- Принёс? Да ты тише звякай бутылками. У моей знаешь какой слух? Из хаты, через двери запертые, услышит. Хотя, хлопочет она сегодня. Шибко занята. На хутор, что двумя днями к северу, пригласили её. Собирается. Подруга давняя пригласила, вдовушка. Уж пятнадцать зим, как вдовушка. По глупости, можно сказать…
Яков огляделся и, убедившись, что всё чинно, достал две берестяные стопочки. Велев жестом разливать, он вынул из кармана свёрток. Развернув масленую тряпицу, старик разложил на колоде уже нарезанное сальце и несколько разрезанных надвое молодых диких луковиц.
- Ну, помянем, - вздохнув произнёс старик и, опрокинув стопочку, вздрогнул. – Но, но. Не закусывая первую. Всё ж в память об усопшем, будь Кондратий с ним ласков.
Велев разливать по новой и вынув из второго кармана своего тулупа краюху свежего хлеба, старик поглядел куда-то в даль. Поймав недоумевающий взгляд собутыльника, Яков шмыгнул носом.
- Помню, хотел тебе ту историю рассказать дальше, про разорителя могил. Да, тут видишь какое дело… Давай про Царевну Жёлтой рощи расскажу, раз вспомнилось. А про того бедолагу в другой раз.
Ветер кратким порывом сдул с крыши пушистый снег. Подняв воротник, подышав на замёрзшие пальцы, старик отломил от краюхи кусок хлеба, положил на него шмат сала и, украсив поверх половинкой луковицы, жестом велел собутыльнику наполнить берестяные стопочки.
- Как и сказал я, недалеко тут, в двух днях пути всего, есть хутор, аккурат у той Жёлтой рощи. Одна такая, что по осени высыхает и желтеет. Потом хвоя осыпается, а к весне уже новая на соснах. Хат на пять всего хутор тот. Сараи там есть для скота, бани. Всё для жизни. Изначально три семьи там жили, между собой дружили. Да это и не суть важно. Сейчас там только вдовушка со своим сыном живёт.
Жили там молодые тогда, вот только пожениться успели. Долян да Милица. Свадьбу так-то и не играли даже. Браслеты брачные друг другу на запястья надели и объявили, что женаты. И может быть было бы всё чинно у них, да Долян по глупости своей спустя три дня в повинники попал.
Так это получилось, что даже грустно. Проезжал через хутор купец, и у телеги его колесо подломилось. Местные вызвались помочь, колесо поправили, денежку получили. Купец поблагодарил их, не поскупился. Да спустя два дня вернулся. И не один, с мужиками. Начал обвинять местных в том, что украли они у него кошель серебра. А там серебро то не только его, а на оплату работникам. Работники, сам понимаешь, за каждый серебряк малый прибьют.
Ну, ясное дело, местные в отказ. Тогда мужики пришлые весь хутор перевернули и нашли кошель у Доляна. Он и сознался, что утащил.
Купец не суровым был, но решил, что наказывать воровство нужно по строгости. Тогда Милица выбежала и упрашивать начала.
- Бери, - говорит, - что хочешь. Да хоть меня саму бери, только мужа моего не убивай, не калечь. Молод он, глуп ещё.
- Да не нужна ты мне, - усмехнулся купец. – Стар я уже, до девок не охотник. Но, коль так просишь за мужа своего, коль готова вот так себя отдать за его жизнь, не стану я злом за зло платить. Но наказать мужа твоего должон. Повинником будет он у меня три зимы, пока не отработает свою оплошность.
Долян и моргнуть не успел, а его уже схватили и клеймо повинника печатью раскалённой поставили. И не абы какое, а то самое, что ночной народ придумал. То, что не позволяет повиннику сбежать, не дозволяет ему вред хозяину причинить. То, что исчезнет лишь когда срок окончится, или после смерти.
Ну, поплакали молодые, попрощались и ушёл Долян с купцом. Обещал, что вернётся спустя три зимы и три дня.
Не смотри ты так. Это не просто слова красивые, вроде с первым лучом солнца, с первой снежинкой. До деревни купца три дня пути аккурат. И то есть, как срок окончится, повинник вольным станет, и ему на путь три дня хватит, чтоб домой дойти. То есть, пообещал нигде не задерживаться.
