Чуваши по Чуваши Казанского Заволжья (1910) [Ч2]

Душу чуваши представляют отличной от тела сущностью, но не чисто духовной. Ей они приписывают тонкую материальность. Живёт она, по их понятиям, в теле человека, в самой середине его, но где именно — точно указать не могут. Приписывают ей даже цвет: по цветам, главным образом, и отличаются, по их мнению, души людей и разных животных. Образ душа имеет тот же самый, как и тело, в котором она жила. По выходе из тела она купается, потом поступает в ведение ангелов и переходит в загробный мир. Но она слышит и видит всё, что о ней говорят и что делают около тела. Загробный мир похож на здешний: для чистых он лучше здешнего, для грешников — хуже. Там строго-патриархальная жизнь: все покойники повинуются старику, начальнику (или голове) кладбища, и без его позволения не могут уходить с кладбища на волю. К умирающему человеку покойники-родственники едут, как на свадьбу: мужчину они считают женихом и за него выдают замуж одну из своих подруг, женщину считают невестой и её берут замуж за одного из своих мужчин. Умершие девственники и девственницы женятся и выходят замуж после смерти. Знакомые там опять встретятся. Дети находятся под покровительством старших.

Только душа человека, не преданного земле, не вступает в семью праотцев, а обращается в злого духа, страдает и пугает людей, требуя похорон, до тех пор, пока кости его не будут преданы земле. Незаконнорождённые, некрещёные и скрытые дети обращаются в огненных змей. Каждому человеку назначается в той жизни известного рода служба. Предварительно душа проходит мытарства: она должна подняться по гладкой железной плите вверх — если она святая, то дойдёт до верха и вступит в рай; если у неё не хватит добрых дел, то сползёт вниз, воткнётся на железный кол. Тогда её демоны бросают в ад, где она должна мучиться в кипящем котле. Выходят души из этого котла благодаря добрым делам. Если человек во время земной жизни отдал нищему хоть одну луковицу, то и эта луковица служит ему тем, за что он может ухватиться и выйти из котла. Колдуны на том свете служат лошадьми, санями и даже полозьями для саней, на которых ездят шайтаны (нечистые духи). Незамужним девушкам по смерти достаётся пасти в раю кур и гусей. Души младенцев обращаются в птиц — чаще в кукушек.

Покойники вообще могут иметь сношение с внешним миром и даже влиять на жизнь живых. В течение сорока дней после смерти душа часто посещает свой дом. Но она приходит и после — в особенности, если начнут забывать её и долгое время не совершают о ней поминовения. Тогда она, чтобы напомнить о себе, насылает на живых болезни и несчастия. Напротив, если она довольна живыми, покровительствует им и содействует их благополучию.

Поэтому чуваши довольно часто совершают поминовение усопших: поминают их во время каждой попойки и даже молитвы. Прольётся ли пиво или водка, или упадёт кусок хлеба на пол — говорят: «Ваттисен умĕнче пултăр!» (Пусть будет перед покойниками!). Нарочитые дни поминовения усопших отчасти приурочены к христианским родительским дням, а отчасти — независимы от этих дней. Первые большие поминки в честь покойного бывают, как было сказано, в день похорон; вторые — в сороковой день после смерти. Эти последние называются «йупа» или «помилки». Первое название произошло оттого, что в старину в этот день провожали на кладбище «йупа» (чурбан), изображавший покойника, и вбивали его в могильную насыпь. В остальное время всех покойников поминают вместе. Поминальные дни у них в старину были: весенний (праздновавшийся в Великую Субботу), летний (в Семик), осенний (в ноябре) и зимний (на Масленицу). Теперь поминовение это состоит в подаче просфоры и поминальной записки в церкви, в троекратной молитве дома с ковшами пива в руках и ядении блинов и яичницы с поминовением усопших. В старину домашняя молитва была сложная: сначала молились, обращаясь к дверям, отливали пиво из ковшей в пустой сосуд, предназначенный для покойников, и отламывали кусочки от блинов, кладя их для покойников в особый сосуд.

В небольшом очерке невозможно описать подробно все древние обычаи и обряды чуваш, поэтому мы ограничимся сказанным.

С принятием ислама и христианства старая национальная вера чуваш пала, и в Казанском Заволжье осталось немного чуваш, оставшихся верными прадедовской религии (они сохранились в районе с. Тюрлемы Чебоксарского уезда и в некоторых местах Цивильского уезда). Но большинство чуваш всё ещё живёт под влиянием своей прежней веры. Поэтому не можем не сказать о ней несколько слов.

Чувашская вера относится к разряду шаманских языческих религий. Ислам и христианство застали эту религию в том состоянии, которое можно назвать переходным, а потому и неопределённым. Жречество не успело получить при ней развития и настоящей организации, а потому не могла создаться и система этой религии. Но мы постараемся вкратце разобраться в ней.

Чувашская религия дуалистическая, но дуализм в ней не полный: Верховное Божество одно — это Турă (Тӑпăр), властелин неба и царь всей вселенной. Так как чуваши не могли объяснить самобытного бытия Верховного Божества, то приписали Ему Мать. Для заведования стихиями и разными явлениями, по представлению чуваш, имеются второстепенные боги, которые, вероятно, считаются детьми Верховного Бога, так как последнему они приписывают жену.

К числу этих второстепенных божеств относятся:

1. Сÿлти Кепе — судьба,
2. Перекет Турри — бог изобилия,
3. Тиун çураткай тура — творец душ,
4. Иÿлбӑх — бог участи,
5. Çĕр ашшĕ — отец земли,
6. Çĕр амиашӑ — мать земли,
7. Хĕвел — солнце,
8. Уйах — луна, и некоторые другие.

Третьестепенные божества — слуги перечисленных богов:

1. Пихампар — дух благополучия, охранитель стад и покровитель огня,
2. Епĕл Турри — покровитель дома,
3. Картар Турри — охранитель хлевов и скота,
4. Шыври Турă — водяной бог,
5. Пирĕш Ти — ангел,
6. Хĕрт-Сорт — домовой и др.

Все перечисленные духи относятся к числу добрых, лишь изредка проявляющих свой гнев. Но есть царство злого духа — Шуйттана. Хотя злые духи без разрешения Турă не могут делать ничего, они хитры и добились того, что Турă разрешил им вредить людям. В царстве Шуйттана состоят:

1. Есрĕлĕ — умерщвляющий дух,
2. Ийĕ — злой дух, гуляющий по ночам, принимающий различные облики и сбивающий людей с дороги,
3. Арçури — леший,
4. Упĕте — длинноволосое, нагое, в образе женщины существо, умерщвляющее людей посредством щекотания,
5. Шури — водяной, топящий людей,
6. Вĕри-çĕлĕн — огненный змей,
7. Сивçир — лихорадка,
8. Вăпăр — баба-яга,
9. Киремет,
10. Йĕрĕх,
11. Шатăн,
12. Вопкăн.

Добрые божества не имеют в воображении чуваша определённого образа. Только Верховный Бог представляется в образе седовласого старика с бородой и с посохом в руке. Он иногда спускается на землю и ходит по полям, по межам (в полдень). Злым же духам чуваши приписывают те или иные образы.

Слово «киремет» (керемет) понимается трояко:

1. Им обозначается злой дух, жадный, насылающий на людей разные напасти и тем вынуждающий приносить ему жертвы и дары;
2. Так называется место, избранное духом — кереметем — для обитания;
3. «Керемет» — это также вещи (куски холста и деньги), хранящиеся в доме в особом священном сосуде, которые, по верованию чувашей, обладают тайной силой охранять семью и дом от козней керемета.

В тех же трёх значениях употребляется и слово «йĕрĕх»: йĕрĕх — это тот же керемет, но меньшей силы. Керемет силён и от него так просто не избавишься, а йĕрĕх — слаб, его действия не угрожают жизни: он лишь насылает незначительные болезни — фурункулы и тому подобное. Опасен он, главным образом, своей назойливостью.

