Десять месяцев назад я потерял жену. И практически сразу же обрёл новую «семью» в лице её матери
Зовут её Татьяна Павловна, но я звал её просто «Татьяна». По привычке — ведь она всегда просила обращаться по имени. Говорила, что «мать» уже старая формальность, а она чувствует себя моложе своих лет. Впрочем, за последние месяцы мне стало ясно, что это просьба была не о том, чтобы не называть её мамой, а о том, чтобы не претендовать на родство.
Мы с Олей прожили всего четыре года вместе, но любовь была настоящая, страстная. Мне казалось, мы успеем всё: завести детей, купить дачу, поставить тёще забор. Но у судьбы были свои планы. Болезнь унесла Олю за три месяца, врачи не успели ничего.
И вот я остался вдовцом — и, как ни странно, опорой для её пожилой матери. Нам с Татьяной досталась двушка в старом доме, рядом с парком. Мы жили там втроём, а когда Оли не стало, мы вдвоём пытались не сойти с ума. Я оставался из чувства долга и сострадания: Татьяна была в шоке, не могла самостоятельно ходить в поликлинику, не понимала, как оплачивать квитанции. «Серёжа, я одна не справлюсь!» — говорила она. И я верил.
Спустя пару месяцев эти слова сменились другими: «Ты хоть когда-нибудь приберёшься?», «Надоело меня кормить не пойми чем!», «Что ты сидишь без работы?». Я пытался объяснить, что работаю из дома фрилансером. Но в её глазах это не работа. «Настоящие мужчины утром уходят на завод!» — говорила она.
— Татьяна, давайте я схожу в магазин. Нужны продукты? — спросил я как-то вечером, когда в квартире было особенно тихо.
— Ну, раз тебе нечем заняться, сходи, — ответила она, даже не взглянув.
Тогда я лишь пожал плечами. Но внутри возникало странное чувство, будто я живу не дома, а в чужом месте. Я не мог сказать об этом вслух, ведь по факту квартира принадлежала Татьяне. И наследство? Оля никаких завещаний не оставила. Мы и не думали, что всё будет так скоро.
**
На четвёртый месяц после смерти Оли Татьяна сделала ход, от которого у меня похолодело в груди. Я как раз готовил ужин, когда услышал, как она разговаривает с кем-то в прихожей. Высокий женский голос смеялся, разувался. Потом дверь открылась, и в кухню вошла длинноволосая брюнетка с тяжёлой сумкой.
— Знакомься, Серёжа, это Ксюша. Моя племянница.
— Добрый вечер, — сказал я, вытирая руки.
Ксюша улыбнулась холодно, почти презрительно:
— Здравствуйте.
Татьяна скинула свои тапочки рядом со входом в кухню:
— Ксюша поживёт с нами, есть кое-какие проблемы дома. А у нас места полно.
Я промолчал. Места — двушка старенькая, три человека жили с трудом. Теперь нас будет двое новых женщин против меня одного?
Ксюша обвела взглядом кухню, заметила мою кастрюлю с супом:
— Что у вас на ужин?
Её тон был будто я — повар в столовой, обязанный немедленно отчитаться.
Татьяна фыркнула:
— Суп какой-то. Серёжа считает, что умеет готовить.
Я хотел сказать что-то резкое, но промолчал. Потом оглядел эту племянницу. Молодая, лет двадцать пять, с дорогим маникюром. Какая-то очень уверенная в себе особа. «Откуда она взялась?» — подумал я. Но озвучивать не стал.
**
Через неделю жизнь в квартире напоминала непрекращающуюся нервотрёпку. Ксюша громко включала музыку по утрам, а вечером смотрела сериалы. Я пытался работать, но в голове шум. Татьяна же всё больше «перекладывала» на меня дела: «Сходи за покупками», «Подай мне лекарство», «Оплати коммуналку». При этом с моей стороны требовалось полное понимание, что я здесь «гость».
Однажды вечером Ксюша, глядя на меня, спросила вслух:
— А когда он съезжать собирается?
Татьяна пожала плечами:
— Ну, пусть пока побудет. Всё равно сейчас зима, куда он пойдёт?
Они говорили обо мне, будто меня нет в комнате. Я почувствовал укол унижения.
— Девушки, если что, я слышу вас.
Ксюша даже не смутилась:
— А мы ничего плохого не говорим. Просто ищем компромисс. Я вот думаю, что на твоей комнате можно поставить перегородку и сделать гардеробную. Мне не хватает места для вещей.