Служил он купцу честно, стойко, пусть и бесплатно, за еду. Каждый день считал. Верен своей Милице был. Ну это так, присказкой. Как на самом деле там было и не знает никто. Может и вытворял чего, может и баб объезжал время от времени. Всё ж, сам понимаешь, всякое бывает.
Как там Милица поживала, тоже всякого наговорить могли. Одни твердили, что ждала. Другие, что мужики к ней захаживали, успокаивали и одиночество скрашивали. Были и такое, кто ей твердил, дескать, вот твой там, в повинниках, как не крути, а баб других тетерит, пока ты тут хозяйство в одиночестве на себе держишь.
Ну вот так. Что тут говорить? Сам всё понимаешь, люд такой.
Три зимы прошло, возвращался Долян домой. День дороги ещё оставался, когда на пути двух друзей своих встретил. Как звали их и не спрашивай, даже и не знаю я. Пусть будут Васькой и Петькой, чтоб не выдумывать долго и голову не ломать.
Обрадовались они друга увидав. Сказали, что специально на встречу вышли. Идут, болтают. Долян всё расспрашивает, как там на хуторе, чего там на хуторе. Ну и вроде в шутку, вроде в полушутку один, ну, допустим, мы, Васька, который и говорит.
- Да всё как водится. Мужики пьют, бабы их бьют. Бабы гуляют, мужики их за то плетью стегают.
- Гуляют? И моя Милица тоже? Подмечали чего? - насупился Долян.
- Да ну, что ты. Ну, может и бывало, чего, но не так часто, не так много. Да и не замечали мы, - начал оправдываться Петька.
- А сами вы? Не ходили к ней? - шибко нахмурился Долян.
- Ну, ты спросил. Да разве, коль было бы, разве мы признались бы, - засмеялся Петька.
- Да что ты ерунду говоришь. Может и в мыслях то оно было, но чтоб вот пойти к твоей бабе…. Да не ходили мы. Нам что, других баб не сыскать в округе доступных? Вон, Милка рябая, с хутора у ручья. Или вон, дочь дроворуба, что живёт в той древней хибаре в сторону Захолустья, - затараторил Васька, а помолчав немного, добавил, - Целых две на округу. Иногда и очередь к ним…
- Ладно, - говорит Долян, - Хорошо с вами шагать, да вы не спешите. Спасибо что встретили, да вы не торопитесь. Пойду я вперёд, может ещё до утра успею добраться. А вы уж подтягивайтесь, там и возвращение моё отпразднуем.
- Погоди, - говорит Васька. – Как ты до утра успеешь? Даже если бегом побежишь, не успеешь. В темноте-то, много не набегаешь. Да и через Жёлтую рощу в одиночку, в ночи, не стоит идти.
- Чего это?
- А ты не знаешь? Даа, - покачал головой Петька. – Там гнилая сила завелась. Зовётся Царевной Жёлтой рощи.
- Да ладно. Прям гнилая сила? В нашей дыре?
- А чем тебе наша дыра хуже других дыр?
- И чем же эта ваша Царевна так страшна?
- О, брат, слушай, - Петька достал бутылку из кармана, Васька вынул стаканы и скудную закуску. И вот, разлив по стаканам мутную, осушив и разлив по новой, Петька начал рассказывать.
Две зимы назад с мужиками неладное твориться начало. Как кто в Жёлтую рощу попадёт в ночи, так пропасть может до самого рассвета. А всё от того, что завелась там толи ведьма, толи баба лесная, а может и вовсе, тварь, каких никто раньше не встречал.
Не бьёт, не рвёт, но мужиков любит так, как никакая баба не сможет любить. Те, кто вертался, рассказывают так. Красивая она очень, ласковая, и коль глазами с ней встретиться мужик, будь он молод или стар, не устоит. Будет он её тетерить до рассвета, без отдыху, себя не жалея. И уж такие удовольствия испытает, что на всю жизнь запомнит. Да вот, только…
Говорят, после Царевны Жёлтой рощи своя баба не такой уж приятной казаться будет. Скучной, не желанной.
- Да ну? И это всё? - усмехнулся Долян. – Вся страшилка? Долго придумывали.
- Да не придумывали мы, люди говорят, - приподняв брови и вытаращив глаза, будто опасаясь быть услышанным, прошептал Васька.
- Все вернулись, кто у Царевны той в гостях побывал?