Культ находится в зависимости от верований.

Идолопоклонниками чувашей, по нашему мнению, назвать нельзя: идолов у них нет, им они не поклоняются и, вероятно, никогда не поклонялись. Так называемый «чувашский идол» в Казанском городском музее, очевидно, представляет собой не что иное, как изображение покойника, изготовленное для церемонии проводов на 40-й день после смерти.

Чувашский культ — это культ духов. Он состоит или в молитве о милости и помощи (если дух добрый), или в молитве о прощении и избавлении от зла (если дух злой). Помимо молитвы, неотъемлемой частью культа является жертва — кровавая или бескровная. Кровавой жертвой служат куры, гуси, овцы, телята и даже лошади. Бескровная — хлеб, каша, яйца, пиво, вино, деньги, холст и печенье в виде животных (орхамах).

Йĕрĕха часто обманывают, бросая ему круглые лепёшки, похожие на серебряные монеты (мамли или мамале).

Моления с жертвоприношениями совершаются обычно в каждой семье отдельно, только в присутствии членов семьи. Обряды проводит глава семьи. Лишь при поминовении умерших и в некоторых других случаях могут участвовать посторонние. Один раз в году бывает общее народное моление — так называемое «учÿк» (уй-туй), установленное в честь Верховного Бога и совершаемое на Троицкой неделе, сразу после Семика. Это — полевое моление об урожае. Его проводит избранный народом жрец.

Существует также моление о дожде, совершаемое приглашённым стариком или старухой, но устраиваемое девушками и детьми. Жертвой служит каша, поэтому оно известно под именами «Яхĕр-пăтти» или «салакашик-пăтти» («девичья каша» или «воробьиная каша»). По окончании моления участники бросают друг друга в реку, пруд или обливают водой.

На кладбищах на свежих могилах взрослых, особенно умерших внезапно, втыкают осиновые колья, чтобы покойники не стали причиной Божьего гнева, выражающегося в засухе.

Существуют и полууниверсальные религиозные обряды: кража земли и воды, проведение «железной ограды» вокруг селения и изгнание болезни.

К культу духов примыкает культ предков. Замечательно, что чуваши-язычники не столько молятся за покойников, сколько — покойникам, просят их простить, если забыли помянуть, и просят покровительства, здоровья и благополучия семье.

Хотя чувашская языческая религия довольно крепко держится только чувашами-язычниками, тем не менее христианству предстоит немало борьбы с остатками язычества среди чувашей-христиан. Языческие воззрения укоренились в сознании чувашей, и христианство они рассматривают со своей точки зрения. Только благодаря неразвитости их языческой системы и отсутствию влиятельных приверженцев старой веры, христианство ограждено от появления новых ересей. Правда, есть нечто еретическое в представлениях большинства чувашей-христиан (например, то, что иконы называют «богами»), но там, где дело христианского просвещения поставлено хорошо, недостатки в религиозных представлениях чувашей постепенно исчезают. В настоящее время есть такие чувашские приходы, где религиозно-нравственное состояние чувашей весьма удовлетворительно.

Но, к сожалению, о большинстве приходов нужно сказать, что торжество христианства в них далеко не обеспечено. Если язычество — обороняющийся враг христианства, то ислам — наступающий. Уже многих чувашей он «отатарил», и страшная пасть его не перестаёт устремляться в сторону чувашей. И в наше время немало чувашей отступило в магометанство. Только рациональные миссионерские меры по системе Ильминского являются надёжной преградой против грозного врага.

Праздники и развлечения в старину и в настоящее время:

Çăварни, Калăм-кунĕ, Пирми, Сорен, Ман-кун, Соха-тÿ (ака-туй), Уйав, Çимек, Çинçе, Пĕш-куй, Улма ираснике, Авăн-йашки, Кер-сăри, Сорах-урă, Кашарни.

Чувашские праздники выражают, главным образом, поклонение чувашей перед производительной силой природы и веру в Промысел Тура и низших духов, устраивающих благополучие жизни. Праздники эти приурочены к разным временам года, а промежутки между ними определяются фазами луны и недельным счётом. В настоящее время, под влиянием христианства, празднование их чаще всего приурочивается ко времени христианских праздников. Под влиянием же христианства значительно изменилась и упростилась ритуальная сторона чувашских праздников; значительно сократилось и число их.

Год у чувашей начинается с первого весеннего месяца, которым считается «Норис ойĕ» (март), начинающийся около половины февраля по солнечному календарю старого стиля. С этого месяца начинаются и праздники годового круга. Первым праздником в году считается «Çăварни» — Масленица. В прежнее время праздник этот начинался с четверга, перед русской масленицей, и продолжался четыре недели. В постное время чуваши-христиане празднуют «Çăварни» вместе с русскими. Первый день Масленицы называется «Мăн-Çăварни» — Великая Масленица.

В селе Богатырёво (Патĕр-ял), Ядринского уезда, и в других местах почти за две недели до этого дня парни, девушки и подростки обоего пола начинают собираться по вечерам на известную им гору. Здесь они катаются на санках, коньках и даже больших санях, на которых садятся парни и девушки целыми группами. С каждым днём развлечения эти всё больше и больше захватывают сердца молодёжи, и публики на горе становится всё больше и больше. Начинают выходить и взрослые — поглазеть и посмотреть, как развлекается молодёжь и детвора. С приближением Масленицы начинают петь приветственные песни в честь Масленицы. Вот внизу, под горой, собралась толпа парней и запела: «Çăварни!..» Немного погодя, повторяется то же самое. Поднимаясь на гору медленными шагами, поют:

Çăварни!

Çă-варна карса кил,

Коп-коп икерҫĕ хып!

Масленица!

Приди с открытым ртом,

Клади (в рот) блин — коп-коп!

Поют и другие песни. Накануне Великой Масленицы, прежде чем разойтись по домам, поют эти песни при большом стечении молодёжи. Кроме того, приветствуя приближение и наступление праздника, поют следующую ягинную:

Çăварни!

Çăварни çитрĕ, çу çитрĕ,

Картлă-картлă, пашалу,

Вон-ик çытар, пĕр тÿшек,

Хорăн тăрри холтăрĕ,

Йăнра тăрри йăнпăлĕ,

Тÿрÿш тăрри тÿмăлĕ,

Тăхтасамăр, тăхласам,

Тупти-хлати килĕт тет,

Хоп-коперпе çитнĕ тет.

Вон-ик вĕçлă пупшне

Хиптарăт те çонтарат.

Масленица!

Масленица наступила, масло пришло,

Разукрашенная лепёшка,

Двенадцать подушек, одна перина,

Вершина берёзы качается,

Вершина ветлы колышется,

Вершина ёлки шумит.

Подождите, свахи,

Говорят, едет сват из Тунтă,

Доехал до Лубочного моста,

Двенадцатиплетной нагайкой

Бьёт и жжёт!

Был в старину также обычай оставлять на эту ночь соломенное чучело на горе, называемое «Çăварни карăкĕ» (масленичная старуха), перед которым ребятишки делали поклоны, и только тогда расходились по домам. В самый день Великой Масленицы подростки, а также парни и девушки просыпаются рано. Вставший раньше всех, одевается, берёт санки и, крича: «Вставайте, идёмте на гору, пришла Масленица!», бежит на гору и, поставив санки прямо, скатывается с горы, говоря: «Кантăр тÿрĕ полтăр! Кантăр вăрăм полтăр!» (Пусть будет прямой лён! Пусть будет длинный лён!). При этом в старину из правой руки сыпали лён. В ожидании других, первопришедший продолжает «сеять лён». Каждого нового «сеятеля» он встречает с насмешкой и обзывает: «Сала-кайăк опăшки!» (Муж воробьиной самки!), а девушек: «Сала-кайăк карăкки!» (Старуха воробья!). Число «сеятелей» становится всё больше, и «воробьи» (вставшие поздно) принимают насмешки. Пришедший на каток позже всех на целый год получает титул «сала-кайăк опăшки» или «сала-кайăк карăкки». С первого дня Масленицы всех охватывает праздничное настроение: начинают печь блины, устраивают застолья. По вечерам молодёжь продолжает собираться на горе — теперь там ещё веселее, чем было прежде.

