Ольга ГОНЦОВА
МОЙ ВЫБОР
Рассказ
Только одного хочу я от тебя, чтобы
ты поверил всему, что скажет моя рвущаяся к тебе боль.
С.Цвейг
Хочешь разлюбить человека – признайся ему в любви. Как ты думаешь, Женя, это утверждение верно? Давай посмотрим вместе. Только читатели ничего не узнают, ведь рассказ закончится раньше, чем ты познакомишься с ним и осознаешь глубину моего помешательства, раньше, чем ты сможешь дать ответ…
Хочу ли я разлюбить тебя?.. Кто скажет? Разлюбить – значит избавиться от мучений, стать снова независимой, сильной, насмешливой и противной. Неплохо сохранять достоинство холодного сердца, свысока смотреть на ползающих, расслабленных любовью людей, ничего не видящих, кроме своего идола… Я не Желтков из «Гранатового браслета» и не цвейговская незнакомка – смогу разлюбить, смогу! Особенно, если ты мне поможешь. Только сначала я умру.
А пока расскажу тебе, каким должен быть мужчина и как рушатся все принципы.
Бог постоянно выпрямляет мою кривизну, исправляет максималистские ошибки, Он совершенствует меня, делает мудрей и несчастней. Когда-то я ненавидела интеллигентных мужчин, считала их слабыми и бледными существами – пожалуйста, в одночасье была сражена Олегом Меньшиковым, утонченным, возвышенным созданием. Презирала деревенщину – обалдела от сельского милиционера. Любого солидного мужчину именовала «толстяком» – и вот я люблю тебя. Не выносила запах алкогольного перегара – теперь мне приятен этот твой «одеколон». Настоящим избранником, казалось мне, должен быть тот, с кем чувствуешь себя королевой, нежной и беззащитной женщиной, с кем никогда не придет в голову поумничать, интеллектуально заткнуть за пояс. Настоящий избранник должен быть сильным, очень сильным. А что же получилось? С тобой я ощущаю себя униженной, пытаюсь доказывать свою привлекательность, хочу встряхнуть тебя, чтобы твои депрессии наконец закончились.
За окном гроза, «Крематорий» исполняет «Бадихойли», а я делаю вывод: настоящий мужчина должен быть таким, какого ты любишь. Я люблю тебя.
Все началось банально до пошлости, словно у судьбы уже кончилась фантазия и она нарисовала очередной сюжет по трафарету из своего векового набора.
Август, сосны, река, песчаный пляж, две девицы-подруги. Мы с Олеськой прохлаждались в этом доме отдыха уже седьмой день и не искали романтических приключений: она устала от этого в городе, а я давно сделалась скептиком. Если поношенные мужланы приглашали нас покататься на катере или отведать с ними ночью ухи на другом берегу, Олеська молчала, предоставляя мне возможность все решить за нее. Я отказывалась мягко, чтобы не обидеть возбудившихся дядек, тут все и заканчивалось. Скучный народ, примитивные желания.
Куда лучше было зайти в дикий уголочек природы и слушать тишину, смотреть в огромное умное небо, вдыхать живой ветер, целовать сочные васильки и жевать сосновые иглы. Какой восторг наблюдать за невесомой белкой, пересвистываться с маленькой любопытной птичкой, гладить голубую воду и смеяться теплому дождю! Смеяться…
Время плакать наступило, когда приехали вы… Нет, Женя, я не ругаю тебя – сама виновата. Сама позволила себе восхититься тобой, несмотря на то, что отлично видела – ты, как и все мужики, мгновенно «запал» на пышные формы и осветленные волосы подруги.
После завтрака мы отправились от нечего делать на пляж. Вы с Владей лежали на огромном покрывале толстыми животами вниз и истерично хохотали с угрозой для своих жизней. Столь непривычный в нашем суровом климате избыток энергии меня поразил. Солидные, респектабельные молодые мужчины с благородным блеском в глазах балдели от жизни, цепляя всех девчонок, появляющихся на берегу. Причем загорелый и кареглазый (то есть ты) отпускал шуточки совершенно в моем вкусе – без излишнего эстетизма, а белокожий лишь сипло смеялся, являясь для тебя «группой поддержки». Я как-то сразу слегка ошалела и поэтому расстелила наше маленькое покрывальце (снятое с кровати в номере) там, где велел ты – «параллельно» вам, «чтобы все лежали в одну линию», правда, на «пионерском расстоянии».
