Осенний свет, пробивавшийся сквозь пыльные стёкла балкона, проблёскивали на корешках старинных книг. Елена провела пальцем по бархатному переплёту, ощущая подушечкой шероховатую вязь золотого тиснения: «Анна Ахматова. 1914 год». Шуршание страниц поднимало в воздух запах времени. Она прикрыла глаза, вдыхая знакомый аромат, и на мгновение перенеслась в тот дождливый день, когда её отец передал ей коллекцию раритетных книг. Тогда ей было двадцать, и она с упоением погрузилась в чтение. Страсть к книгам поглощала всё её свободное время, побуждая начать писать свои стихи. Поначалу она попросту стеснялась их писать: «А вдруг кто-то увидит, прочтёт их. Вряд ли они кому-нибудь понравятся». Но, несмотря на сомнения, рука с карандашом сама тянулась к листу бумаги. И вот сегодня у неё свои читатели в её личном блоге, постоянно пишущие Елене о том, что они ждут выпуска её сборника стихов в печатном виде. Каждую книгу, что подарил ей отец, была прочтена бесконечное количество раз. Это наследие она хранила в закрытом шкафу последние 20 лет, лишь изредка доставая оттуда. Книги естественным образом состарились и стали ветхими, а для повторного их прочтения Елена всё чаще использовала цифровые версии, загруженные в её электронную книгу.
Телефон завибрировал в кармане кардигана.
— Мам, ты дома? — голос Виктора звучал натянуто, как струна перед обрывом. — Заеду через полчаса. Надо поговорить.
Елена посмотрела на стол: черновик нового стиха, заляпанный пятнами чая, соседствовал с письмом от банка. Красная печать «в кредите отказано». Она скомкала письмо и сунула под стопку тетрадей — как прячет ребёнок дневник с плохими отметками.
Ударила входная дверь.
— Привет. — Виктор, не снимая пальто, прошёл на кухню. Локоны, аккуратно уложенные утром, теперь беспорядочно падали на лоб, будто он всю дорогу теребил их пальцами. — Чай есть?
Елена молча поставила на плиту чайник. Сын грыз ноготь, разглядывая полку с посудой — кружки с разнообразными надписями и картинками. Их он привёз ей из командировки в Питер.
— Слушай, я тут думал… — Виктор резко повернулся, упёршись ладонями в стол. Над левой бровью дёргалась жилка — как в детстве перед признанием в чём-то нехорошем. — Те книги. Твою коллекцию. Её держать дома нельзя. Они просто рассыплются однажды от старости. Мам... Их нужно продать. Пока не стало поздно.
Ложка звякнула о блюдце. Елена медленно вытерла руки, будто оттирая невидимую грязь.
— Нет.
— Мам, ты хоть понимаешь… — он вскочил, — Я с девятого класса сам на всё зарабатывал! Стипендия, подработки… А сейчас моей зарплаты не хватает на первоначальный взнос! Мне скоро тридцать, у меня даже своей крыши нет над головой!
Он замолчал, переводя дыхание. В тишине зашипел чайник, выплёвывая пар. Елена взяла его дрожащими руками — обожгла палец не заметив.
— Сын, я вот-вот выпущу свой сборник стихов, а на вырученные деньги помогу тебе с ипотекой… — сказала она тихо, глядя на подтекающий кран. — Ну не могу я отдать книги не пойми кому. Они так важны для меня…
— Вот именно! Тебе важны книги, а не твой сын! — Виктор ударил кулаком по столу. Чашка с чаем подпрыгнула, обдав скатерть янтарными каплями. — Ты хочешь, чтобы твои будущие внуки росли в съёмной однушке? В городе, где квадратный метр стоит как моя годовая зарплата?
Он подошёл вплотную, запах его одеколона — холодный, как январский ветер — смешался с ароматом чая.
— Родители обязаны помогать детям. Это… это закон природы. Ты же поэт, должна понимать — преемственность, поддержка!