В некоторых сёлах с пятницы начинают кататься на лошадях. Но повсеместно катаются на лошадях только в последний день — в Прощёное воскресенье, которое у чувашей называется «Кĕçĕн-Çăварни» — Малая Масленица. В этот день после обеда выезжают кататься по улице. Для этого в каждом дворе запрягают пару лошадей с колокольчиками и бубенцами, украшают их лентами и соломенными украшениями. Катаются и парни, и девушки, и дети, и даже пожилые. Катающиеся поют песни, называемые «масленичными». Некатающиеся стоят на улице целыми толпами в качестве зрителей. Шум, гомон, звон и гудение стоит в этот день с полудня до полуночи. Некоторые катаются даже до утра. В Чистый понедельник топят баню, так как на Масленице баню не топят.

Через 7 недель после «Çăварни» у чувашей начинался новый цикл праздников, которые теперь слились с христианской Пасхой. Первый из этих весенних праздников носил название «Калăм-кунĕ» (в селе Богатырёво его называют «Кавăн-конĕ»). То, что этот праздник начинался со среды Страстной недели — несомненно, но какие обряды совершались во время этого праздника — точно неизвестно. В. К. Магницкий говорит, что среда Страстной недели назначена была для поминовения усопших. Одно несомненно: в «Йун-Калăм кунĕ» окуривали сады, огороды и хмельники, и прятались веретёна, прялки, метлы и колотушки. Накануне открывались крышки сундуков и «сюпсей» (кадка для хранения холста и праздничной одежды) и не закрывались в течение четырёх дней. Утром, в самый день праздника, наблюдают, кто придёт первым из чужого дома. Есть примета: если, говорят, придёт мужчина — то в этом году коровы быков, а овцы — баранов будут дутъ носить (рожать); Если же первой придёт женщина, то будет наоборот.

Если пришедший человек не сядет, то говорят, что в этом году курицы не будут сидеть на яйцах. По словам стариков, в этот день начиналась бочка пива, и совершалось среди двора моление с кашей.

Одним из моментов начинавшегося со среды Страстной недели весеннего праздника являлись вирми (а также вирмесе или Ĕрĕм) и çÿрене, или сĕрен.

Обряды вирми и сĕрен были установлены для изгнания из жилищ шуйттанов (злых духов), пришедших на праздник душ умерших и всевозможных болезней. Говорят, что вирми совершался либо в четверг, либо в субботу на Страстной неделе, а сĕрен — либо в пятницу, либо в субботу той же недели, либо позже.

Обряд вирми совершался так: мальчики брали в руки нарочито заготовленные инструменты, называвшиеся çатăрма (трещотки), и с гуслями и пузырями бегали из дома в дом. Домохозяева угощали их пивом, яйцами и пирогами, а мальчики под звуки своих музыкальных инструментов плясали и пели песни. При уходе давали им по особому пирожку и яйцу. По окончании хождения по домам мальчики и парни съедали собранное где-нибудь в овраге, а всё недоеденное вместе с изломанными трещотками бросали в поле.

При хождении по домам брали также вербу в руки и ею ударяли каждого из членов семьи, в дом которой заходили. Праздник Сĕрен был, вероятно, завершением пасхальных праздников, а потому в старину он, вероятно, совершался не раньше, чем через неделю после Калам-конĕ. Днём совершения его был, вероятно, четверг.

Сĕрен совершался так: толпа избирала из своей среды двух загонщиков и сборщика с мешком за плечами. Каждый мальчик брал в руки прут, обычно лутошку (тонкую лозу). Толпа подходила к дому, и загонщики кричали домохозяину:

«Полк идёт, давай 200 яиц!» (Çăмăрта тăр!).

Хозяин давал сборщику по два яйца и угощал участников процессии, а последние плясали под звуки музыки и хлестали прутьями вынесенную к ним одежду. В некоторых местах вместо прутьев заготовлялись деревянные «сабли» и ими били по воротам при входе во двор, приговаривая:

«Шуйттан, тух, тасал! Тÿр-ĕр, тух, тасал!»

(Дьявол, выйди, удались! Разные болезни, выйдите, удалитесь!).

После угощения старший из толпы бил своей «саблей» всех членов семьи от старшего до младшего, произнося вышеуказанные слова, а потом вся толпа с шумом и криком отправлялась к следующему дому. После обхода всей деревни сборище отправлялось к кладбищу, где участники ели собранные яйца, сырцы и др. По окончании всего каждый сам себя бил палкой, и толпа расходилась по домам.

«Мăн кун» (Великий день), каким именем теперь называется Пасха, был одним из праздничных дней, следовавших после Калам-конĕ. Этот день посвящался поминовению усопших. Так как при обряде поминовения к косякам дверей, к которым обращались во время молитвы, ставили свечи, то день этот иначе назывался Çортă-конĕ (день свечей).

Помянув усопших дома, со своими семейными в тот же день ходили к ближайшим родственникам, при чём ели кашу. Следующие дни, вероятно, до дня, называемого Çÿрен или Сĕрен, пожилые ходили есть кашу к соседям.

Молодёжь же ходила из дома в дом. При этом один садился на лошадь верхом, а остальные участники процессии шли пешком. Предводитель останавливался перед воротами выбранного им дома. Навстречу процессии выходил домохозяин. Предводитель говорил ему, что его дом избран собранием молодёжи. Хозяин дома любезно принимал гостей и угощал их пивом. В эти дни подобные прогулки совершались даже из деревни в деревню.

Четверг Святой недели был, кажется, последним днём чувашской Пасхи.

В 20-х числах апреля у чуваш некоторых местностей справлялся ещё праздник весенней пашни, называвшийся „Ака-туй“ и „Соха-тÿ“ (в Тогашевской волости, Чебоксарского уезда и Чебаевской вол., Ядринского уезда).

Через семь недель после весеннего праздника (Пасхи) наступает праздник лета — Çимĕк (Семик). Промежуток между этими двумя праздничными временами считается весёлым для молодёжи временем. Называется он пуйав (почитание). Это — время игр и хороводов девушек, парней и детей. Начинаются эти хороводы приблизительно через неделю после Пасхи. Во время этих хороводов поются особые хороводные песни („уйав йуррисем"). В это же время обычно парни ближе знакомятся со своими будущими невестами и сватают их. В настоящее время „уйав“ почти совсем оставлен чувашами-вирялями и анатъ-енчи, держится только у чуваш анатри. „Уйав“ в последнюю неделю сливается с „Семиком“.

„Çимĕк“ начинается с четверга перед Троицей и кончается четвергом Троицкой недели. Первый четверг называется „Мăн-Çимĕк“ (Великий Семик). В этот день женщины и дети ходят в леса и овраги: вырывают корни лекарственных трав, собирают сами травы. Возвращаются домой с веточками различных деревьев. В этот день все топят баню, где готовят горячую воду, в которую кладут всевозможные травы, и в этой воде купаются, приговаривая: „Ситмĕл-çи тĕслĕ курăк шывĕпе шыва кĕретĕп. Сиплй пул. Шир-бер хуса йар (ГурИ)!“ (Купаюсь в воде из трав 77 родов. Пусть будет целительно. Отгони (Господи) всякую болезнь!).

Парятся в бане другими веничками, сделанными из веток различных деревьев.