Это длилось одно мгновение – мой выбор. Владя походил на тебя лишь габаритами и веселостью, но он был обычным, взятым из реальности. А ты прилетел из моей мечты, ты весь был моей фантазией… Ирония и недоверие к жизни отступили, цинизм и скепсис рассыпались, голова кружилась, ум не мог привести в систему происходящее. Меня просто несло по течению.
У тебя тоже случилась любовь с первого взгляда, но не ко мне – к Олеське. Узнав имя подруги, ты стал произносить его чаще, чем все остальные слова, ты рисовал ей на песке львов и «черные» квадраты Малевича, а она лежала под солнцем и расслабленно улыбалась, давно привыкшая к таким знакам внимания.
Потом появились две вульгарные девки с кислыми лицами, но неплохими фигурами. Узкие полоски материи вместо купальников их не стесняли. Они бросили свои полотенца рядом с тобой и улеглись, пытаясь завести пустой разговор. Неласково встретил ты вчерашних подружек! Посоветовал им отодвинуться подальше, чтобы люди на пляже не подумали ничего плохого и неприличного. И вообще, они не оставили тебе места для огорода, так что пора была уже проводить границу.
Я смиренно читала литературный журнал, наполненный содержательными, речевыми и орфографическими ошибками в творениях молодых горе-писателей. Волшебство первой минуты рассеялось. Я не в твоем вкусе, я для тебя никто, ты мыслишь по периметру, ты любишь то же, что любят все.
Приближалось время очередного посещения столовой. В нашем непритязательном доме отдыха обед значился на час раньше, чем в вашем крутом санатории. Мы оставляли на берегу новых знакомых почти без сожаления: Олеське всегда все безразлично, а мне не хотелось невзаимности.
Но тебе она была нужна! И ты чуть ли не умолял прийти нас (и меня тоже, раз уж я ее подруга) к лестнице на пляж сразу после дневной трапезы.
Она встречаться не хотела. Пообедав, валялась на кровати в нашем деревянном домике и лениво предлагала мне продолжить эту спячку до вечера, когда можно будет со свежими силами подергаться на дискотеке. А я все вспоминала твои наивные глаза, твою просьбу не глумиться, твои волосатые руки и маленькую татуировку на груди…
Я привела ее тебе.
Мы разместились на берегу в сторонке от пляжа. Владя достал ружьецо с оптическим прицелом, ты нашел пару пластмассовых бутылок. Началась стрельба по цели, сначала по покоящейся, потом по движущейся (по течению реки). Наверное, подумала я, два богатеньких паренька уже не раз сражали девичьи сердца, устраивая им такое оригинальное времяпрепровождение.
Комплиментов ты не говорил (может, не мастер), но всем своим жеребячьим поведением демонстрировал симпатию к Олеське. Владя тоже стал интересоваться исключительно ее жизнью: на кого она учится да чем собирается заниматься.
Почувствовав себя лишней, я спустилась под обрыв к воде и принялась обдумывать свое дурацкое положение, а Женька, то есть ты) по-прежнему нравился. Ладно, что же! Во всяком случае, мне, как пишущему человеку, возможно, пригодятся эти образы: Влади и Жени. Какой он все-таки необычный, какой… Я имела в виду тебя.
У вас там наверху уже было решено, что вечером мы идем в бар. Вспомнили обо мне и решили спросить, что же я пью. «Все», – равнодушно отозвалась я. И тут мой любимый превзошел себя! Занес надо мной огромную мокрую доску и грозно проговорил: «Зачем она нам нужна, если пьет все?» Конечно, ты шутил. Конечно, хотел рассмешить Олеську, ведь у нее такая улыбка! Но я почувствовала лишь подступающие слезы.
Ты бегал вдоль берега с ружьем и подстрелил лягушку, ты плавал по реке, одновременно куря свою «Золотую Яву», ты мечтал о гитаре, рассказывал смешные анекдоты, целился в одиноких прохожих и кричал по-немецки… Ты хватал на руки Олеську, обнимал ее и вообще старался дотронуться при малейшей возможности. А Олеське все это было как мертвому припарка, она не видела разницы в людях.
Договорились встретиться после ужина, обычные девчонки и солидные мужчины разошлись по номерам и унесли с собой разнообразные эмоции. Женечка был прост и весел. Владя разрабатывал план перехвата, Олеська брезгливо морщилась, я пыталась побороть пышно расцветающую симпатию к тебе.
