«Черевички» в «Геликоне»: неожиданный вираж в сторону традиционности

Первой оперной премьерой 2024 года стали «Черевички» Чайковского: редко появляющуюся в афишах оперу русского гения «Геликон-опера» попыталась представить в классической версии.
В последнее время к этому сочинению начинает просыпаться интерес: в прошлом сезоне оно появилось в Екатеринбурге, в позапрошлом — в «Санктъ-Петербургъ Опере». А до того был огромный перерыв в несколько десятилетий: «Черевички» шли только в в Камерном музыкальном театре Бориса Покровского, да и то в ополовиненном виде; больше к ним никто не обращался с советских времен.
На фоне таких безусловных шедевров мастера, как «Евгений Онегин» и «Пиковая дама», «Черевички» смотрятся скромнее — не зря на мировой премьере в Мариинском театре в 1876-м первая их редакция, носившая название «Кузнец Вакула», по выражению самого же Чайковского «торжественно провалилась». Спустя десять лет он ее переработал — появились «Черевички», но и вторая версия особым успехом не пользовалась, и близко не достигая уровня популярности лучших сочинений автора.
Несмотря на то, что Чайковский тут берет в разработку обожаемого им Гоголя и близкую ему малороссийскую тематику (корни рода Чайковских — на Украине, а сам он проводил не одно лето в имении у сестры в Каменке близ Днепра), стопроцентного успеха он не достигает в силу, в общем-то, чуждости его мирочувствованию комической народной бытовой стихии. «Черевички» — единственная комическая опера русского классика, и, скажем прямо, комедиограф из него получился так себе. Чайковский — лирик: и страницы оперы, связанные с любовными отношениями Вакулы и Оксаны, женскими чарами Солохи, у него получаются наиболее ярко и убедительно. Что же касается этнографического бытописательства, на поприще которого композитор не раз пытался конкурировать с коллегами-соперниками из «Могучей кучки» (в «Воеводе», «Опричнике», «Чародейке»), тут его позиции слабее. Как он верно сам себя критиковал, «опера слишком загружена подробностями», в ней много действующих лиц и отвлекающих от основного сюжета линий. А еще она сложна музыкально — и для певцов, и для оркестра. Для того, чтобы эти несовершенства нивелировать, произведение сегодня необходимо ставить и ярко, и с выдумкой, и, может быть, с какой-то дистанцией к материалу, а кроме того, не лишними были бы купюры, несколько ограничивающие многословие композитора.
В «Геликоне» это не вполне учли. Опера дана почти во всей полноте, и оттого оказывается слишком длинной, действо нередко теряет динамизм. А те купюры, что сделаны, не улучшают партитуру, а скорее еще в большей степени ее утяжеляют. Так, почему-то выброшены ярчайшие фрагменты: бравурные куплеты Светлейшего «Петрограду возвестил…» и Пляска запорожцев. В целом постановку можно охарактеризовать как традиционную, режиссер Сергей Новиков сознательно декларирует такой подход, утверждая, что «здесь не требуется никаких переносов и актуализаций». Отрадно, что в новой работе отказались от постмодернистских несуразностей, однако декларация традиционности еще сама по себе не гарантирует успеха: классический спектакль сделать захватывающим сложнее, чем эпатажный. Экстравагантным решением легче зацепить публику, а в классической постановке надо явить ювелирное мастерство: точное выстраивание мизансцен, тонкий расчет по акцентам, детальную работу с актером по лепке образов.
Этого у Новикова и не хватало. Да, на сцене все красиво и узнаваемо (сценография Ростислава Протасова) — украинская хата с художественными росписями на стенах (Вакула-то не только кузнец, но и живописец!), колоритные малороссийские костюмы (работа Марии Высотской) — кушаки, шальвары, красные бусы и сапожки; веселые чертенята, гурьбой высыпающие из всех углов хаты; в ярких заплатках мешки, в которые Солоха прячет многочисленных ухажеров. Петербургский бал проходит под сенью павлиньего хвоста — огромный витраж, его изображающий, доминирует в парадной зале, а придворные дамы одеты в однотонные пышные кринолины, зато всех цветов радуги.