До Семика хороводы продолжаются, в них начинают принимать участие и замужние женщины и женатые мужчины. Это время во многих местах играются свадьбы. Семик можно назвать праздником летнего поминовения усопших. Это поминовение в настоящее время совершается чаще всего накануне Троицкого дня, вместе с русским поминовением. Но в старину оно совершалось во второй четверг Семика, который назывался „ЯЕĕçĕн-Çимĕк“ (Малый Семик). Этот день праздновался очень шумно: после домашнего поминовения усопших члены семьи (кроме молодых и детей) запрягали лошадей в тарантасы, украшенные зеленью, и с пивом, водкой, блинами и другими съестными припасами отправлялись на кладбище „провожать покойников“. Там они совершали молитву духам предков, ели, пили, угощали покойников, пели, плакали и плясали под звуки музыкальных инструментов, потом разбивали часть посуды и возвращались домой. Сажая перед окнами деревья в Семик, чуваши придавали этому обычаю особый смысл: они верили, что на эти деревья садятся души умерших, которые в Семик возвращаются с кладбищ в деревню. Лай собак в Семик считался плохим предзнаменованием: это указывало, что покойники чем-то недовольны и неблаговолят к живым родственникам.

Çамĕк кăсне, т. е. в Семикову ночь, ночью под СЗживь, по уверениям чуваш, колдуны и колдуньи занимаются своим колдовством и порчей людей; превращаются для этого в животных. Поэтому в некоторых селениях „охотники накануне большого Семика целый день проводят в посте, не вкушая пищи, и на ночь отправляются ловить колдунов на кладбище и „вилĕ торпасё“, т. е. на то место, где бросаются лубок или солома, на которых умерли люди, и стружки, получившиеся при устройстве гробов.

Из описания праздника „Çимĕк“, сделанного нами, можно, думается, сделать тот вывод, что вообще Семик — это праздник поминовения усопших: Большой Семик в старину посвящался первому, домашнему, поминовению этих усопших, а Малый Семик — последнему поминовению их, вместе с которым совершался и обряд провожания покойников на кладбище.

Вскоре после Семика совершаются и теперь совершаются в некоторых местах общественные молебны о урожае хлебов (у5 у к = у й тіукё). После этого молебна начинался праздник „Çинçе“, установленный для почитания производительной силы земли. Земля в течение Çинçи считалась беременной, а потому нельзя было ни копать её, ни бить по ней, ни бросать на неё тяжести. Кроме того, воспрещалось ломать деревья, рвать листья у трав, есть плоды до полного их созревания; воспрещалось стирать и мыть суконное и вообще чёрное или красное.

Для детей Çинçе продолжается до „Ялем-кунё“ (Ильин день). Этот праздник известен всякому чувашенину. С этого дня детям разрешалось есть зелёный горох и яблоки (падаль). Для женатых, особенно тех, у кого были уже умершие дети, Çинçе продолжался до „Улма прасникё“ (праздник яблок — Преображение). С этого дня разрешалось есть уже все плоды, а также хлеб из новых зёрен.

По окончании полевых работ и молотьбы, каждый чувашин устраивает „авăн-йашки“ или „автан-йашки“ (пир с супом из петуха), а состоятельные с ним вместе устраивают „кёр-сăри“ (осенний пир), во время которого в старину совершалось опять поминовение усопших. На автан-йашки собираются обычно вечером: участвуют те семейства, которые сообща работали во время молотьбы. Сначала пьют новую бочку пива, совершают троекратную молитву с пивом, потом одну молитву — с хлебом, солью и сыром. Хозяева угощают всех пивом, водкой, красным вином и лакомствами, вроде подсолнечных семян, орехов и пряников. Поют и даже пляшут. Потом накрывают стол: подают суп из петухов, яичницу, пироги, ватрушки, молоко, а у кого есть — и мёд. При раздаче мяса, мужчинам, особенно молодым, дают верхнюю часть задних ног петуха (тукмакки). За столом же ломают души; при этом ломавшие душку белое мясо, покрытое обычно душкой, раздают всем присутствующим.

На другой день приглашают ещё соседей и небывших в пире родственников. Если автан-йашки соединяются с кёр-сăри, то пируют обычно три дня: бывает очень шумно.

Авăн-йашки и кёр-сăри не у всех устраиваются в один день и в одно время, а в разные дни, по очереди, начиная с первых чисел октября и кончая 14-ым ноября. Если первый весенний месяц считать первым месяцем в году, то девятый (ноябрь) у чуваш называется „ЯЙупа-уйăхĕ“, а десятый (декабрь) — „ЯТ)ÿк-уй&хĕ“. Эти названия указывают, что в девятом лунном месяце совершалось поминовение усопших (Кĕр-сăри), а в десятом — молебен с жертвоприношением разным божествам о благополучии семьи и всего дома.

К числу зимних праздников относятся „ЯСурах-ури“ и „ВКăшарни“, между которыми в старину праздновалась „чортова неделя“ („шуйттан ерни“), соответствовавшая русским святкам. В настоящее время там, где осталось празднование „Сурăх-ури“, оно совершается в день Рождества Христова. „Сурăх-ури“ значит — „овечья нога“. Почему праздник назван так, это мы увидим позже, когда сделаем описание его. Когда мы были маленькие, на нашей родине, в селе Богатыреве или Салтыганове, Ядринского уезда, „Ясорăх-ори“ был шумным праздником и совершался так. При заходе солнца 2—3 мальчика выходили на середину улицы и в один голос с перерывами кричали: „Сорйхори!“ На этот возглас выходили другие, и толпа увеличивалась. Примыкали даже девочки и девушки. Нам говорили, что „бегать соргори“ не могут только девицы, ставшие матерями. Наступали сумерки. Толпа выбирала из своей среды сборщиков. Одному из них давали обыкновенно мешок, другому „ятакмак“, т.е. мешок из шкуры животного, и третьему — пещур или мешок же, по небольшой.

Потом толпа торжественно шла по улице с пением:

„ОорЛх-ори, сорйх-ори!

Оорнхсам питек туздйр-и,

Лрйисам а^а тувд&р-и,

Хбрсом хбсĕр полт$р*и!

Овечья нога, овечья нога!

Овцы рождали бы ягнят,

Женщины рождали бы детей,

Девушки были бы девственны!

С шумом вбегали соргоричники во двор жившего в конце улицы домохозяина, в сенях прыгали, потом заходили в избу. Сборщики говорили хозяевам приветствие и объявляли им, зачем ребята пришли к ним. Хозяева приносили целую чашку моченого гороха. Ребята брали по горсти и бросали горох вверх, крича: „Псірса çуллĕ полтЛр! Пĕр-п&р^аран пин пăр§ă полтăр!“ (Горох пусть будет высокий! Пусть из одного зерна 1000 зерен будет). Если в доме оказывалась молодушка или девушка-гостья, то и в них кидали горохом. Потом хозяева предлагали детям Яйă,ва“ (круглое печенье из пшеничной муки) и клали в мешки: горох, крупы, масла и соли. Ребята благодарили хозяев и уходили с благожеланиями, говоря:

Сак толли аТ)И-пЯЛ)И,

Орай толли путекки,

Пбр вĕç шура,

Т(ш6р вĕç картара!

Полна лавка детей (пусть будет),

Нолон пол ягнят,

Один конец в воде,

Другой конец — в кардě!

Так обходили все дома своей улицы. Потом все собранное приносили в заранее намеченный дом; сюда же приносил каждый из своего дома немного дров, и принимались варить горох и кашу. Пока варился ужин, мальчики и девочки играли, загадывали загадки, пели и плясали.