Какая ловушка! Два года ждала письма от сельского милиционера, которому не была нужна, два года не писала стихов, два года мечтала кем-то восхититься или умереть… Думала, если полюблю – умирать не захочется. И вот на старости лет влюбилась, да еще как полная дура – с первого взгляда, а жить все равно не тянет… Не лучше ли покой?
Женя, я была о тебе с самого начала слишком высокого мнения, поэтому не сомневалась, что ты не переключишься на меня, как это могли бы себе позволить безмозглые кобели. Никаких надежд не лелеяла, а все-таки шла в бар. В этом было что-то рабское – просто хотела увидеть тебя. Помнишь, ты как-то сказал: «Знаю, что я плохой на лицо»? Твое лицо стало для меня самым красивым.
В баре роли поменялись. Владя раскрылся, как ночная лилия. Он, наверное, уже давно смекнул, что бедные девчонки нечасто бывают в таких местах. Поэтому начал давить своей респектабельностью: принес меню и предложил выбрать какой-нибудь алкогольный напиток, десерт, может быть, салаты, горячие закуски… Что я с дырявыми карманами могу выбрать, если терпите вы меня только из-за красавицы Олеськи? Сейчас начнется дуэль. Я достанусь проигравшему, и он от меня откажется: «Уж лучше ничего!»
Ты сдержанно посетовал на наличие меню и тут же принес какое-то молдавское вино. Покрутив бутылку в руках, неуверенно спросил: «Пойдет?» Мы так же неуверенно кивнули. Себе вы взяли водку в красивом графинчике, от которого Владя весь вечер приходил в экстаз: «Какой сервис! Какой графин! Надо бы мне домой такой же!» Шоколад ел Владя, мороженое со сливками – Олеська, соленые лимоны – ты, мне же ничего в горло не лезло, даже вино я почти не пила.
Ты сидел молчаливый и апатичный, ты не пробирался по трупам в рай. Это же Владя! Он не церемонился: подсел поближе к подруге и принялся незаметно обнимать ее за талию, щекотать и пощипывать, от чего та даже иной раз вскрикивала. Я испуганно косилась на тебя и видела совсем другого человека: не беззаботного весельчака, а пассивного меланхолика. Ты вел себя благородно, даже что-то говорил мне, рассказывал о семилетнем сыне от какого-то брака, о своих пристрастиях в музыке, о том, что читал в армии…
Не видеть бы этого Владю никогда! Но он снова давал о себе знать. Он злился на девушек, сидящих за соседним столиком в компании невменяемых подростков: «Сейчас купят бутылку пива за десять рублей на всех и начнут там…» Может быть, они ранее пренебрегли его персоной? Ты съехидничал: «А сейчас позовут тебя – сразу побежишь!» Владя не унимался, он поведал о даме, которая его сразила в студенческие годы. Чем сразила? Золотой цепочкой на шее. Он долго смаковал вожделенную тему, глубокомысленно рассуждая о том, что толстые золотые цепочки не придают сексуальности. Мой любимый попросил его замолчать и отвернулся: «Ненавижу такие разговоры». Ты, наверное, не заметил, но я смотрела на тебя с обожанием. Мне нравилось, что по отцу ты мордвин-мокша, что в дипломе у тебя одни тройки, кроме истории КПСС, что ты любишь Гарика Сукачева, принимаешь душ в два часа ночи и не ходишь на речку в пять утра. Мне сразу пришелся по вкусу твой подсоленный лимон, газировка «7-UP», которую налил мне ты, и тост на испанском языке. Я не шутила, когда пообещала к утру написать тебе стихотворение.
Чем больше Владя обнимался с Олеськой, тем мрачнее делалось твое лицо. Ты настоял выйти из бара в ночную прохладу. Дискотека была в разгаре.
Владя танцевал с подругой, сексуально вращая ее и себя вокруг невидимой оси, колол ее щетиной и даже целовал. А мой несчастный Женька куда-то ушел, потому что не считал меня своей.
К утру было готово стихотворение, переполненное горечью скрытой любви.
Настоящий
Есть народец, покрытый лоском мира,
Хотящий! И хотящий получить все
За бумажки, заменяющие ему кумира.
Ну, а мы, как говорится, – «другим путем».
