Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
После предыдущего эпизода создается впечатление, что Иван Яковлевич, кажется, после второй уже неудачи в делах сердечных решил пойти по пути героя гончаровской "Обыкновенной истории". Напомню - к эпизоду сегодняшнему ему 23 года. Возраст для того времени уже вполне достаточный для женитьбы. Да - пусть он финансово не вполне состоятелен! Но, чорт побери, и не нищий же! Или фиаско с Софьей Платоновной способна разрушить всю дальнейшую жизнь нашего Рихтера? А вот давайте сейчас же и узнаем!..
Полностью и в хронологическом порядке с проектом САМЫЙ ЛУЧШiЙ ИСТОРИЧЕСКiЙ СЕРИАЛЪ можно познакомиться в каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
"ВОДА ЖИВАЯ И МЕРТВАЯ"
СЕРИЯ ОДИННАДЦАТАЯ ЭПИЗОД 1
К 1819 году среди служащих Министерства полиции стали разноситься многочисленные шепоты: дошли слухи, что громоздкость нашей епархии таки обратила на себя внимание Государя, и, дескать, нас то ли упразднят вовсе, то ли присовокупят к чему-то. Шушукались также и о том, что якобы Яков Иванович де Санглен каким-то образом сумел обмануть Государя... Что там произошло - никто не знал, уж тем более, ни у кого в голове не умещалось - как можно вообще обмануть Государя?.. Понятно, что задать такие вопросы напрямую Аммосову никто из нас не смел, к тому же, что последний стал сильно сдавать: он будто сох буквально на глазах, кроме того - по болезни едва не впервые - как сказывали старожилы - брал весною отпуск в целый месяц, после которого вернулся уже вовсе неузнаваемым и ещё более мизантропом, чем ранее. Сашка Шварц, с которым мы довольно редко виделись на новой его квартире на Миллионной (он из одного упрямства съехал от тестя своего Яковлева, хоть тот и решительно возражал), лишь посмеивался на мои опасения, говоря, что на какие бы части наше министерство не разобрали, Особенная канцелярия в любом случае останется неприкосновенной - по сугубому значению своему. "Такой усердной сове в дупле, как ты, уж точно бояться нечего", - дружески хлопая меня по плечу, говорил он, намекая на моё нечаянное благоприобретение - очки, коими пришлось не так давно обзавестись по причине ухудшения зрения. Он был прав - службы у меня, действительно, прибавлялось месяц за месяцем, особенно во время болезни Аммосова. Пару раз я был вызываем к Максиму Яковлевичу фон Фоку лично - для составления некоторых весьма важных бумаг и разбирательства одного дела, весившего в добром десятке папок едва не с пуд.
- Вас, сударь, Фёдор Николаевич выделял особым образом, - пристально, словно изучая меня, молвил фон Фок, говоря об Аммосове как о покойнике. - Доверяя его опыту, доверюсь и я, тем более, что последняя проба пера с делом о фальшивых ассигнациях, полагаю, удалась. А правда ли, сударь, что вы, служа у Булгакова в московском почтамте, осмеливались давать ему письменные советы по тем или иным вопросам?
Пришлось объяснить ему, что сие было вовсе не так, и что разработанная мною система экстрактов подразумевала по каждой бумаге лишь отдельный пункт, в котором я, хорошенько разобравшись в её сути и более или менее представляя себе механизм работы Почтамта, лишь позволял себе отмечать порученное мне дело по степени важности для директора или же решался указать возможный способ решения вопроса, если тот не представлял из себя ничего значительного, иными словами, был просто пустяшным.
- Ну, хорошо, а ежели вы просто ошибаетесь? - терпеливо продолжил спрашивать фон Фок. - Такое же возможно?
- Именно так - по ничтожеству положения своего, - смиренно отвечал я. - Но когда сперва господин Рунич, а после господин Булгаков иной раз, видя моё усердие, просили меня вынести по некоторым делам свой краткий вердикт, я делал это, сперва весьма отвлеченно справляясь у опытных чиновников о сложившемся практикуме, и лишь после того осмеливаясь на предложенный способ решения.
- Иными словами, - перебил меня Максим Яковлевич, - вы, не упуская ничего, рассматриваете всякое дело со всех сторон и как хорошее блюдо преподносите его уже готовеньким? И как же это у вас получается?
- Обладая природною способностью к быстрому чтению, я воспитал в себе привычку каждую бумагу разбивать на отдельные смысловые пункты - так лучше видны её истинные суть и значение. Таким же точно образом, только сугубо сжато, ценя бесценное время начальства, довожу дело до его стола.
- Что ж, довольно, - кажется, фон Фок был удовлетворен моими ответами. - Возьмите, сударь, отложенное для вас, - он кивнул на гору папок, возвышавшихся на краю его просторного стола, - и по мере готовности извольте доложить о сути. Ну и - как вы там это делаете?.. Попрошу вынести своё частное мнение. От прочего я вас освобождаю, даю неделю. Иван Яковлевич, кажется, я не путаю?.. Прямо как наш Яков Иванович, только наоборот, - неожиданно улыбнулся он, имея в виду тогдашнего директора Особенной канцелярии де Санглена.