После приготовления ужина, группами садились за столы и без члена ели горох и кашу. После ужина публика расходилась по домам, а некоторые уходили „кĕлетке тума“ (делать свои размышления). Последнее действие состояло в том, что их отправляли на место, где не ходят люди, и там каждый из них ложился на снег вверх лицом, так, что на снеге оставался след от его туловища. Это — гадание. Утром ходили смотреть на эти фигуры: если какая-либо фигура оказывалась оскверненной собаками, или на ней находилось черное пятно, то говорили, что первый образец этой фигуры в этом году умрет. В старину в этот день мальчики и девочки ходили в карды, где лежали овцы, и там ловили их за ноги, потом при свете фонаря смотрели, кто какую овцу поймал, и по внешности овец старались предсказать образ жизни. Вот почему и сам праздник был назван „сорăх-ори“. В то время, когда молодежь совершала праздник по-своему, старики и пожилые собирались в другой дом и пили пиво, сваренное из солода и хмеля, собранных с каждого двора.

Когда мы учились в начальной школе, в праздновании „сорăх-ори“ появилось одно нововведение, именно во время бега по домам начали петь тропарь и кондак праздника и поздравлять хозяев с праздником, и только после этого они получали предлагаемые им гостинцы. С течением времени бегать по домам совсем перестали, и в настоящее время ко дню Рождества Христова варится мирское пиво для молодежи и для стариков, в самый праздник старики собираются в одном доме, а молодежь и мелюзга — в другом. Чтобы было удобнее пировать, село делится на кварталы, из которых каждый варит пиво отдельно и пирует отдельно.

Русские святки назывались в старину „шуйттан ерни“ (чертовая неделя), а теперь называются „çăветкй“. О проведении этой недели в прежние времена В. К. Магницкий писал следующее: „Мальчики устраивают в это время, в чьем-либо доме, чучело, одетое в женскую рубаху с льняной бородой; вокруг чучела они скачут и пляшут, вымазав себе лицо сажей. На Крещении это чучело уносится детьми в овраг, где и разрывается“. В настоящее время святки у чувашей проводятся почти так же, как и у русских: девицы собираются на посиделки (улахи), а парни ходят наряженными. Изредка наряжаются и девушки. В эти же дни происходят и гадания.

Рождество Господне у чувашей известно под именем „Кăшарни“. Слово это указывает на недельный срок праздника, так как вторая часть слова „яарне“ есть изменённое „Яерне“ — неделя. Но что значит „кăш“? Очевидно, „кăш“ — это название чучела, о котором рассказывает В. К. Магницкий. „Кăшарни“ в этом смысле равноценно названию „шуйттан ерни“. Если впоследствии это название было применено к одному дню, дню Крещения Господня, то это потому, что чуваши, приняв христианство, не знали настоящего названия этого великого праздника, и поэтому назвали его существующим уже названием ближайшего языческого праздника.

Из других христианских праздников и дней чувашам известны: Алтатти-кунĕ (Евдокиев день — 1 марта), Çупа-прасникĕ (праздник саней — Благовещение), Йокоринкунĕ (Егорьев день — 23 апреля), Çуллахи Микулнă (Летний Николин день), Христос хăпарни (Вознесение Христово), Çуллахи ÿте-кĕни (Летнее разговение — Петров день), Çулдяхи Касански (Летняя Казанская), Ĕç-çишщ ÿте-кĕни (Разговение во время страды — Успение Пр. Богородицы), Симен кунĕ (Симеонов день — 1 сентября), Çĕлен прасиикс (праздник в честь змей — Воздвижение Господне), Покров (Покров), Кĕрхи Касански (Осенняя Казанская) и Хĕллехи Микулнă (Зимний Никола).

Национальным праздничным днем у чувашей был, кажется, четверг. Но под влиянием ислама, праздничным днем сделалась пятница, а прежний праздничный день занял второстепенное место (Кĕçĕн-ерни иуи день малой недели). В настоящее время чуваши-христиане уже празднуют воскресенье.

Скажем несколько слов о народном творчестве казанско-заволжских чуваш. Объём нашего сочинения не позволяет рассмотреть этот вопрос во всей полноте, поэтому мы ограничимся лишь указанием на основные стороны чувашского творчества.

Эстетическое творчество чувашских мужчин проявляется в строительном и столярном искусстве (оригинальные карнизы, украшения предметов быта) и в музыке — чуваши хорошо играют на гуслях, скрипке, волынке и пузыре. У женщин же оно выражается в ткацком искусстве (тесьма и другие элементы костюма), затейливых вышивках, а также — наряду с мужчинами — в танце.

Женский чувашский танец отличается особой скромностью: во время танца женщина скользит ногами по полу маленькими, ритмичными шагами, кружится, сгибает колени в такт, берёт себя за талию одной или двумя руками, поднимает руки вверх — в руках у неё обычно платки. Мужской танец более энергичен: он включает притопы, подпрыгивания, приседания и хлопки в ладони или по бёдрам.

Но наиболее широко и ярко чувашское творчество проявилось в устном народном слове: пословицах, поговорках, молитвах, заговорах, диалогах, песнях и частушках (такмаках). В словах народ выразил свои мысли и представления, рождённые из многовекового жизненного опыта (пословицы и поговорки); в молитвах — религиозные чувства благодарности и просьбы. Через песни чуваш выражал тоску и печаль. Вера в существование духовного мира и возможность его подчинения воле человека (при определённых условиях) породила заговоры. Воображение чуваша создало сказки. Давние события оставили след в памяти народа в виде смутных образов, позже превратившихся в легенды и предания.

Часы досуга, вечерние посиделки и общественные игры дали простор народному остроумию: появились шутки, прибаутки, шуточные диалоги и импровизированные песни с юмористическим содержанием. Свадьбы, праздники и застолья также породили свои песни.

Наибольшее ценное достояние народного творчества — это безусловно песни; поэтому о них мы скажем подробнее. Песни чувашские различаются по тому, в какое время года, на какой случай они поются. Поэтому и названия они носят разные: ĕçкĕ-йурри — пирушечная песня, туй-йурри — свадебная песня, хĕр-йĕрри — плач невесты, кёру-йурри — песня жениха, çăварни-йурри — масленичная песня, уйав-йурри (или вăй-йурри) — хороводная песня, улах-йурри — посиделочная песня, салтак-йурри — рекрутская песня. Мелодия чувашских песен обычно состоит из двух, трёх или четырёх колонок; отличается значительной подвижностью и музыкальностью. Один венгерский учёный сравнивал её с лучшими местами в произведениях знаменитых композиторов. Особенно хороша мелодия грусти, тоски и печали, кстати сказать, преобладающая в чувашских песнях. Но гармония в чувашском пении отсутствует: поётся обычно только мелодия в два голоса, причём один голос берёт тон на октаву ниже. Часто приходится слышать всего два раза двухголосое (дуэтное) пение. Недостатки не пения восполняются музыкой, которая к песням чувашским подбирает гармонию. Словесное содержание песен расположено по стихотворной форме. Стихи у разных народов составлялись и составляются не по одним и тем же правилам, поэтому в метрике различаются стихосложения: силлабическое, метрическое и тоническое. В поэзии некоторых народов мы находим или просто ритм мысли или предложений (параллелизм), или повторение созвучных выражений, или так называемый сатурнический размер. Но под какой из названных родов стихосложения подходит чувашское стихосложение? Ответить на этот вопрос нелегко. Мы бы сказали, что в чувашских песнях встречаются все формы стихосложения, но ни одна в её чистом виде. Хотите ли вы назвать чувашские стихи силлабическими? Можете, ибо во многих песнях (свадебных, хороводных, посиделочных, рекрутских) внимание обращается не на размер, а на одинаковое количество слогов в каждом стихе (по 7 слогов в каждом стихе, иногда по 8). Назовёте ли вы чувашские стихи метрическими, вы будете иметь для того некоторое основание, потому что в чувашском языке есть слоги долгие и краткие, и правильность в чередовании их в песнях действительно замечается. Наконец, если бы вы назвали чувашское стихосложение тоническим, то и на это вы имели бы полное право, так как вам ничего не стоит подвести чувашские стихи под формы хорея или ямба в сочетании с анапестом или без него: например:

1. Çăлтйр виттĕр çол корнат: | ^
3. Епĕр кайас çол мар-ши?
4. — ~ ~ —
6. Атте туйа кай терĕ,
8. Ямб с ~ — _ _ _ —
10. Кăпер орлă каçнă ^ох
12. анапестом.
13. Ай уçрĕмĕр, ай çирĕмĕр,
15. Чистый 4-стопный ямб.