Посмотри-ка, у тебя есть иная валюта:
Откровенные шутки, игра до слез,
Разговор напрямую, обращенный к кому-то,
И в открытую выбор – и невыбор всерьез.
В мире копий, подделок и сомнительной твердости
Ты, конечно, подлинником пошел.
И пока не начнутся приступы гордости,
Буду вспоминать тебя хорошо.
«Народец» из первой строфы – это камушек в огород Влади, «разговор напрямую» – это с Олеськой (хотя она только молчит и улыбается), «в открытую выбор» – это она, «невыбор всерьез» – это я. Меня ты не выбрал всерьез, пора было бы вспомнить и о гордости, перестать обожать человека, которому неинтересна. Пора бы, да что толку! Сердце переполнялось благодарностью. Спасибо за вдохновение, мой любимый! Я два года не писала стихов и забыла, как это делается. Спасибо! Последняя по-настоящему счастливая минута…
Днем мы встретились на пляже. Милые пареньки загорали в обществе новых девушек, ружьецо покоилось здесь же. Ты опять был на коне – весел и игрив. Понятно, почему. Олеська убежала от Влади прямо с дискотеки, и ты решил: значит, ее симпатии на твоей стороне. Подошел, предложил пострелять. Подружка вдруг разговорилась и зачем-то соврала, что в одной далекой деревне у меня живет «бой-френд, мент по национальности». Господи! Он мне не бой-френд, это человек, о котором я писала и которому всегда было наплевать на меня! А Олеська, между прочим, тайно мечтала выйти за него замуж! Я сильно обозлилась и процедила: «Какой еще бой-френд! Мужчина». Разумеется, он мужчина, только не мой… Ну как, как я теперь буду признаваться тебе в любви? Разве ты поверишь теперь, что до встречи с тобой я никого видеть не могла, знать не хотела! После заявления Олеськи я буду выглядеть в твоих глазах только шлюхой… Зачем она это сболтнула! Кто ее просил!
Мое горе со стороны выглядит смешным, ни на чем не основанным, ведь тебе было и тогда, и потом совершенно безразлично, есть ли у меня любовники и сколько их. Никому не интересно было то, что я всю жизнь хранила верность тебе, неведомому. А я страдала! Я убежала от Олеськи куда-то в лес, села на землю и горько зарыдала. Да, Женечка, в то время как ты мирно обедал в роскошной столовой, я валялась на желтых сосновых иглах и плакала по тебе. Думаешь, никто меня не пожалел, сраженную несчастной любовью? Пожалели! Добрые люди всегда найдутся, а если не люди, то хотя бы собаки. Доверчивая дворняжка, которую я уже неделю кормила котлетами, пришла по моим следам и попыталась успокоить, облизывая лицо мокрым большим языком. От нее пахло псиной, но я растрогалась еще сильнее и, обняв ее за крупную морду, продолжала всхлипывать.
За день я опять сильно соскучилась. Негодяйка-любовь изводила, как могла. Карие глаза… один взгляд, только один взгляд… где я могу встретить моего любимого? На вечерней дискотеке… И вот я уже там, рядом с болтушкой Олеськой. Она не думает, когда врет, я ее простила.
Искала тебя, как полоумная. Вышел человек с двумя швабрами (то есть девушками) под руки. Я мечтала, чтобы это оказался ты. Мне все равно, пусть девки, лишь бы увидеть, что ты улыбаешься, что ты в хорошем настроении. Ты улыбался. Оставил своих милых и подошел к нам с добрым светлым лицом: «А где обещанное стихотворение?» Я протягивала листочек бумаги, свернутый в восемь раз, а сама смотрела в твои глаза и не видела там своего отражения. Олеська! Только она… «Может, завтра шашлычок?» – ты спрашивал нас обеих. Хоть что, лишь бы ты не пускал меня по боку. Хоть что… Рядом с тобой я опять начинаю жить.
На другое утро я с трепетом ждала твоего отзыва о стихах. Что ты должен был понять? Что ты понял?