Однако на фоне этого визуального пиршества — в мизансценах есть статичность и плакатность, не четко выстроены взаимосвязи между героями, каждый сам по себе. Из-за этого теряется тонус, действие становится аморфным, нечетким, многословие партитуры Чайковского резче бросается в глаза. Внедренный интерактив, когда хор в расписных народных костюмах выходит к публике в зал калядовать, оборачивается сумятицей и хаосом: современная публика массово достает гаджеты, снимает все происходящее, при этом громко разговаривая, как в кинотеатре. Последнее — вроде как не к постановщику претензия: не он же воспитывал всех пришедших в зал! Однако стоило предвидеть такую реакцию и, возможно, иначе выстроить этот номер. Единственным вкраплением современной эстетики в традиционный спектакль оказался полонез на приеме у Светлейшего — хореограф Эдвальд Смирнов насытил его ломаной пластикой — в кринолинах, камзолах и париках такой квазитанец смотрелся весьма странно, если не нелепо, а по отношению к традиционной эстетике всего спектакля выглядел «вставной челюстью».
Это не означает, что намеки на контемпорари-данс не могли иметь место, но хорошо было бы в процессе действа еще раз или два повторить этот мотив, сделать перекличку. Как, например, весьма удачно это было сделано в недавней екатеринбургской постановке Бориса Павловича. Получилось, что с классичностью в «Геликоне» на этот раз малость переусердствовали: постановка вышла визуально пышной, но не слишком увлекательной.
И все же любопытные придумки в постановке были. Жанр «Черевичек» определен автором как комико-фантастическая опера — и вот как раз с чудесами поработали на славу. И звезды с месяцем Бес на крыше собирал в мешок очень эффектно — а потом перекидывал через печную трубу их Солохе: отработан был номер по-цирковому точно. И полеты по маршруту Диканька — Петербург и обратно с помощью видео- и компьютерной графики получились реалистичными, а местами захватывающими дух. В финале добытые Вакулой царицыны башмачки вдруг заискрились, что бенгальские огни, и исчезли, только дымок остался (проделанный фокус впечатлил своей неожиданностью) — а все потому, что Оксана преодолела свою капризность и меркантильность, полюбив Вакулу без всяких условий и оговорок. На важности этой идеи сделал акцент постановщик Новиков. Вторым существенным идейным мотивом в спектакле оказалось попрание всесилия Беса — из воздыхателя Солохи он мутировал в кукловода всего петербургского двора. Балом заправлял в столице, по сути, он: манипулировал вереницей придворных и прибывшими на поклон к царице запорожцами (это показали через театр теней, в котором Бес дергал за веревочки казаков-марионеток). Этого могучего демона в итоге скрутил в бараний рог простой кузнец из Диканьки — так сильна ведшая его через все препятствия любовь к Оксане!
Музыкально многотрудные «Черевички» получились в целом неплохо. В певческом составе доминировал мужской вокал, качественный и выразительный: Игорь Морозов (Вакула), Михаил Гужов (Чуб), Давид Посулихин (Осип Никифорыч), Дмитрий Янковский (Светлейший). Константину Бржинскому (Бес), правда, не всегда хватало мощи и звучности, чтобы перекрыть плотную оркестровку, но это скорее претензия к дирижеру. Женский вокал понравился меньше — Ирине Рейнард (Солоха) при избытке темперамента не доставало ровности звучания, а дебютантке Валентине Правдиной (Оксана) — стабильности: поначалу ее было плоховато слышно, но по ходу спектакля певица здорово прибавила и сумела показать красоту своего славянского тембра, провести сцены уверенно и музыкально.
Сложнейший оркестровый материал оперы маэстро Филипп Селиванов представил с блеском — иногда даже чересчур задорно, хотелось бы более выверенного баланса с певцами. Качественная ансамблевость оркестровых партий, точность и колоритность звучания солирующих инструментов, драматургическая выстроенность развернутых симфонических фрагментов (а их в «Черевичках» немало), наконец, собранность всей весьма пестрой формы партитуры — неоспоримые премьерные достижения маэстро. Равно как и очень живое, динамичное, игровое и одновременно академически выверенное звучание хора (хормейстер Евгений Ильин). Фотографии предоставлены пресс-службой «Геликон-оперы».