку постучали. Договорились, если я с домом решу, то они с женой мне помогут; и птицей, и животиной, и вообще … Какой, мол, разговор – свои люди - сочтёмся.
Пробка помаленьку рассосалась. Пожелали друг другу не хворать, и чтобы полон дом радости.
Я на коровок оглянулся, подмигнул им. Потрепал «Любушку» по забавной мордашке, погладил по широкому лбу и, правда, успокоил. Всё хорошо, глазастая, потерпи – недолго осталось.
И к машине. На прощание помахал умнице жене.
Настроение наладилось. Везёт мне на хороших людей …
Октябрь 2010г.
© Copyright: Анатолий Жилкин, 2010