Замечательный, серьезный мужчина пришел на пляж с двумя мальчишками, чужими детьми, которых ему доверили мамаши. Пацанята купались, а ты молча решался сказать… Чувство долга – и только! Я ждала твоих слов, замирая и не дыша, краснея и бледнея… «Это не стихи – это проза», – проговорил сдержанно. И через длительную паузу: «Мне понравилось». Я выдохнула тихим голосом: «Два года не писала. А это из-за встречи с тобой». Ну, чем не признание в любви? Ты сделал вид, что не услышал, тебе это было невыгодно. Ведь в следующую минуту ты отозвал в сторону Олеську и ее одну, только ее одну, пригласил вечером на шашлык. Подруге не хотелось идти в незнакомую компанию без меня (а ты сделал акцент на том, что мне там делать нечего), и она отказалась. Когда ты ушел, она все рассказала мне.
Ты очень обидел меня, очень… Почти убил. Как я пережила этот день, не знаю. Ноги сами привели на бетонный мост. На плотину. Там много неба, и я могла сколько угодно разговаривать с Богом, разрывающим мое сердце в клочья.
– Господи, зачем Ты так посмеялся надо мной? Ты же отлично знаешь, как я была измотана, измождена в этот год, как ежедневно молилась о том, чтобы Ты послал мне любимого и любящего. Зачем Ты отправил меня в дом отдыха? Я же не хотела, не просила. Ты послал меня сюда для новой сердечной боли, для новой болезни, чтобы так подготовить к рабочему году… Чтобы лишить меня последних сил и вдохновения и выпустить больную и полумертвую в новую мясорубку… Зачем, Господи? Ты ведь добр и милосерден, но так унижаешь меня, так больно ранишь! Зачем? Эта поездка останется в моей памяти кровавой раной, я буду еще несчастней, чем раньше. Никого Ты не пришлешь мне на помощь. Как будто никто не умеет любить! Я вроде успокоилась, смирилась, ничего уж не ждала, а Ты все взбудоражил и так меня сломал! Словно мне восемнадцать лет! Зачем, зачем Ты так?..
Какое сильное искушение возникало – сброситься с моста на бетон и железо! Умереть бы… Зачем это надо: чувствовать себя уродкой, некрасивой, непривлекательной, которой все гнушаются? Я давно не хочу жить, только делаю вид, что все в порядке. Мне периодически хочется покончить с собой, но я удерживаюсь ради призрачной надежды на счастье. Ад? Ну и что ад! Пусть какая угодно боль, только не эта!
Но я все еще любила тебя, мой милый Женя, и, кажется, даже еще сильнее…
На четвертое утро знакомства мы с Олеськой опять были на пляже – как штыки. Ты грелся на солнышке, почитывая журнальчик, и делал вид, что не замечаешь нас. Владя как раз отлучился поудить рыбку. Подружка разместила покрывало около скамеек, подальше от тебя, радуясь в душе, что с твоей стороны больше нет никаких притязаний. А меня, дуру, опять распирала любовь.
Я не снимала платья, сидела на скамейке и, глядя на твою загорелую спину, думала: «Почему нельзя заговорить с первым встречным? Почему каждый сжимается, если встречает в ком-то свободу и считает необыкновенных людей сумасшедшими? Город! Рамки! Низкое небо, низкие потолки, нехватка воздуха! Нехватка свободы, искренности, любви! Трафареты, формулы, правила, обычаи, привычки… Человек по рукам и ногам связан всем этим. Но тут же не город! И он не такой. Поэтому я и влюбилась в него…»
Изображала дурочку без гордости и чувства достоинства. Меня тянуло к тебе. Все простила! Сама себя не узнавала. Спросила, что ты читаешь, оказалось – журнал про автомобили. Уселась рядом и сообщила новость, выдуманную секунду назад: «Собираюсь писать произведение о тебе, хочу задать несколько вопросов. Ответишь?» милый, скромненький (куда все буйство делось?), ты послушно согласился. От тебя пахло спиртным, наверное, много выпил на шашлыке. Глаза смотрели вниз, волосатые руки бессмысленно теребили журнал. У меня почему-то нервно заколотилось сердце, не помню, как журнал оказался в моих руках, и в какую-то секунду я отметила, что листаю его судорожно и быстро, не успевая ничего увидеть на страницах. Я спросила, счастлив ли ты. Без раздумий ты ответил: «Нет». А что нужно сделать, чтобы стать счастливым? Ты не знал. С горечью я поинтересовалась, почему ты не выполняешь свои обещания и не мучает ли тебя в таких случаях совесть. Просто случается иногда, а совесть мучает, но не долго. И живешь ты сердцем, а не умом… Я уж поняла… Меня ты в упор не видишь, твое сердце запрограммировано на Олеську. А Владя тебе не друг – просто деловой партнер, на которого нечего и обижаться. «Был у меня такой партнер, я его долго не смогла терпеть», – с презрением отметила я, имея в виду школьную подругу Светку, карьеристку и предательницу. Ты, наверное, подумал про другое. «Куда отправить произведение, когда оно будет готово?» – спросила, не желая потерять тебя в нашем пыльном городе. И ты своей рукой написал адрес. Вот он лежит передо мной. Самый дорогой подарок от тебя…
В целом наши почерки похожи, хотя рисунок в отдельности различается. Буковки изящные, без украшательств, написаны с отрывом. Все это что-то обозначает, но мне понятно лишь одно – ты скромный человек с внутренней красотой. Первые слова прыгающие, нервные, затем спокойные. Фамилию свою ты ставишь часто, это привычно, она написана с выкрутасами, четко, уверенно, ровно. Инициалы набросаны как бы между прочим. Глупенький, ты устроил такой официоз, а я же не робот, я влюблена до потери пульса. Зачем эти инициалы, эта строгость, мой любимый Евгений Николаевич?