Елена закусила губу. Его глаза — её глаза, карие, с золотистыми крапинками — жгли упрёком. Она вспомнила, как держала его на руках в роддоме, шепча: «Ради тебя на всё пойду. На всё…». Но сейчас слова застряли комом в горле.
— Прошу… — голос Виктора дрогнул. Он отвернулся к окну, где листья падали в лужи. — Деньги нужны на первоначальный взнос. Ипотека на двадцать лет, но хотя бы это своё…
— Если бы ты ещё немного подождал… — Елена потянулась к стопке тетрадей. — Я подам заявку в другое издательство. Может там выйдет дешевле отпечатать тираж, а с отчислений по проданным копиям я помогу тебе с ипотекой.
Сын схватил одну из тетрадей.
— Ты серьёзно? — отрыл, рассматривая случайную страницу со стихами. — Тебе пятьдесят пять, мама. Тебе даже кредит не дадут! У тебя кроме пенсии — ничего!
Телефон Елены завибрировал на столе. Уведомление из блога: новый комментарий под стихом «Осенние слёзы книжных страниц». Николай_Читатель57:
«Ваши строки как кофе в стужу. Согревают даже без сахара».
Она машинально улыбнулась. Этот Николай…
— Ты меня вообще слушаешь? — Виктор бросил тетрадь на стол. Ты готова променять моё будущее на стопку ветхих книжек?!
Елена вздрогнула. Вспомнив подобные ссоры с бывшим мужем-алкоголиком, — Они очень ценны для меня. Как ты меня не понимаешь? Это… это часть меня.
Виктор схватил куртку. Лицо его стало вдруг каким-то чужим.
— Часть тебя? А я… Знаешь, что? Ты эгоистка. У тебя была жизнь. У меня — тоже она должна быть.
Дверь захлопнулась. Через окно Елена видела, как он пнул урну, проходя мимо скамейки.
Вечером квартира погрузилась в темноту. Елена разложила перед ноутбуком письма от издательств: «Уважаемая Елена Геннадьевна… К сожалению, поэзия на сегодняшний день… Риски коммерческого провала…» и так далее.
Она открыла блог — последняя запись собрала тринадцать лайков. Николай_Читатель57:
«А у вас бывают собрания с читателями? Очень хочется живого диалога».
Закрыла глаза. Мысли метались: как взять кредит? Может найти поручителя? Сын не подойдёт. Он не верит в меня. Продать коллекцию книг...
— Нет, — прошептала Елена. — Не могу.
Снизу донёсся рёв мотоцикла. В окне мелькнул свет фар — фиолетовый, ядовитый. Она вздрогнула и вспомнила те года, когда их общение с сыном было тёплым и беззаботным.
Утро началось с дождя. Елена вязала шарф у окна, наблюдая, как капли стекают по стеклу, словно чьи-то слёзы. В блоге всплыло новое сообщение: Николай_Читатель57 прислал ссылку на стихотворение Цветаевой. «Ваше творчество напомнило мне эти строки», — написал он.
Звонок в дверь оборвал мысли. На пороге стояла соседка Лидия Петровна в махровом халате.
— Леночка, извини… В пульте батарейки сели. У тебя случайно нет лишних? А то сериал сегодня, финал…
Елена кивнула, пряча дрожь в руках. В пятьдесят пять ты становишься для всех бесплатным психологом, мастером по пультам и хранителем ключей от чужой дачи.
Вечером обнаружила пропущенный звонок от Виктора. Голосовое сообщение: «Мам, извини за вчера. Но подумай… Пожалуйста». На фоне слышался гул офиса.
Она села к компьютеру. Новое стихотворение лилось само.
Николай_Читатель57 лайкнул запись через минуту. Комментарий: «Вы разрываете все шаблоны и сердца. Спасибо». Посмотрела его профиль. Ни фото, ни личной информации. Только строки из её стихов
В холодильнике заныло пустотой. Елена достала последний пакет пельменей, вдруг вспомнив, что пенсию задерживают на неделю. Сунула их обратно — сварила кашу. Рассыпчатые зёрна прилипали к нёбу, как ненаписанные строки.