Так как любимый стих чувашский заключает в себе 7 слогов, и ударение во всех словах может быть на последнем слоге, то самой распространённой формой чувашского стихосложения является форма второго из приведённых примеров (сочетание двух ямбов с одним анапестом). Но мы должны заметить, что размер этот мы открываем обычно при чтении чувашских стихов. При пении же ритм может быть другой. Вообще можно сказать, что в чувашских песнях музыкальный ритм вполне подчиняет себе слова, не считаясь часто с их грамматическими ударениями. Это происходит от того, что при составлении народных песен сначала составляет мелодию, потом к ней, как готовой форме, подбираются слова и куплеты. Рифма в чувашской народной поэзии соблюдается не строго; впрочем, нужно заметить, что чувашская речь, благодаря богатству сходных окончаний в словах, рифмуется очень легко, иногда сама собой. Преобладающим поэтическим приёмом для придания речи художественности является сравнение.

Перейдём к краткому рассмотрению характера и содержания чувашских песен по их видам. В пирушечных песнях обычно проглядывает лиризм: в них описывается приезд в гости из далёкой деревни, восхваляется гостеприимство хозяев, выражается почтение к изголовью хозяйского дома, уважение к хлебу-соли, любовь и благодарность гостя к хозяину и хозяйке и так далее. Но из пирушечных песен особенного внимания заслуживает та, с которой начинается вообще пение во время поединка. Песня эта — застольная. Её начинают «седовласые деды», сидя за столом. Предварительно всем подаётся напиток, потом все молятся Богу, а затем, прежде чем выпить налитое пиво, минорным тоном начинают петь эту патриархальную песню. Пока поют старики, сидящие за столом, остальные молча склоняют головы, слушают «кёреке-йурри» (застольную песню). Сердце слушателей растрогано, у многих появляются слёзы на глазах. Трогательна не только мелодия песни, но и содержание её, которое можно назвать даже философским. Смысл песни таков: «Благодарение Богу, спасибо родителям за то, что они произвели нас на свет. Если бы не они, мы бы не увидели дневного света и не могли бы, собравшись, вместе пиршествовать с родней. По вашей (Боже и родители) милости, мы сейчас пируем у добрых хозяев. Пьём и едим, спасибо хозяину! Так всегда бы жить нам вместе!» Тут старики начинают вспоминать своих покойных родителей и хвалят их добрые обычаи и личные качества, потом пьют налитое пиво со здравицей. После такого благословения стариков на пение начинают петь все: поют уже что-нибудь повеселее, для перемены настроения. Туй-йурри (свадебные песни), составляющиеся молодыми людьми (туй-а^исем) и женщинами (туй-арамсем), то расхваливают жениха, приписывая ему всевозможные достоинства (женщины), то чернят его, выставляя перед слушателями его действительные и вымышленные недостатки (туй-а^исем), то высмеивают невесту и всех девушек и парней одной с нею деревни и расхваливают своих девушек. Часто при этом допускаются и непристойные выражения. «Плач невесты» (хĕр-йĕрри) — в высшей степени трогательная, но лирическая песня, при этом очень богатая поэтическими образами и сравнениями. В ней изображается во всей силе своей драматизм молодой женской души, который она переживала в те отдалённые времена, когда девушка не имела свободы выбора для себя спутника жизни, выходила замуж за человека, ей незнакомого, живущего далеко, и переселялась в новый семейный очаг, где её ожидала строгость свекра и «зоркий глаз» свекрови. Песню эту невеста пела в день свадьбы, под одеялом. В ней же содержится и прекрасное и сильное осуждение самого обычая выдавать дочерей замуж против их воли, за калым: такой брак называется здесь «продажей» родителями своей дочери. Кёру-йурри — это песни, которые поёт известный мотивом свита жениха. Эти же песни поёт и провожающая дама. В них расточаются много ласковых выражений по адресу невесты: последняя называется милой, нежной и куколкой, которую будут ласкать и миловать; увезут её в такой дом, где ожидает её богатство, довольство и порядок. О масленичных песнях мы отчасти говорили в предыдущей главе. К сказанному уже прибавим разве то, что песни, поющиеся во время катания на лошадях, особенно отличаются тем, что в них восхваляются отцовские лошади, сани, сбруя, и содержится обращение к зрителям, чтобы они не смотрели на катающихся так удивлённо и с завистью и не приставали к сапям. Хороводные песни отличаются весёлым содержанием и поются соответствующими содержанию мотивами. В близкой связи с ними стоят и частушки (припевки), которые распеваются во время игр, но которые наполовину состоят из таких слов, смысл которых непонятен, или присутствие которых в том или другом месте поражает странностью и неожиданностью. Здесь мы приведем некоторые из подобных песен, известных в с. Богатыреве (Патёрял), Ядринского уезда. Например, одна песня поется так:

Олту! Олту!

Олту йă,ваç олйоççи,

Гінлйш-тёлёш кĕлетки!

(Ши тотара сохăр çок,

Миіі тотара вĕлтрен çок—

ТшшП иккбн '^оп-тăвар!

Олту! Олту!

Дерево Олту— яблоня,

Кривой и косой стан!

На твоих губах нет серы

(смолы),

На моих губах нет крапивы—

Давай же с тобой поцелуемся.

Или, например:

Тэалма, ^алма 'çаштирик (2 х.),

Ылтăм хомăш пыл-йакĕш

Ори таппа ларат тет,

Алли порçăм тортат тет,

Кил^ах конта выл^ама!

Эту песню уже трудно или даже невозможно перевести на русский язык. Их много таких непереводимых песен.

К этой же категории относятся и "улах-йуррисем" (посиделочные песни). Например:

Атте, а^а макрат,

Анне, а^а макрат!

Отрам-отрам— олма топрăм,

Е полмине апайа патăм,

Апай мана пушă, па^ĕ,

Е пушипе çĕре çапрăм,

Çĕрĕ мана сĕлĕ пат^ĕ,

Е сĕллине кăтăкийа патăм,

М тăк и мана матак па^ĕ,

Е н матакне во^аха хотам—

Пот! терй, пат! терĕ,

П атер-йа^пе кбрех карĕ,

Выртан каска йііванах йовдĕ,

Хора мытти вĕрех йол^ĕ!

Отед, ребенок плачет,

Мать, ребенок плачет!

Шел-шел— яблоко нашел,

Яблоко я отдал бабушке,

Бабушка дала мне плеть,

Гилетью ударил о землю,

Земля мне дала овес,

Овес я отдал курочке,

Курочка дала мне яичко,

Яичко я положил в очаг,—

Япотяуло", "патнуло",

В Патĕр-йали заехало,

Лежащая колода покатилась,

Черная собака, лая, осталась.

Глубокий лиризм содержится в рекрутских песнях. Они созданы тогда, когда чуваши впервые были привлечены к несению воинской повинности. Продолжительность службы (25 лет), незнание русского языка, телесное наказание, грубость "старших" по отношению к непонимающим новобранцам и другие условия тогдашней солдатской жизни были невыносимо тяжёлы для чувашей, а потому поступление на солдатскую службу было для них равносильно отправлению их на казнь. Поэтому-то в рекрутских песнях и выражается чувство безнадёжной тоски перед необходимостью разлуки с родными и односельчанами.