Ты был полон безволия и депрессивных настроений, по-прежнему косился на Олеську, как будто твой взгляд пришили к ней. У меня в душе поднималась внутренняя истерика. Поэтому я сорвалась на каких-то сопливых девчонок, бегающих мимо и обдающих водой и песком. Злобно выговорила им: «Вы почаще бегайте мимо нас – мы прямо балдеем», и девочки успокоились. Я чувствовала себя плохо, надо было что-то сделать, хотя бы искупаться в холодной воде. Только уплыви! Владя наблюдал у края реки, ты же моментально оказался рядом с Олеськой. Вот тут бы и пойти ко дну! Твой деловой партнер – чистоплюй, пока еще он решится нырнуть – сто раз успеешь захлебнуться. Но я плаваю, как пробка, и слишком влюблена, чтобы вот так распроститься.
Подружка едва терпела тебя, поэтому ты страдал… Я мокрая свалилась на покрывало и засмеялась. Это был с трудом сдерживаемый истерический смех. Ты вон бродишь за Олеськой по берегу как тень, а она не знает, куда скрыться. Неужели ты любишь ее сильнее, чем я тебя? Небо, как смешно, правда? Небо, как весело!.. Как больно…
Владя сидел рядом со мной на скамейке, успев уже окунуться, и предлагал смерзнуться в один айсберг, а потом отогреться под теплым душем в его номере. Ему легко, он не влюбляется, может говорить свои глупости кому угодно.
Ты же, терзаемый похмельем и невниманием Олеськи, тоже проплыл метра два и вернулся в компанию делового партнера. Молчать мне не хотелось. Я костерила на чем свет стоит этот дом отдыха, где чуть не умерла, радовалась, что скоро растворюсь в туманной дымке столицы, интересовалась, почему вы не носите крестов. Ты молчаливо бродил рядом, разгребая ногами песок. Я пожирала тебя глазами и обращалась только к тебе. В какую-то секунду, кажется, даже попала в цель. Моему Женечке не понравилось, что его обозвали больным (так как он отдыхает в санатории)! Наконец-то я заметила на себе твой свирепый взгляд и увидела руки, протянутые к моей шее с целью задушить. Задуши меня, Женя, задуши! Это так приятно – умереть от руки любимого человека. Но ты не взял греха на душу. И ушел якобы играть в теннис.
А помнишь, как мы встретились после обеда? Ты издалека помахал. Кому? Олеське? Она и не подумала отвечать. Зато я взвилась, вскинула руку, словно крыло счастливой птицы. Я была предана тебе всеми атомами, всеми электронами, протонами, нейтронами, а ты ничего не сказал?.. Только нервно потряхивал в руке какой-то маленький предмет.
Вечером на дискотеке ты бродил с осветленной девушкой, кого-то обнимал на крыльце, курил без перерыва и не находил себе места. У меня-то было место – в кружочке пляшущих приятельниц. Отсюда я обозревала всю темную площадку… Только когда ты исчез в корпусе, наблюдения были сняты.
Подходили какие-то парни, приглашали на танец, свидетельствуя о том, что я еще не совсем уродина. Но перед глазами был лишь ты, поэтому все остальные казались убогими. Да что там! Кроме тебя, никто не существовал!