Три дня у меня ушло на одно только прочтение всех бумаг, по мере которого я быстро делал краткие заметки для памяти. Не могу раскрыть всех подробностей, но суть дела касалась некоторой тайной офицерской организации, члены которой, явно что-то замышляя, принялись едва не поголовно выходить в отставку с тем, чтобы занимать весьма немаловажные места по статской службе. На беглый взгляд, это выглядело неопасно, тем более, что речь шла только о Москве и некоторых губерниях, если бы сии персоны не были - во-первых - людьми, прошедшими суровую школу наполеоновских войн, во-вторых - представителями едва не самых лучших, известных и разветвленных дворянских фамилий, в третьих же - по поступавшим доносам - собрания их имели не только весьма опасные либералистические цели, вроде обучения солдат и их детей в школах по типу "ланкастерских", но и кое-что посерьезнее... Подготовленный мною экстракт занимал четыре страницы, я ужимал его как мог, но, принимая во внимание объем исходника, смирился с тем, что менее, увы, не получится. На отдельном листе я осмелился предложить Максиму Яковлевичу план по установлению усиленного наблюдения за некоторыми ключевыми персонами, внедрение в московскую организацию своего агента, и до вынесения окончательного решения дал полиции полгода сроку, много - год, после которого уже способней было бы сделать вывод о степени опасности этого тайного комплота. На всё ушло у меня пять дней, по прошествии коих я предоставил фон Фоку свои бумаги. Волновался ли я, ожидая его решения? Признаюсь откровенно: нисколько! Это ничуть не рисовка - спустя-то столько лет, дескать, чего уж!.. Просто... Было у меня тогда какое-то наитие: ведь по сути я сделал всё не только ранее отпущенного мне сроку, но и очень хорошо, приложив все свои способности и весь накопленный мною опыт подобной работы. И нет тут никакого секрета: все чиновники делятся на три категории. Первая - и самая многочисленная: несчастные, без особых талантов и дарований, принуждённые отбывать в присутствии день за днем за нищенское жалование, от того-то и изыскивающие частенько любой способ урвать с просителей всякий лишний рубль. А если учесть, что у многих из них вовсе нет и такой возможности, то... Мне жаль их, но удел их чаще всего печален и безысходен. Вторая - самая мерзкая: те же, что и первые, но наделённые всё же единственным свойством - подсиживать, ластиться, доносить, урвать, возвыситься. Более Создатель не дал им решительно ничего, рассудив, что и того будет им довольно. Как раз в те годы я столкнулся с одним из таких: поступив на службу на полгода раньше меня, он всё никак не мог понять - отчего это Рихтер сделался вдруг привечаемым начальством, и принялся всячески сперва изводить меня, а затем- как я узнал - строчил на меня ябеды Аммосову, а после смерти его - самому фон Фоку. Когда у таких господ всё же получается осуществить свои мерзейшие планы, они становятся самыми страшными для подчиненных начальниками, милостиво поощряя ту самую систему кляуз и доносительства, что практиковали сами. Немудрено - ведь они помнят годы своих унижений!.. И третья, наконец: люди талантливые, умные, продвигающиеся по служебной лестнице исключительно данными им свыше дарованиями, способностями и трудолюбием. Опыт для таких - бесценная кладь, пополняемая каждодневно. Таким, к слову, был как раз Максим Яковлевич фон Фок: родившись в семье, далёкой от столицы и ближнего к Престолу круга, он пробился только одними лишь усердием и даром человека, поцелованного Богом, - видеть, слышать, примечать, делать выводы, трудиться. Возможно, именно потому, ознакомившись с моею работой, он следующим утром вызвал меня к себе и коротким жестом пригласил садиться.
- А вы жук, Иван Яковлевич! Большой жук! - посмеиваясь, произнес фон Фок, произнося, хоть по-русски в целом говорил весьма изрядно, слово "жук" как "жюкъ". - Я, конечно, и сам виноват, не умел рассмотреть яснее.
Тут он поднялся из-за стола, неторопливо, видимо, размышляя на ходу, обошел его, встал рядом со мною и как бы нечаянно положил мягкую свою руку мне на плечо.
- А поступим мы с вами, Иван Яковлевич, вот как... Изыски ваши я отправляю наверх без каких-либо цензур со своей стороны, и. уверен, они не останутся незамеченными, принимая во внимание особую их государственную важность. По результатам беру на себя труд представить вас вне выслуги к следующему чину, и - что-то подсказывает мне - третья степень Анны вполне может вас ожидать уже в достаточно ближайшем времени, надобно только запастись терпением. Далее... Подайте мне прошение на месячный отпуск по состоянию здоровья - я подпишу его. Нет-нет!.. - Он успокаивающе, заметив, как я попытался привстать, снова придавил мое плечо. - Так нужно, доверьтесь мне. Отныне я беру вас под свою опеку. По возвращении вас ожидает должность чиновника по особым поручениям с подчинением непосредственно мне - у меня, сударь, есть свои планы на вас. Не стану скрывать - уже совсем скоро, быть может, даже летом всех нас ожидают перемены, но при любых раскладах я оставлю вас при себе. Будущее ваше обеспечено, держитесь меня, а голову свою и здоровье - берегите, они составят ваш капитал, а о прочем я позабочусь!
Окрылённый такой беседою, я тем же днем подал прошение на отпуск - к родным на Псковщину, в который и отбыл, едва дождавшись возвращения на службу Аммосова - увы, его после того более уж я не застал в живых.
********************************************
Некоторая "усеченность" - по понятным причинам видеоконтента с музыкою начала XIX столетия принуждает меня порою прибегать к... странным источникам. Тем не менее осмелюсь сегодня в качестве музыкальной виньетки предложить вашему вниманию романс на стихи Жуковского и музыку Алябьева "Прошли, прошли вы, дни очарованья". Только не удивляйтесь темному экрану: так и есть, он и в самом деле тёмен в оригинале, зато любительское исполнение романса - вполне на высоте... Или - во всяком случае - передает очарование оригинала и Эпохи, разумеется.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу