Помните ощущение, когда мир вокруг вдруг переворачивается с ног на голову? Когда привычные представления рассыпаются, как карточный домик от легкого дуновения?
Именно это случилось с Вэй Чжаном — успешным китайским бизнесменом, которого судьба занесла в самое сердце русской глубинки. То, что начиналось как обычная деловая поездка, превратилось в путешествие, изменившее его мировоззрение навсегда.
От небоскребов Шанхая до избы в Карелии
— Ты точно этого хочешь? — спросил меня Вэй, когда я предложил ему поехать со мной в командировку в Карелию. — У меня встреча с инвесторами через неделю, я не могу просто так...
— Да брось, — перебил я его. — Когда еще выпадет шанс увидеть настоящую Россию? Не туристические маршруты, а то, как живут люди на самом деле.
Вэй скептически поднял бровь, но в его глазах промелькнуло любопытство. Так началась наша история.
Вэй Чжан — не просто бизнесмен. В свои 35 лет он уже управляет технологической компанией с оборотом в миллионы долларов. Его обычный день — это переговоры в стеклянных офисах, обеды в мишленовских ресторанах и вечерние коктейли на крыше небоскреба с видом на сверкающий Шанхай.
Мы познакомились на бизнес-форуме в Москве, где я освещал вопросы российско-китайского сотрудничества.
— Представляешь, когда я летел сюда, я думал, что в России медведи по улицам ходят, — смеялся Вэй за бокалом вина. — А тут... ну, почти как в Пекине, только люди выше и погода хуже.
Что ж, я решил показать ему, что Россия — это не только Москва с её небоскребами и кофейнями. Так мы оказались в крошечной деревушке Нильмогуба на берегу Онежского озера. Население — 157 человек, одна школа, один магазин и бескрайние леса вокруг.
Первый культурный шок: деньги — не главное
— Это... интересно, — только и смог выдавить Вэй, когда мы приехали к дому Михаила Петровича — моего давнего знакомого, у которого я договорился остановиться.
Михаилу Петровичу под семьдесят. Всю жизнь проработал лесником, живет в добротном, но скромном доме, который построил своими руками. Денег у него, мягко говоря, немного — пенсия да небольшой доход от продажи ягод и грибов туристам.
— Чаю-то попьете с дороги? — Михаил Петрович суетился у старенькой печки. — Я тут морошки прошлым летом насобирал, варенье сделал — пальчики оближешь!
Вэй сидел на деревянной лавке, обводя взглядом комнату — старые фотографии на стенах, потертый комод, самодельные половики. В его глазах читалось недоумение.
Вечером, когда хозяин ушел спать, Вэй шепотом спросил меня:
— Он что, правда счастлив здесь? У него же... ничего нет.
Я улыбнулся:
— У него есть все, что ему нужно. Завтра сам увидишь.
И он увидел. Увидел, как Михаил Петрович просыпается с рассветом и, насвистывая, идет проверять свои ульи. Как трепетно относится к каждой пчеле. Как угощает медом соседских детишек. Как светятся его глаза, когда он показывает любимые места в лесу.
— Я тридцать лет каждое утро думаю только о котировках акций и рентабельности бизнеса, — признался мне Вэй на третий день. — А этот человек смотрит на закат и по-настоящему его видит. Я даже не помню, когда последний раз замечал закаты.
«Сарафанное радио» и настоящие связи
Весть о "китайском госте" разнеслась по деревне со скоростью лесного пожара. Вскоре к дому Михаила Петровича потянулись соседи — кто с пирогами, кто просто поглазеть на заморского гостя.
— Да ты не стесняйся, сынок, ешь! — приговаривала Анна Васильевна, подкладывая Вэю очередной кусок пирога с черникой. — У нас тут принято от души угощать.
Вэй, который привык к деловым ужинам, где каждое слово взвешивается, а каждый жест имеет подтекст, был совершенно обезоружен этой непосредственностью.
— В Китае тоже ценится гостеприимство, но... не так, — объяснял он мне позже. — Там всегда думаешь, что от тебя хотят получить что-то взамен. А тут люди просто... делятся.
Настоящим откровением для Вэя стал деревенский принцип взаимопомощи. Когда у соседа Виктора сломался трактор, полдеревни собралось, чтобы помочь с ремонтом.
— У нас как-то был случай на фабрике, — рассказывал Вэй, наблюдая за работой мужиков. — Сломалось оборудование, так мы три дня искали подрядчика подешевле, а потом еще неделю согласовывали договор. А тут — раз, и все решилось за день, без всяких бумажек.