Что касается искусственного литературного творчества чувашей, то оно ещё не успело проявиться в такой степени, чтобы о нём можно было распространяться. Развитие литературы зависит от многих условий: интереса публики к литературным произведениям, наличия денежных средств на издание этих произведений, образованных работников в области литературы, времени досуга, позволяющего удаляться от прозы жизни в область поэтической мечты, и др. У чувашей этих условий в наличии, можно сказать, не имеется. Если и есть у них литература, то в ней творческого пока мало: она состоит главным образом из переводных произведений, притом преимущественно религиозно-нравственного и дидактического характера. Много вредит развитию творчества отсутствие периодического печатного органа, в котором молодые "писатели" могли бы печатать свои произведения. Однако мы не можем не отметить имена некоторых поэтов-чувашей. Это — священник Тарасий Кириллов, Константин Иванов и Николай Васильев. Первый написал идеалистическую поэму "Урожайный год", второй — поэму "Нарспи" с некоторыми другими стихотворениями, а третий — поэму "Тĕкеç" с некоторыми другими стихотворениями, между которыми есть и произведения лирического содержания.

Здесь мы считаем уместным коснуться несколько слов о развитии дела просвещения среди чувашей. Народное просвещение чувашей находилось в связи с проповедованием их святостью Христовой веры. Открытие первых школ для обучения детей казанских инородцев приписывается первому архиепископу Казанскому, св. Гурию, который, между прочим, открыл эти школы в г. Казани, при Спасо-Преображенском и Зилантовском монастырях, и в г. Свияжске, при Успенском монастыре. В этих школах, в особенности в Свияжском монастыре, безусловно воспитывались и чувашские дети. Но точных сведений о существовании указанных школ не имеется. Вероятно, они просуществовали недолго. Наступившая в начале XVII столетия государственная смута, истощившая государственную казну и отвлекшая внимание русских людей от мирной, созидательной работы, дурно отразилась и на деле просвещения Казанского края. Замечательную эпоху в истории просвещения чувашей составляют годы XVIII века. В 1731 году в Свияжске учреждается "Комиссия по делам крещения казанских и нижегородских мусульман и язычников". При комиссии была открыта и миссионерская школа. В 1735 году, по ходатайству Казанского архиепископа Илариона Рогалевского, Правительствующий Сенат особым указом распорядился об открытии еще 4 школ для образования инородческих детей: в Казани (при Феодоровском монастыре), в Елабуге, Дивильске и Царевококшайске. Одна из этих школ, Дивильская, была предназначена, разумеется, для образования чувашских детей. К сожалению, школа в Цивильске, кажется, так и не была открыта, и мальчиков-чувашей брали на учёбу в Свияжск, где школа, вероятно, была расширена с открытием там, вместо прежней Комиссии, так называемой Новокрещенской конторы (в 1740 году). С этого времени чуваши стали креститься целыми массами, так что к 1749 году они крестились почти все, за исключением двух тысяч, оставшихся в язычестве, и нескольких тысяч, принявших ислам. Вместе с этим начали заботиться и о подготовке кандидатов к занятиям священнослужительскими должностями из самих инородцев. С этой целью несколько чувашских мальчиков обучались в Свияжской школе. Архиепископ Лука Конашевич, святительствовавший в Казани после архиепископа Илариона до 1755 года, открыл школу ещё при Казанском Зилантовском монастыре. В ней обучалось до 80 человек детей; в том числе были и чуваши.

Во время царствования Екатерины II, когда правительство придерживалось принципа свободы вероисповеданий, просветительское дело в Казанском крае стало приходить в упадок. В 1704 году была закрыта и Новокрещенская контора, руководившая делом просвещения инородцев. Перестав получать денежные средства на свое содержание, закрылись и школы. Единственным учебным заведением, где могли учиться и инородцы, осталась духовная семинария в Казани, построенная при архиепископе Платоне. В ней действительно учились и чувашские мальчики; но им было очень трудно постигать семинарскую премудрость, состоящую из изучения славянской и латинской грамматики, риторики, философии, диалектики, математики и богословия. Предположения правительства Императора Александра I относительно открытия школ уездных и приходских, в связи с разразившейся войной с Наполеоном, остались почти без осуществления. Лишь в царствование Императора Николая I Министерство государственных имуществ и уделов начало открывать школы для образования государственных и удельных крестьян. Так как чуваши были именно такими крестьянами, школы были открыты и для них. Обучение носило характер обязательности. Намерения правительства были похвальны, но сама школа не могла оправдать возлагавшихся на неё надежд, потому что она пользовалась старинным, нерациональным методом обучения, совершенно игнорировала родной язык детей, и единственным воспитательным средством признавались... розги. Вследствие этого понятие «школа» для чувашенина сделалось равносильным «попытке сделать из детей послушных рабов», а слово «школьник» стало ругательным, подобно слову «каторжник». Не удивительно, что чуваши не жалели ничего — ни денег, ни меда, ни хлеба — чтобы избавить детей от попадания в школу. Но не все могли откупиться от этой школьной повинности. Для них оставалось одно средство — сбегать. Многие «школьники» по целым неделям скрывались под сараями, на гумнах, в лесах или оврагах. Жалостливые матери, будучи в союзе с ними, тайком снабжали их необходимой пищей. Но беглецов разыскивали, и пойманных под конвоем сельской полиции приводили в школу. Здесь им преподносили «яхурăн-пиитти» (березовую кашу), т.е. морили их розгами. При таких обстоятельствах немногие выучивались грамоте, а в донесениях местных властей в центральные учреждения чуваши характеризовались как тупые и неспособные к обучению. В школе Министерства государственных имуществ, открытой, например, в селе Богатыреве в 1845 году и просуществовавшей 20 лет, до преобразования её в земскую, за эти 20 лет не выучилось грамоте и 10 человек. Новая эпоха в истории просвещения чувашей начинается лишь с конца 60-х годов прошлого столетия, когда профессор Казанской Духовной Академии и Казанского Университета Н. И. Ильминский убежденно заговорил о необходимости применения к делу просвещения инородцев новой системы, предполагающей просвещать инородцев посредством их разговорного, родного языка, при помощи деятелей из самих инородцев. Эта система, получившая Высочайшее одобрение и с тех пор называющаяся «Системой Ильминского», легла в основу миссионерско-просветительской деятельности среди приволжских и других инородцев России. В связи с пробудившимся интересом к инородческому вопросу стали открываться и просветительные органы, предназначавшиеся для обслуживания инородцев. Так, в 1857 году в Казанской Духовной Академии открывается Миссионерское отделение с татарским, чувашско-черемисским и калмыцким отделами, для подготовки просвещённых деятелей в среде инородцев. В 1867 году для руководства делом христианского просвещения инородцев в Казани открывается Братство Св. Гурия. В 1868 году природным чувашенином Иваном Яковлевичем Яковлевым в Симбирске положено начало чувашской школе, получившей потом наименование Центральной Чувашской школы. В 1872 году, по мысли главного инородческого деятеля Н. И. Ильминского и при покровительстве попечителя Казанского учебного округа Шестакова, открылась в Казани Инородческая Учительская Семинария. В том же году открыты 2-х классные училища в чувашских селах — Аликове (Ядринский уезд) и Бичурине (Чебоксарский уезд). Учреждение должности инспектора чувашских школ и пребывание на этой должности сначала Н. И. Золотницкого, а потом И. Я. Яковлева было в высшей степени благотворным в смысле поднятия дела образования чувашей. Параллельно с развитием школьного дела, делались переводы священных и богослужебных книг на инородческие языки, в том числе на чувашский. Нашлись учителя из природных чувашей, которые начали обучать детей-чувашей с помощью их родного языка. Первым известным из таких учителей был Митрофан Дмитриевич Дмитриев, ставший потом первым священником из чувашей. Первые выпуски Казанской учительской семинарии дали ещё несколько учителей из природных чувашей, которые заняли должности учителей в чувашских школах, а потом стали священниками (Г. Филиппов, А. Рекеев, Д. Филимонов, А. Иванов и другие). С этого времени число деятелей по просвещению чувашей стало увеличиваться, потому что выходили полные сил молодые люди и из учительской семинарии, и из Симбирской чувашской школы (А. П. Петров, Я. П. Петров и другие). Кроме природных чувашей, просветителями чувашей были многие учителя и священники из русских, усвоившие идеи Н. И. Ильминского и старавшиеся проводить их в жизнь. Отмена телесных наказаний, введение в школах обучения по звуковому методу, при помощи родного языка, богослужение, церковная проповедь и книги на чувашском языке сделали свое дело: чуваши охотно начали посещать школы и храмы Божьи. Вместе с тем стал довольно быстро подниматься и уровень их религиозного и культурного состояния: они стали понимать превосходство христианства над их старой верой и узнали пользу от школьного образования. При Братстве Св. Гурия была открыта особая Переводческая Комиссия с собственной цензурой. Эта Комиссия выпустила немало чувашских книг. Наконец, с 1884 года, после Высочайшего утверждения Положения о церковных школах, открылось в чувашских селениях много школ грамоты и церковно-приходских школ. При Симбирской Центральной Школе открылось Женское училище (1878 г.), а сама школа была переименована в Учительскую школу с 6-летним курсом (в 1890 г.)