— А куда же мне деваться? — спросил я, почти шутливо, в надежде, что они тоже воспримут это как неудачную шутку.
— Можно на диване в гостиной, — не blinkнула глазом Ксюша.
Я посмотрел на Татьяну — может, она хоть скажет «нет, так нельзя»? Но та сидела с поджатыми губами, отчего-то явно соглашаясь с племянницей.
**
«Так дальше не может продолжаться», — подумал я. И начал действовать. Пошёл к юристу, рассказал о ситуации. Мне пояснили, что квартира действительно принадлежит Татьяне по закону: она была единственной наследницей дочери (Оля не оформила документы на нашу долю). Но есть одно «но» — если мы заключим договор пожизненной ренты, я могу законно оставаться в квартире, ухаживать за Татьяной, а по её смерти имущество отойдёт мне.
Я не знал, как всё это преподнести Татьяне — но в глубине души чувствовал: это единственный шанс на стабильность. И пусть это звучит цинично, но я не хотел, чтобы после всей моей помощи меня вышвырнули на улицу без компенсации.
Вечером я рассказал ей о ренте. Она удивилась, но не перебивала. Смотрела мне в глаза, потом спросила:
— А смысл? Это что за договора такие?
— Смысл, — я замялся, — в том, что я не уйду. Я буду заботиться о вас, как о родном человеке, до конца ваших дней. А потом квартира будет моей.
Татьяна молчала долго. Ксюша как раз вернулась с улицы, услышала концовку, скинула шарф на стул:
— Что он несёт, тётя Таня?
— Я пока не решила, — выдавила Татьяна.
— Да он тебя за дуру держит! — вырвалось у Ксюши. — Видишь, сидит нахлебник. Думает, тут старушка и отвалит ему жильё. А мы останемся с носом?
— «Мы»? — я прищурился. — Ксюша, это же не твоя квартира.
— Это квартира моей семьи. Это жильё моей троюродной тёти. Мой дед строил этот дом. А ты — никто.
Татьяна сжала виски:
— Тихо. Дайте подумать.
**
На следующий день Татьяна сказала:
— Ладно. Я согласна подписать.
Я растерялся. Не ожидал, что она так быстро примет решение.
— Правда? Спасибо, Татьяна. Я обещаю, что буду продолжать вас обеспечивать, оплачивать всё необходимое…
Она тяжело вздохнула:
— Мне всё равно. Я старая. А ты… ну, пусть будет. Оля тебя любила. Я помню.
Ещё до этих слов я успел нанять юриста, и буквально через неделю мы заключили договор пожизненной ренты. Суть в том, что я взял на себя обязательства полностью её содержать, платить за комуслуги, покупать еду, лекарства, помогать. А она, в свою очередь, подписала, что после её ухода квартира переходит мне.
Договор оформили официально, в Росреестре — всё как положено. Не скрываю, я чувствовал облегчение: хотя бы будет защита от «выселения» и мне вернутся те годы, что я уже вложил в ремонт, в оплату лекарств.
Когда всё было подписано, Ксюша металась по квартире, не находя себе места:
— Тётя Таня, ты куда смотрела? Он же тебя обвёл вокруг пальца! Теперь он станет полноправным хозяином, а мы с тобой — на улице!
— Ты-то тут причём? — вскипел я.
— Я ей племянница! С родной крови! А ты зять… бывший, между прочим!
Я хотел объяснить, что документ не значит «я выселяю тётю Татьяну». Но Ксюша уже накручивала себя, строчила кому-то сообщения.
**
Началась настоящая война мелочей. Я приходил с покупками, а Ксюша проверяла чеки, подслушивала разговоры. Татьяна вдруг стала капризнее и требовательнее:
— А почему ты принёс колбасу за двести рублей, а не за триста? Ты обязан содержать меня как следует!
— Почему ты не убрался в ванной? Что это за пятна?
— Мне нужен новый пуховик, а ты всё мелочишься!
Я сжимал зубы и терпел. Ведь по договору обязан следить за её комфортом. А Ксюша услужливо подливала масла в огонь:
— Тётя, не стесняйся. Он обязан делать, что ты захочешь. Сам же подписал!
Бывали дни, когда я думал: «Зачем я ввязался в это?» Но вспоминал Олю — как она просила «Не бросай маму». И всё-таки держался.
Чем дальше, тем изощрённее становилась их тактика. Однажды, вернувшись с аптеки, я обнаружил, что дверь в мою комнату заблокирована изнутри. За ней — Ксюша. Она ехидно высунула голову:
— Я тут решила примерить кое-что из твоей мебели.
