Арина застыла:
– «Покажешь» – это что значит? Я должна туда переехать?
– Возможно, да, – ответил он, словно не замечая того, как напряглись её плечи. – Будешь жить пару недель у меня. Поймёшь, что я тоже могу быть хорошим отцом. Мне важен каждый миг с тобой, а не только приходить сюда, когда плюсом твоя мама рядом.
У Оли внутри всё похолодело: вот оно, вторжение.
– Слава, погоди. Мы не обсуждали ничего подобного. Арина не вещь, чтобы насильно туда перевозить. И потом, она не готова, сама говорит…
Он перебил:
– Не готова – так никогда не будет готова. Пока мы не попробуем, как узнаем? Я, может, тоже волнуюсь. Но в чём смысл моего возвращения, если я не стану разбираться? Нашла уже ответы на твои вопросы? – он повернулся к дочери, пытаясь улыбнуться как бы по-доброму, но получалось жёстко. – Я хочу, чтобы ты, Арина, на время переехала ко мне.
Девочка посмотрела на Олю, и в этих глазах прочиталась паника: что делать? Прятаться? Оля облизнула пересохшие губы:
– Слава, не надо давить на неё. Вспомни, ты сам полгода назад не интересовался нашей жизнью… И вдруг «переезжай», да ещё в приказном тоне?
Слава скривился:
– Я имею право быть отцом! Вам надоело одной тянуть ребёнка, да и Арине полезно узнать, как живут разные семьи.
Оля сжала пальцы, чтобы не сорваться в крик. Арина, не дожидаясь продолжения, поднялась, бросила: «Я в свою комнату!» – и выскользнула из кухни. Разговор продолжился тихим шёпотом: Оля пыталась втолковать: «Ей четырнадцать, переходный возраст, травма в душе. Дай время!» Но Слава негодовал: «Время? Да вы просто не хотите меня впускать в её жизнь!»
Тогда Оля не сдержалась и выдохнула:
– Сам подумай, зачем ты вернулся, если не умеешь мягко подходить к дочери? Может, тебе хочется успокоить совесть и показать, что ты тоже папа? Но не ломай душу девочке…
Он ничего не ответил, только схватил куртку и вылетел за порог, хлопнув дверью так, что задребезжали стёкла. Марина как замороженная сидела. Потянуло холодом из окна, чай давно остыл. За стеной было тихо, видимо, Арина слушала всё через дверь и плакала.
Наутро Арина собралась в школу раньше обычного, старалась не встречаться взглядом с матерью. Лоб был напряжён, щеки – белые как мел. Лишь перед самым выходом сказала:
– Мам, я боюсь, что он заявится и увезёт меня силой…
У Оли всё похолодело внутри. Погладила дочку по плечу:
– Заявится – позовём полицию. Никто не вправе тебя забирать против воли. Но вдруг он осознает, что перегнул палку?
Арина горько усмехнулась:
– Разве осознает?.. – и вышла за порог, тяжело вздохнув.
Несколько дней Слава действительно не показывался, не писал. Лишь на пятые сутки отправил матери сообщение: «Я погорячился. Передай дочери, что не буду её заставлять. Но мне больно, что она избегает общения». Подпись: «Прости». Оля прочла вслух Арине, та устало кивнула: «Всё равно одно и то же…»
В тот вечер Оля долго думала: может, сама съездить к Славе? Поговорить? Но вспомнила, как неспокойно вёл он себя, сколько обид, и решила не рисковать. Пусть сам соображает, как действовать.
Однако через неделю Слава неожиданно прислал голосовое сообщение Арине, где извинялся: «Дочка, знаю, ты сердита. Но дай мне шанс показать, что я могу быть рядом. Мне страшно, ведь не умею, но хочу учиться. Я даже начал читать книжку о подростковой психологии…» Голос дрожал. Было слышно, что ему нелегко это говорить.
Арина дала прослушать маме, при этом в глазах у девочки скользнул тихий, еле заметный огонёк: «Видишь, он пытается?» Но она боялась верить.
– И что думаешь, доченька? – спросила Оля, тщательно подбирая слова.
– Я… не знаю. Наверное, стоит выслушать, – пробормотала Арина, глядя на экран телефона. Голос Славы, её отца, прозвучал серьёзно и растерянно, будто он действительно хочет всё исправить.
Оля посмотрела на дочь с осторожным сочувствием:
– Я не буду настаивать, но если считаешь нужным, давай организуем встречу.
Девочка кивнула, избегая прямого взгляда на маму. Долго молчала, сжимая в руках телефон. Наконец выдохнула:
– Пусть придёт в субботу вечером. Если опоздает или передумает, то… пусть дальше живёт со своей совестью.
Оля с тяжёлым сердцем отправила Славе короткое сообщение, согласовав время. Всю неделю дом словно сдерживал дыхание. Арина будто стала отстранённей – на вопросы мамы отвечала сухо, по ночам ворочалась. Оля тоже мучилась тревогой: а вдруг он снова не придёт? А если придёт… они оба уже ранены, и любая неосторожность может усугубить боль.
Но в субботу Слава постучал ровно в восемь. Оля впустила его, заметила, как дочь выбежала из комнаты и остановилась где-то у стены, будто примеряясь, сумеет ли сбежать, если станет невыносимо. Слава, понурый, держал в руках небольшой пакет:
– Всем привет. Когда сможем поговорить?
– Сейчас, – ответила Арина, стараясь не выдать дрожь в голосе. – Пошли на кухню.