Перед сном заглянула в шкаф с книгами. Полумрак скрадывал потёртости на корешках, превращая их в таинственные артефакты. Она взяла с полки фотоальбом: Виктор в шестнадцать, с первой зарплаты купил ей розы. Тогда всё было по-другому.
— Прости, — прошептала она в темноту. Но не поняла — себе или ему.
Во сне ей явился отец: машет из окна поезда с книгой в руках. «Лена, стой на своём!», — кричит он, а рельсы превращаются в строки стихов. Она побежала вдоль состава, но всё вокруг внезапно окутала тьма…
Проснулась с мокрым лицом. На телефоне — семь утра. В блоге новый комментарий: Николай_Читатель57 цитировал её строчку:
«Это просто потрясающе».
Дождь стучал в окно, словно пытался передать тайное послание. Елена, завернувшись в плед, в сотый раз перечитывала комментарии Николая. Его последнее сообщение было под стихом о ночных диалогах с луной:
«Ваши слова — это тропы через тишину. Проходя по ним, понимаешь: мы не одни».
Она улыбнулась, представив невидимого собеседника — седовласого читателя в очках, как дедушка из детства. Набрала ответ:
«Тропы зарастают, если по ним не ходить. Спасибо, что продолжаете их протаптывать»
Через минуту пришло уведомление. Личное сообщение:
«Елена, позвольте задать вопрос. Ваше стихотворение «Отражение в луже»... Второе четверостишие — аллюзия на Тарковского?»
Пальцы замерли над клавиатурой. Никто раньше не замечал. Даже редакторы называли её строки «милыми, но простоватыми». Она ответила дрожащими руками:
«Да. Его перечитываю часто. Вы первый, кто это уловил».
Троеточие в ответе мигало долго, будто Николай взвешивал каждую букву:
«Интересно. Ещё я заметил параллель с «Февралём» Пастернака».
За окном тучи разорвались, выпустив луч солнца. Елена почувствовала, как в груди расправляются смятые страницы души. Они говорили о метафорах и рифмах, о том, как город убивает тишину, необходимую для новых строк. Николай цитировал Заболоцкого, она — Мандельштама. В три часа ночи Елена в беседе вдруг узнала, что они живут в одном городе.
— Это не сон? Вы не шутите? — удивленно спросила она.
— Нет. Это правда. Видимо, так распорядилась судьба.
А он на пятый день переписки написал:
«Вы не против, если я пришлю вам своё стихотворение? Оно давно просится на свет...»
Стихи были жёсткими, как ветер с северного моря. Одинокий учитель на пенсии, который видит в школьных коридорах тени прошлого. Строчки о разводе:
«Мы делили не сервиз, а годы. Ты взяла фарфор, я — осколки фраз».
Елена расплакалась, прислонившись к холодной батарее. Написала: «Вы вывернули душу. Это больно и прекрасно»
Глубокой ночью, Николай признался: «Раньше думал — писать в стол бессмысленно. Но ваши стихи... Они как огонёк в потёмках. Спасибо»
В тот день Елена написала стихотворение о материнской тоске. Николай откликнулся через минуту: «Это про сына? У меня дочь в Канаде. Присылает открытки с ниагарскими водопадами...»
Елена решилась позвонить ему. Голос Николая оказался низким, с хрипотцой.
— Вы представьте, — смеялся он, — я вчера три часа искал рифму к слову «цинния». Выручила ваша строчка про «бездну индийскую».
Они болтали о пустяках. Елена чувствовала, как теплеет внутри.
— Николай, как так получилось, что мы живём в одном городе? — спросила она вдруг.
— Я и сам был очень удивлён. Наверное, это судьба так распорядилась…
И здесь Елена рассмеялась:
— Давайте проверим. Знаете, памятник Гоголю в центре? Его реставрировали...