— Что? Мою тумбу?
— Ну да. Мне нравится. И потом, ты же теперь… ну, просто проживаешь, а всё вокруг — всё равно моя тётя решает, как расставлять.
Я громко стучал, возмущался, Татьяна вышла из своей комнаты, вздохнула:
— Ах, молодежь. Вы сами разбирайтесь.
Потом, через полчаса, Ксюша вышла с улыбкой:
— Извини, Серёжа, просто хотела посмотреть. Теперь можешь зайти.
Я понял: они откровенно издеваются, испытывают мои нервы. Хотят вынудить расторгнуть договор — ведь тот можно оспорить, если докажут, что я ненадлежащим образом исполняю обязанности или если будет якобы давление с моей стороны.
**
Так прошло ещё два месяца. Каждый день мне стоил большого самоконтроля.
— Серёжа, принеси тазик, я ноги помочу!
— Серёжа, мне нужно в поликлинику, вызывай такси!
— Серёжа, ты куда это собрался в воскресенье? Я хотела, чтобы мы вместе шкаф передвинули!
Ксюша смеялась открыто:
— Да, Серёжа, не вздумай сбежать, мы тебя тут ждём!
Но потом случился перелом. Татьяне внезапно стало плохо: скачок давления, сердце. Я всю ночь провёл рядом, вызывал скорую, держал её за руку. Ксюша же ушла на вечеринку. Ни одного звонка, ни смс.
Татьяна видела, кто остался рядом, а кто нет.
Утром, когда кризис миновал, я сидел у её кровати. Она смотрела на меня устало:
— Спасибо, что не бросил.
— А куда я денусь? Мы же теперь… почти семья.
Она отвела глаза.
— Прости меня, Серёжа. Я… не знаю, что на меня нашло. Оля ведь любила тебя. И я… почему-то стала вести себя, как враг.
— Может, вы не враг, а просто боитесь старости?
Она горько улыбнулась:
— Боюсь. А ещё боюсь, что одинока. И Ксюша… она мне обещала, что мы будем жить вместе, что не оставит меня. Но вот видишь, как.
Я пожал плечами:
— Вам с самого начала стоило выбирать тех, кто реально рядом, а не тех, кто говорит нужные слова.
Она кивнула. Потом тихо сказала:
— Я понимаю. Я… не буду больше.
В этот момент вернулась Ксюша, в нетрезвом настроении:
— Ну что, как там тётя? Не померла?
Я резко встал:
— Пошла вон.
Ксюша фыркнула:
— Ты мне указывать не будешь. Это моя тётя.
И тут Татьяна подала голос:
— Уходи, Ксюша. Мне не нужна такая «поддержка».
— Что?
— Мне страшно от того, насколько тебе всё равно. И да, квартира перейдёт Серёже, а не тебе, когда меня не станет. Хоть он не бросил меня в тяжёлый час.
Ксюша посмотрела на меня, потом на Татьяну, ухмыльнулась:
— Да вы с ума все тут посходили! Ну и сидите в своей двушке! Пойду искать другого родственника!
Она хлопнула дверью и ушла.
Татьяна тихо закашляла.
— Прости, что долго не видела, кто из вас настоящий человек, а кто из нас просто хочет «наследство».
Я подал ей стакан воды:
— Всё нормально. Мы ведь… родные, хоть и не по крови.
Она откинулась на подушку и закрыла глаза:
— Впервые за долгое время я чувствую себя спокойнее. Будто Оля улыбается оттуда, с небес.
**
Так закончилась наша «война». Не сказать, что жизнь сразу стала лёгкой. Татьяна по-прежнему порой ворчит, я по-прежнему должен обеспечивать её потребности. Но в квартире стало тише, исчезла атмосфера постоянного конфликта.
Однажды я пошёл на кухню, чтобы сварить ей кофе, а она тихонько позвала:
— Серёжа… спасибо.
Впервые она сказала это, словно признав, что я — не чужой.
Я подошёл, сел рядом:
— Татьяна, можем начать всё заново. Как родные люди, а не как враги.
— Да…
На глазах у неё блеснули слёзы. Я взял её руку в свою, подумал о том, что не зря всё. Оля просила позаботиться о матери — и я выполню это обещание, пока буду жив.
«Ты мне не мать, — думается мне иногда. — Но всё же мы теперь связаны небумажными узами, а последними нитями памяти о дорогом человеке.»