Они втроём прошли, сели за стол. Оля села подальше: её присутствие нужно, но главная боль – меж ними, отцом и дочерью. Слава посмотрел на Арину, набрав воздуха для речи:
– Прости, что снова заставил тебя страдать. Я запутался. У меня нет опыта быть нормальным отцом.
– А почему исчез тогда, десять лет назад? – неожиданно спросила Арина, и голос сорвался. – Я… ничего не помню, но до сих пор злость есть.
Слава судорожно облизнул губы:
– Я был… молод и слаб. Не умел брать ответственность. И… эгоистом был. Решил, что «начну новую жизнь» и не хотел видеть в зеркале того парня, который всё испортил.
Арина вспомнила, как все эти годы по вечерам смотрела на маму, уставшую и одинокую:
– А если я решу, что не хочу с тобой общаться, ты снова сбежишь к «новой жизни»?
– Нет! – поспешил он. – Не хочу сбегать. И готов оплатить все прошлые долги, да хоть завтра переведу деньги. Но главное: дай нам шанс.
– Мне не деньги нужны… – выдала она хрипло. – Ты просто не понимаешь, каково это – видеть, что отец появляется и исчезает, как будто мы с мамой запасной вариант.
Слава сгорбился над столом. Пакет с каким-то гостинцем он так и не достал. Тишина становилась удушающей. Оля сжала руки на коленях, чтобы не вмешаться преждевременно.
– Я готов ходить к вам хоть каждый день, – наконец сказал Слава. – Буду забирать тебя гулять, помогать с уроками…
– Ты и раньше обещал, – напомнила Арина. – А потом на неделю пропадал, трубку не брал. Мне больно снова надеяться.
Слава опустил голову:
– Да… Я виноват. Я не могу тебя заставлять верить, только прошу.
Арина вздохнула:
– И что дальше? Будет так же? Я не смогу.
Казалось, в глазах Славы блеснули слёзы. Он поднялся:
– Возможно, надо время. Я не требую, чтобы ты цвела от радости. Просто, может, когда-нибудь сможешь меня простить.
Тут Арина встала, запустила руки в карманы толстовки:
– Скажу прямо: полностью простить я не смогу. Но общаться… постараюсь. Раз в неделю, без «забирания», без «переезжай ко мне». Если вдруг тебе надоест – просто уходи навсегда. Маму и меня тогда не мучай.
Слова звучали холодней, чем она, наверное, чувствовала. Но Оля понимала: так девочка защищается. Слава оперся ладонями на стол, выдохнул:
– Спасибо, что вообще позволяешь появляться…
Он осторожно протянул пакет – там оказалась небольшая мягкая игрушка-сова, которую Арина мельком бросила на шкаф: видимо, не время сейчас для подарков. И, когда Слава двинулся к двери, Арина только спросила:
– Завтра? Или когда?
– Приходить по субботам к пяти. Могу? – уточнил Слава.
– Хорошо… – согласилась она. – Приходи. Я не обещаю, что буду болтать с тобой, но если не придёшь… то я просто перестану верить в твоё существование.
Слава повернул голову к Оле, хотел что-то сказать, но та, глядя в сторону, коротко кивнула: «Всё, что нужно, решайте с дочерью». Он понял, что извинений перед Олей тоже не вернуть прошлое. Несколько секунд колебался, а потом тихо вышел.
Дверь закрылась. Арина оперлась хлопнувшей спиной об стену, медленно осела на пол. Оля к ней подскочила:
– Дочка, как ты?
– Нормально… – Арина уткнулась в колени, несколько раз тряхнула головой. – Просто… почему-то трясёт.
Оля присела рядом, обняла за плечи. Девочка крепко зажмурилась, и Оля ощутила, как её худенькое тело содрогается от сдерживаемых рыданий.
– Прости, – вырвалось у матери, хотя она и не понимала, за что именно извиняется. За мужа? За то, что не остановила его много лет назад? За всё, что они теперь вынуждены терпеть?
– Ничего… – всхлипнула Арина. – Правда, я не хочу, чтоб он полностью пропадал. Наверное, часть меня всё ещё жаждет папы. А часть… очень злая на него.
Оля кивнула, прислонившись лбом к её волосам:
– Ты имеешь право и на злость, и на любую другую эмоцию. Это твоя жизнь, ваш общий путь. Тяжёлый, понимаю…
Арина подняла потускневший взгляд:
– А если всё сорвётся, снова станет больно?
– Мы справимся, – устало ответила Оля. – Главное – мы вдвоём. Как раньше.
Они так и просидели на полу, прислонившись к стене. На кухне остывал чай, комнату заливал сумрак. С улицы доносились голоса проходящих людей, чьи-то шаги по лестнице. Где-то за дверью в подъезде, вероятно, уходил их отец, с хрупкими обещаниями под мышкой. Придёт ли завтра, через месяц? Никто не мог поручиться.
Но Оля чувствовала, что Арина уже не та беззащитная четырёхлетняя девочка, которую можно запросто травмировать чьим-то уходом. Теперь у неё есть право голосовать сердцем, выбирать степень доверия. И если однажды Слава всё же научится быть рядом, хорошо. А нет – они с дочерью и это переживут. Слипшийся ком в горле никуда не девался, но жизнь продолжалась.
– Мам, можно, я просто тут с тобой посижу? – спросила Арина приглушённо.
– Конечно, милая, – Оля крепче прижала дочь к себе.
Больше ничего не говорили. И так было всё ясно: впереди много боли или надежды – неизвестно. Но в этот вечер главное было обнять друг друга и знать, что они хотя бы не одни. Каждый из них способен поддержать друг друга.