ГЕНИС__ДОВЛАТОВ И НЕ ТОЛЬКО
//Грохот палочек - то ближе он, то дальше Сквозь сумятицу, и полночь, и туман. Неужели ты не слышишь, Как весёлый барабанщик Вдоль по улице проносит барабан? Как мне жаль, что ты не слышишь, Как весёлый барабанщик Вдоль по улице проносит барабан! (Окуджава)//
//Дело ещё в том, что его все любили. При Довлатове вели себя, как в компании с манекенщицей – шутили чаще, смеялись громче, жестикулировали развязнее (Генис)//
Рассказы Сергея Довлатова – это жемчужина в нашей литературе. Он писал про обыкновенных людей в повседневной жизни. Его персонажи не герои и не преступники. Конечно, в его книгах есть и те и другие. Они встречаются так же, как мы их можем встретить и в жизни. А как же критика, а как же разоблачения? Успокойтесь – есть и то и другое. Просто автор не тычет их нам в нос или ещё куда, не приговаривает: посмотрите, какой ужас или какое чудо! Талант Довлатова именно в том, что читатель, входя в его мир, т.е. в его книги, видит всё сам. И ему не нужно блюдечко с голубой каёмочкой для красоты и удобства. Довлатов умел показать абсурдность мира, в котором мы живём. Я радуюсь своей близостью к Довлатову, радуюсь, что я понимаю его. Например, он говорит о чувстве юмора у Достоевского. И почти все удивляются. А я – нет. Фёдор Михайлович Достоевский – один из моих любимых писателей, которого считают мрачным. А когда я читаю Достоевского, я умею чувствовать его иронию. Да, славатегосподи, у него нет ситуативного юмора, который я не люблю.
У Фёдора Михайловича ироничность стиля, тонкая ирония. Но её чувствуют только те, кто хочет, кто действительно хочет читать Достоевского. А придираться к Фёдору Михайловичу – для многих это первое дело. Например, по поводу пресловутого круглого стола овальной формы. Господитыбожемой. Думают, нашли соринку в глазу гения. Но Фёдор Михайлович никогда не пишет ничего зря. Да, есть столы квадратные и прямоугольные. Противоположные квадратным - столы круглые. Но круглые столы могут иметь овальную форму. Ах-ах, какую оплошность допустил Достоевский. И набросились на него. Нападать из-за какого-то стола на гения, который поведал о жизни и человеке больше всех вместе взятых - это нечто запредельное. А Довлатов обладал тонкостью, чтобы чувствовать Достоевского. Таких мало. Говоря о Довлатове, не могу не сказать о Сэлинджере, который для меня значит много. А по словам Гениса, он повлиял на Довлатова сильнее и тоньше других. Особенно рассказ «Дорогой Эсме с любовью и всякой мерзостью».
Как и для Сэлинджера, для Довлатова слово никогда не было пустым, которое употребляется просто так и даже случайно. Уважение к словам имело первостепенное значение и для Сэлинджера, и для Довлатова. Закончу тем, что после похорон Довлатова, буквально сразу же, как только засыпали могилу, пошёл дождь такой силы, будто наклонили небо. Генис написал, что такого дождя он не видел никогда.