- Все. Все живы. Да вот только не все теперь баб обычных, даже самых красивых, желают. Мало им их стало.
- Прям совсем не хотят?
- Ну нет, конечно. Немножко хотят, но вот так, как с той Царевной, так не получается у них. Это вроде, как вот ты кашу всю жизнь ел, и тебе сытно было. А однажды попробовал что-то вкуснее каши, и всё, каша тебе уже не в радость.
Призадумался Долян, а потом как рассмеялся. Хохочет так, что говорить не может. От смеха своего захлёбывается, за бока держится, слёзы смахивать пытается.
Отсмеялся и так, хихикая, осушил полный стакан и говорит:
- Ну вы меня и разыграли. Так смешно, что даже страшно. Будто вы нарочно придумали сказ такой, чтоб меня в дороге задержать. Даже на мысли недобрые наводит, будто раньше времени явись мне, и увижу дома то, чего не надобно.
- Да ничего мы не придумываем, - говорит Петька.
- Коль так, почему вы в той роще не ночевали? Неужели вам такую бабёнку потетерить не интересно? Неужели лучше два, а то и все четыре дня топать до дочки дроворуба, вместо того, чтоб под боком, пусть и с силой гнилой, но тетериться. Да была б такая Царевна, может я бы и не женился вовсе. Ночевал бы в Жёлтой роще каждую вторую ночь, - засмеялся Долян вновь.
- Да нет же, нет… - попытался объяснить Петька, да Долян и слушать не стал. Ещё стакан опрокинул и прямиком в сторону рощи потопал.
Как не отговаривали друзья Доляна, не послушал он. Оставив их в компании с мутной, быстрым шагом потопал по тропе к хутору родному, прямиком через ту самую Жёлтую рощу.
Идёт себе и посмеивается над глупой байкой, что друзья ему рассказали. Посмеивается, да сам мысли от себя недобрые отгоняет. Всё ему кажется, будто не зря мужики байку эту рассказали. Будто пытались его в дороге удержать нарочно. От мыслей этих ещё больше шаг прибавил путник. Торопится домой добраться раньше времени назначенного. И всё надеется, что вот явится, распахнёт дверь, а Милица его одна спит. Но чем больше надеется, тем больше и боится, что распахнёт дверь, а Милица его с мужиком кувыркается. А может и не с одним, чтоб вдоволь нагуляться в последнюю свободную ночь.
И отгоняет мысли плохие, а они только в голову ещё больше лезут. И думает, что коль застанет жену с мужиками, сто раз пожалеет, что нет никакой Царевны Жёлтой рощи. И с каждым шагом мысли всё новыми подробностями обрастают. Вот уже и представляет он, как было бы с той Царевной…
Да вдруг остановился путник. Впереди вроде есть кто-то. Стоит, не двигается.
Долян не из трусливых был, как уж понятно, да чуть жутко и ему стало. Просто уж так в темноте человек стоять не будет. Фонарь свой ярче сделал, да много и не рассмотреть. Вроде баба стоит.
- Эй, кто там впереди? - спросил громко Долян. Да в ответ тишина. Лишь шаг фигура сделал один, второй. Ближе подошла. Смотрит путник, а то и правда баба. Не сказать, красивая или нет, темно вокруг, но фигура статная.
Та ещё шаг сделала, другой, и парень глаза собственные чуть не выронил. Почти нагая баба перед ним, красивая. Улыбается улыбкой белой и смотрит глазами игривыми.
- Ты кто такая? Чего ты тут? - спросил Долян.
- Я? Я Царевна этой рощи. А ты мой гость. Коль пройти желаешь, то и меня пожелай. Пожелай и не пожалеешь, - отвечает красавица и ближе крадётся, будто лисичка игривая. Руки протянула, за шею обняла парня и поцеловать попыталась.
Оттолкнул Долян красавицу с силой, вскрикнула та, а он бежать, что есть сил. Шагов с две сотнуспел сделать, да ему в глаза светом ярким посветили. Ослепили сильно с полумрака. Метнулся Долян в сторону, споткнулся, кубарем покатился, завалился и лежит, боится двинутся. Ждёт чего страшного. Да только смех друзей его раздался в темноте.
- Ну ты и дал, ну ты и смельчак, - захохотал Петька.
- От самой Царевны Жёлтой рощи убёг. А мы то думали, ты смельчак, каких свет не видывал, - ржёт как индюк Васька.