— ...потому что вандалы разукрасили в девяностые, — закончил он. — Я там каждое воскресенье книжный рынок обхожу.
Сердце Елены забилось, как в шестнадцать. — Николай, не может же этого быть на самом деле.
— Нет, — он рассмеялся. — Может. Как я уже говорил: «это чудо!»
Они договорились встретиться у бронзовой таблички на здании бывшей гимназии. Елена трижды переодевалась — пиджак казался строгим, платье слишком пёстрым. В итоге выбрала свитер цвета охры — как переплёт старинной книги.
Николай стоял, заложив руки за спину, читая надпись на стене. Высокий, чуть сутуловатый, в пальто с кожаными заплатками на локтях. Когда он обернулся, Елена увидела его красивые серые глаза.
— Вы... настоящая, — он улыбнулся, поправляя очки. — А я боялся, что я вас выдумал.
Они пошли вдоль набережной. Николай рассказывал о школе, где тридцать лет преподавал литературу. О жене, ушедшей к коллеге-историку: «Сказала — я живу в прошлом. А она хотела будущего». О дочери, которая звонит раз в месяц из-за границы.
Елена говорила о книгах. Николай слушал кивая. Его трость с резным набалдашником выстукивала ритм на асфальте.
— А сын всё настаивает на продаже коллекции? — спросил он, когда они сели на лавочку у фонтана.
— Ему нужны деньги на первый взнос... — Елена смахнула голубя, севшего на спинку скамьи. — Хочу издать сборник стихов, и помочь ему с этим. Но...
— Банки не дают кредитов пенсионерам, — закончил он. Взял её руку, вдруг серьёзный: — Елена, я могу помочь.
Он говорил о друге Степане — директоре литературно-художественного музея. О том, как они ищут экспонаты, а издательства сотрудничают с культурными учреждениями.
— Если передадите книги музею, они могут стать гарантом для издательства. Ваши стихи напечатают, а коллекция останется в надёжных руках.
Ветер поднял с земли лист газеты. Заголовок «Кризис жилья: молодёжь бежит из городов» мелькнул перед глазами. Елена сжала рукава пальто:
— Я... я подумаю.
Николай не настаивал. Проводил до дома, рассказывая анекдот про Бродского и потухший самовар. У подъезда протянул потрёпанный том — «Стихотворения» Ходасевича с пометками на полях.
— Для вашей новой коллекции. Подарок.
Той ночью Елена разложила перед собой все книги. Каждый экземпляр дышал историей. Она взяла «Евгения Онегина» 1899 года. Между страницами сохранился лист с одним из первых её стихотворений. Елена прижала ладони к вискам:
— Нужно решаться. Пора…
Утром пришло сообщение от Николая: «Музей ждёт ответа. Но спешить не надо. Решения, как вино, требуют выдержки»
В обед позвонил Виктор. Автобус ревел на фоне:
— Мам, я уезжаю на вахту. С работы уволился. Я на север. За полгода заработаю на первоначальный взнос.
— Ты юрист! А не рабочий! Ты не сможешь там...
— А что мне делать? — он кричал он сквозь рёв дизельного двигателя. — Сидеть в конторе за копейки? Я не ты, мама! Не могу жить в мире фантазий!
Он положил трубку, а она плакала, вытирая лицо фартуком.
Вечером Елена собрала книги в коробки. Каждую заворачивала в газетную бумагу, как младенца. На «Ахматовой» 1914 года оставила записку: «Берегите. Она боится сквозняков»
Коробки стояли в прихожей. Елена поправила записку на верхней: «Берегите их...» — и открыла дверь Николаю. Он держал в руках старинный кожаный портфель, из которого торчали листы с записями.
— Готовы? — спросил он мягко, снимая очки, запотевшие от холода. — Степан ждёт нас к одиннадцати.
По дороге в музей Николай рассказывал о Степане — как они вместе спасали библиотеку в девяностые, когда протекала крыша. Елена молчала, сжимая в кармане перчатки и закладку из шёлковой ленты — ту самую, что лежала в «Онегине».