Весь следующий день шел дождь. Только с темнотой перестал, и, несмотря на прозрачные лужи на танцевальной площадке, народ потянулся к вечерней тренировке мышц.
Истерика давно сошла на нет, сменившись великой апатией. Завтра мы уезжаем. Что я буду без тебя делать? Подростки и старики уже разбились по кружочкам и выделывали свои замысловатые фигуры в такт пустому ритму глупых песен. Глаза перебегали от одной группы людей к другой, пока я наконец не увидела со спины моего тирана. Он был вдрызг пьян, на нем висела вульгарная толстая баба с кучей неопрятных волос цвета сгнившей соломы. Она прижималась к нему богатыми телесами и отвратительно хохотала, когда мужчина пускал ей прямо в лицо клубы дыма. Парочка почти не держалась на ногах, но, обвисая, все же пыталась танцевать «медляк» под сумасшедшую музыку. Что я чувствовала? Полное разочарование и ужас перед толстым канатом, навсегда привязавшим меня к этому алкоголику.
Женечка, милый мой, прости, что я так плохо о тебе подумала! Конечно же, это был не ты, а совсем другой человек, издалека немного смахивающий на тебя. вы с Владей стояли в сторонке и, заметив нас, лишь изобразили на лицах легкое удивление. Твоя меланхолия продолжалась. Олеська, не глядя по сторонам, уселась на скамейку. А меня так и подмывало подойти и сказать: «Я завтра уеду, Женя, дай посмотреть на тебя напоследок!» Если бы не Владя, я так бы и сделала.
Судьбе было угодно столкнуть нас в этот вечер около корпуса санатория. Мы шли к пустующей скамейке, чтобы переждать медленный танец, а ты только что оставил в покое телефон и прятал в карман магнитную карту. «Почему не танцуешь?» – глупо спросила я, останавливаясь рядом. От тебя шли волны подавляемой, но все-таки энергии, в которых хотелось утонуть. «Я никогда не танцую», – скупо отозвался ты, глядя в сторону. Я изучала твое лицо, но ты не чувствовал. Олеська радостно сообщила, что мы завтра уезжаем. Тебя это абсолютно не задело. Ты поддерживал разговор, как всякий воспитанный человек, даже поведал, что весь этот день посвятил поездке в город и вернулся тридцать минут назад. Но никаких тем не было, слова иссякли. «Я обдумывала свое произведение…» – вырвалось у меня. И первый раз лицо твое просветлело исключительно из-за моего существа. Карие глаза взглянули с непонятной улыбкой, грустной, снисходительной и ранимой. «Я хотела узнать еще кое-что». – «Да ты всю жизнь у меня выспросила!» Но я увидела желание отвечать. Знаешь, почему я однажды сказала, что мечтаю быть исповедником? Я бы исповедовала одного тебя и прощала бы все твои грехи.
Спросила, кто ты по гороскопу. Оказалось, телец – кабан. Телец – самый лучший, самый мужественный знак. «Я так и знала». – «Почему? Потому что я упрямый?» – в твоем голосе было много грусти. Да, ты очень упрямый, но мне все равно. «Нет, из-за других качеств».
Тебе не терпелось исчезнуть, а я и не думала проявлять тактичность – прощаться. Стояла рядом и смотрела, смотрела, смотрела… сказал, что потом подойдешь. Я знала – ложное обещание. Ты ведь иногда даешь такие, и совесть тебя потом не мучает.
Милый мой, ты думал, я буду вырисовывать твой образ с объективностью художника-реалиста? Как это возможно? Я могу только петь тебе дифирамбы. Как было страшно жить, осознавая, что мир пуст! И как прекрасна эта осень, когда есть ты! Даже если мы никогда больше не увидимся – мир пуст, ведь мы встретились глазами и сказали друг другу несколько настоящих слов.
Ты порушил все мои принципы: неприязнь к людям, которых нельзя назвать бедными, отвращение к пьющим и курящим, взаимную симпатию к тем, кто меня не желает видеть… Ты провел меня через ад ревности… Ты сломал весь мой мирный уклад… Хочу ли я разлюбить тебя? Нет… Я хотела бы отдать тебе свою долю счастья, перелить в тебя хоть часть сил и благодати из тех запасов, в которые Господь открыл мне доступ. Я б спасла тебя, если бы понадобилось и если бы я смогла… Но нужна ли кому-нибудь моя жертва?..
Не забывай меня, любимый…