- Видел я её, там она, - шепчет Долян.
- Видел? А как же слова твои, что враки всё это? Это ж мы придумали, - скалится Петька. – Да не трясись ты, мы и придумали. Нет никакой Царевны. Разыграть мы тебя хотели. Жена то моя тебе встретилась, Любава. Уж две зимы женаты мы, не из местных она. Сын у нас той зимой народился.
Смеётся Петька, заливается. А Долян в лице меняется, будто с каждым мигом ужас его охватывает такой, что вот-вот удар схватит. Руку он поднял, протянул. А в руке нож окровавленный.
Вот тогда и Петька поперхнулся, в лице поменялся. Кинулся он по тропе в рощу, да в скором времени закричал, будто зверь раненый. А прооравшись, вернулся и слова не говоря, с каменным лицом нож выхватил и горло Доляну перерезал. Да тот и не сопротивлялся даже.
Вот она глупая история такая и вышла. Как уж потом, опосля оказалось, Милицу всё мысли волновали, как там муж её в повинниках, верен ли ей, или нет. Да ещё и другие масла в огонь подливали, смуту наводили. Вот и придумала она, да не сама, а с помощью подруги Любавы, проверку такую. Дескать, Любава на пути Доляна встретит, и соблазном увлечь попробует. Если верен жене Долян, не согласится. Ну а коль не верен, так до утех не дойдёт. Все карты быстро раскроют Васька с Петькой. А чтоб правдоподобнее всё было, байку ту про Царевну Жёлтой рощи придумали. Да вон как плохо всё вышло. По сути, Любава то всё и придумала, Любава масла в огонь и подливала своими подозрениями. Уверяла, что мужик всегда мужиком будет, всегда будет на чужих баб заглядываться и запортки подкатывать.
Верен был жене Долян или нет, то и не ясно. Но может не хотел он с силой гнилой дела иметь, может побоялся, что после Царевны свою жену так желать не сможет, как прежде. А может и вовсе, не хотел измены делать. Может просто испугался. Но, когда Любава обняла его, он оттолкнул её, да не просто так, а нож в грудь ей всадив.
Петька-то, как жену свою мёртвой увидал, как понял, к чему шутка привела, так разума и лишился. Доляна к Кондратию отправил, а сам на второй день удавился, мальца сиротой оставив.
Милица та, по сей день себя винит в горе этом. По сей день в трауре ходит. Мальца, осиротевшего, к себе забрала и как родного воспитала. Большой уже парень, красавец, молодец. Жениться вот собрался уже, хотя сам то, ещё и бороды не отрастил. А мамка его названая шибко боится за него. Всё твердит, что доверие между мужем и женой главнее всего. Не нужно проверять, не нужно следить. И лучше уж сразу взять за правило, что коль и было чего, кто бы и чего не рассказывал, пропускать мимо ушей. Даже если и была какая измена, пока сам не поймал на этом, без чьей-то помощи, без придуманных проверок, ничего значит и не было. Живите, говорит, как жили, пустыми подозрениями, что слухами порождены, себе голову не забивая. Иначе, к беде привести это может.
- Вот так вот. Милица баба и не плохая, но вот, по глупости молодой, по науке со стороны, проверить мужа ей захотелось. И никто и не скажет, было чего с другими бабами у Доляна, а может и у самой Милицы чего было с другими мужиками, может и ничего и не было. Да всё лучше было бы, коль друг другу за эти зимы на стороне изменяли в скрытую, да потом мирно жили бы. Чем вот такой беды своими подозрениями натворили. Я вот так считаю. А кто как там, это уж каждого дело.
Я вот, со своей живу уж сколько, то и не сосчитать. Знаю, что могло быть у неё с другими мужиками. Да и некоторые, кому до чужих жизней дела больше, пытались мне рассказать всякого. Но сам я не видал ничего такого, не заставал, не ловил. А знать, не было ничего. И моя за мной, если и следит, то только чтоб я лишнего не выпил.
Ладно. Давай ещё по одной, и пойду я. Помогу в дорогу собраться моей. А ты уж завтра приходи. Там тебе и расскажу ту историю, что обещал. Только, бутылочка с тебя. Моя, когда уезжает, всё отмеряет. Коль чуть больше выпито будет, чем мне дозволено, отхватить могу по хребту ухватом.