Музей помещался в старинном здании с колоннами. Степан, бородатый мужчина в свитере, встретил их у витрины с первыми изданиями Пушкина.
— Вот она, легендарная коллекция! — Его голос гулко разнёсся по залу. — Елена Геннадьевна, вы совершаете подвиг. Эти книги обретут сотни глаз вместо пары.
Она кивнула, глотая комок в горле. Когда рабочие начали распаковывать коробки, Елена вдруг бросилась вперёд:
— Подождите! Это... нужно снять плёнку аккуратно. Здесь хрупкие уголки.
Степан обменялся взглядом с Николаем. Тот достал из портфеля договор: «Издательство „Слово“ обязуется выпустить сборник стихов Е. Громовой тиражом 2 тыс. экз. в обмен на экспонирование коллекции».
Когда последняя книга заняла место под стеклом, Николай подвёл её к витрине. В отражении Елена увидела их двоих — седого мужчину и женщину с тенью грусти в глазах. Он тихо процитировал: «И вечный бой. Покой нам только снится...»
Первая презентация её собственного сборника стихов прошла в том же музее. Зал был полон — пенсионеры с книгами в руках, студенты, что-то записывающие в блокноты. Николай сидел в первом ряду, кивая в такт её чтению. Когда Елена дошла до стиха о сыне, в дверях мелькнула знакомая фигура. Виктор, в помятом костюме, прислонился к косяку.
— Ваши строки — так проникновенны, — отвлекла Елену девушка-журналист.
Елена начала искать глазами сына, но он исчез. Только на столе остался конверт с надписью: «Мамочка, прости за всё. Рад, что у тебя получилось…».
Дождь стучал в окна съёмной однушки Виктора. Он разглядывал сообщение о переводе 850 тысяч — гонорар матери. На столе лежал её сборник с закладкой на странице со стихотворением о сыне.
Прозвенел дверной звонок. Елена стояла на пороге с зонтом-тростью, капли дождя скатывались на пол.
— Можно? — она в сторону кухни.
Виктор молча отступил. В крохотной кухне пахло растворимой лапшой и одиночеством. Он показал ей сообщение с переводом:
— Мам. Ну зачем?
— Успокойся. — Елена отодвинула его телефон. — Я хочу помочь. Не из-за вины. А из любви.
Он засмеялся горько, разминая затёкшую шею:
— Ты всегда умела в красивые слова обернуть...
Он уставился в трещину на линолеуме. Голос дрогнул:
— Когда вы с отцом развелись... Я думал, если стану идеальным — вы сойдётесь. Потом — если заработаю миллион...
Елена обняла его, как в пять лет, когда он разбил свою коленку. Он всхлипнул, уткнувшись в её плечо:
— Прости за книги... Меня занесло... Не надо было…
— Знаю, — она гладила его взъерошенные волосы.
На следующий день Виктор пришёл в музей. У витрины с маминой коллекцией стоял Николай, что-то помечая в блокноте.
— Она... счастлива? — спросил Виктор, глядя на том Ахматовой под стеклом.
— Творчество — сложная форма счастья, — Николай прикрыл блокнот. — Но ваша мама научилась им делиться.
Весной, когда сборник готовились переиздать, Николай принёс Елене письмо из музея. В конверте лежала фотография: школьники у витрины с её книгами, а на обороте — строки учительницы: «Ваша коллекция вдохновила детей на стихи. Спасибо, что сохранили историю».
— Знаете, — Николай разливал чай на кухне, — Ваши книги когда-то будут тоже в том музее, рядом с великими авторами. И вами будут также восхищаться.
Елена засмеялась, поправляя седую прядь:
—Кому я нужна...
— Мне, — он положил рядом сборник Ходасевича с новой закладкой. — Если, конечно, вы не против соседства двух старых книжных червей…
📖 Подпишитесь, чтобы каждый день согреваться новыми историями. 📖