— У нас это называется "всем миром", — объяснил я. — Сегодня ты помог, завтра тебе помогут.
— В бизнес-школе нас учили, что человеческие отношения — это капитал, — задумчиво произнес Вэй. — Но, кажется, они имели в виду что-то совсем другое.
Время, которое течет иначе
К концу недели я заметил, что Вэй изменился. Он перестал постоянно проверять телефон, стал больше улыбаться и даже научился колоть дрова (правда, не без синяка на пальце).
— Слушай, а эти ваши... как их... "авось" и "небось" — это реально работает? — спросил он меня, когда мы сидели на берегу озера.
— В каком смысле?
— Ну, Михаил Петрович говорит: "Авось, завтра погода наладится". И она налаживается! Я три года планировал открытие филиала в Европе, просчитывал все до мелочей, а в итоге все равно половина пошла не по плану.
Я рассмеялся:
— "Авось" — это не бизнес-стратегия. Это... образ мышления. Когда ты принимаешь, что не все в жизни можно контролировать.
— В Китае есть похожая концепция — "у вэй", действие через недеяние, — кивнул Вэй. — Но мы о ней больше говорим, чем практикуем. А здесь люди просто живут так.
В тот вечер Вэй долго сидел на крыльце, смотрел на звезды и что-то записывал в блокнот. А утром сообщил, что перенес все встречи на следующую неделю.
— Хочу еще побыть здесь, — объяснил он. — Мне кажется, я на пороге чего-то важного.
Возвращение в реальность, которая уже не та
Две недели в российской глубинке подошли к концу. Когда мы возвращались в Москву, Вэй был непривычно молчалив.
— Ты как? — спросил я, когда мы уже сидели в аэропорту, ожидая его рейс в Шанхай.
— Знаешь, я всю жизнь гнался за успехом, — медленно произнес он. — Больше денег, больше влияния, больше статуса. И я достиг всего этого. Но там, в деревне, я понял, что упустил что-то важное.
— И что же?
— Настоящую жизнь, — просто ответил он. — Не ту, что в графиках и отчетах, а ту, что в рассветах, закатах и разговорах у костра. Ты не поверишь, но я впервые за двадцать лет спал без снотворного.
По данным исследования Всемирной организации здравоохранения, более 300 миллионов человек в мире страдают от депрессии, и большинство из них — жители крупных городов с высоким уровнем дохода. Парадокс нашего времени: чем больше материальных благ, тем меньше удовлетворенности жизнью.
— Что ты будешь делать теперь? — поинтересовался я.
Вэй улыбнулся:
— Для начала выспаться. Потом, возможно, пересмотреть некоторые приоритеты в бизнесе. А летом... — он сделал паузу. — Я обещал Михаилу Петровичу помочь с новой крышей для дома. Так что, думаю, мы еще увидимся.
Эпилог: ценности, которые не купишь
Прошло полгода с тех пор, как Вэй вернулся в Китай. За это время он:
- Сократил рабочий день в своей компании до шести часов
- Запустил программу поддержки фермерских хозяйств в провинции Юньнань
- И, что самое удивительное, купил небольшой домик недалеко от той самой деревни в Карелии
«Мои партнеры крутили пальцем у виска, когда я рассказал им о русской деревне, — написал мне Вэй недавно. — Но я понял одну простую вещь: если успех не делает тебя счастливее, возможно, это не тот успех, который тебе нужен».
По последним исследованиям Института социальных изменений, люди, живущие в небольших сообществах с сильными социальными связями, демонстрируют более высокий уровень субъективного благополучия, чем обитатели мегаполисов с высоким доходом. Именно эту закономерность на собственном опыте подтвердил Вэй.
«В России есть выражение "душа нараспашку", — рассказывал мне Вэй при нашей последней встрече. — Раньше я не понимал его значения. Теперь же я вижу, что в этой открытости, в этой готовности делиться и принимать жизнь такой, какая она есть, — огромная мудрость и сила».
А что вы думаете о балансе между успехом и счастьем? Возможно ли в нашем безумном мире найти золотую середину? Делитесь своими мыслями в комментариях и подписывайтесь на канал, если хотите больше таких историй о том, как неожиданные встречи и места могут изменить нашу жизнь.
Я уверен, у каждого из нас есть своя "русская глубинка" — место или опыт, который способен перевернуть представление о по-настоящему важных вещах.