В настоящее время все школы, открытые специально для образования чувашей, по отношению к своим ведомствам распределяются на школы церковно-приходские, миссионерские (входящие в ведение миссионерских братств и комитетов), земские и школы Министерства Народного Просвещения. Во главе всех чувашских школ стоит Симбирская учительская школа, имеющая при себе мужское и женское 2-классные приходские училища, женские педагогические курсы и курсы псаломщицкие, готовящие псаломщиков для чувашских приходов. Кроме Симбирской учительской школы, учителей для чувашских школ дает и Казанская Учительская Семинария, которая ежегодно принимает и выпускает по 5 природных чувашей и несколько человек русских, знающих чувашский язык. Многие из питомцев Симбирской школы и Казанской Семинарии поставляются на священнослужительские места в чувашских приходах. Но специальной подготовкой кандидатов на священнослужительские должности для чувашских приходов занимаются Казанские Миссионерские Курсы, имеющие особое чувашское отделение, и Казанская Духовная Семинария, имеющая особые стипендии для инородцев. Сельские школы, обслуживающие чувашские районы, состоят из одной Миссионерской 2-классной школы (в с. Ишаках Козмодемьян. у.), нескольких второклассных церковно-приходских школ, значительного числа 2-классных школ церковно-приходских и ведомства Министерства Народного Просвещения и нескольких сотен одноклассных школ разных ведомств. Наплыв учащихся в школах громадный, так что получается такое впечатление, что стремление самих чувашей к образованию далеко опередило стремление учебного ведомства обеспечить их достаточным количеством школ. Первое явление тем отраднее, что не так давно чуваши боялись школы, как тюрьмы, и что даже в настоящее время грамотность чувашей стоит очень низко: она равняется только 14%. Женское образование стоит гораздо ниже, чем образование мужчин. Специальных женских школ еще немного, и они вообще немноголюдны. Это мы видим, например, на практике 2-х женских двухклассных училищ, находящихся в Ядринском уезде. Наплыв учениц мы замечаем лишь в таких школах, которые дают значительное образование, например, в Симбирской Женской Школе, Юматовской второклассной школе, Свияжского уезда и др. Учатся чувашки также в прогимназиях, гимназиях, в Казанской Земской Учительской школе (здесь преподается и чувашский язык), в епархиальных училищах и даже на Высших Женских Курсах. Стремление к среднему и высшему образованию замечается в особенности среди мужской половины чувашской молодежи. Мы встречаем чувашей в качестве учащихся в реальных училищах, гимназиях, церковно-учительских школах, землеустроительных, сельскохозяйственных, ремесленно-технических, речных и коммерческих училищах, музыкальных, художественных, фельдшерских школах, учительских и духовных семинариях, учительских институтах, Московском Коммерческом Институте, Демидовском Юридическом Лицее, Университетах, Духовных Академиях и в Академии Художеств. Одному удалось получить образование за границей — в Парижской Сорбонне. Таким образом, в настоящее время имеется уже не один десяток чувашей, получивших высшее образование. Жаль только, что многие из них находятся не на настоящем деле, к которому они призваны по своему происхождению: вместо того, чтобы работать на пользу духовного просвещения своих сородичей, они живут где-то далеко от чувашей и как бы пропали для них. Между тем как нужны работники, «делатели нивы народной», здесь, около самих чувашей, перед которыми только теперь начал отрываться свет истины и высшего блага! Кроме школ, могучим средством для просвещения чувашей служат книги на их родном языке: книги Св. Писания (имеется уже весь Новый Завет и часть Ветхого Завета), книги богослужебные, жития святых и другие книги религиозно-нравственного, сельскохозяйственного, медицинского и художественно-поэтического содержания. Значительное влияние оказывают на чувашей и монастыри. Из чувашских монастырей пока известны два: Александро-Невский мужской (в Козмодемьян. у.) и Александринский женский (в Ядрин. у.). Много чувашей-монахов в Михайло-Архангельском Черемисском монастыре, Седмиозерском, Казанском Спасо-Преображенском монастырях, а чувашек — в Цивильском Тихвинском, Чебоксарском Владимирском, Козмодемьянском Троицком, Введенском, Козмодемьянском уезде и других монастырях. Но настоящие монастыри не удовлетворяют многих чувашей, так как аскетические идеалы последних стоят довольно высоко, до того высоко, что монастыри, известные чувашам, по их мнению, не осуществляют их. Многие, испытав монастырскую жизнь, вернулись опять в свои дома, говоря, что «там греха больше, чем в мире». Вообще нужно сказать, что чуваши переживают такое время, когда им особенно нужна помощь в стремлении их от тьмы к свету. Пожелаем, чтобы помощь эта действительно пришла к ним.

Следующей главой своего труда о казанско-заволжских чувашах мы посвятим несколько щекотливому, но весьма важному для социолога, политика и миссионера вопросу об отношении чуваш к русским, татарам, черемисам и, наоборот, об отношении русских, татар и черемисов к чувашам.

Первоначально чуваши смотрели на русских как на завоевателей, а потому — недружелюбно. Потом они быстро перешли на сторону русских и решили, что под их покровительством им будет лучше жить. Действительно, пока чуваши жили своей жизнью, никем не беспокоимые, они были довольны. Но вот вокруг них начали селиться русские колонисты, занимая свободные леса и земли; упразднили прежние их выборные должности, подчинили их русским чиновникам и судьям, обложили их разными налогами; кроме того, начали обращать их в "русскую" веру. Тут-то уже русские показались чувашам страшными. К несчастью, чиновники по отношению к чувашам были в большей части грубы и несправедливы. Не пользовались доверием и авторитетом среди чуваш и, не зная их языка, они утверждали свою власть над ними с помощью нагайки и кнута. «Пулпут» (барин) в понятии чуваш был не менее страшен, чем сам Кереметь. Но времена меняются. С развитием культуры в России и распространением альтруистических взглядов среди русского общества, чуваши начали встречать добрых, ласковых начальников. Они начали понимать, что и среди «улпутов» могут быть хорошие и добрые люди. Мало-по-малу они перестали всех русских считать злыми и страшными. С развитием взаимопонимания у них стало расти и доверие к русским.

Когда же они начали по своей воле учиться грамотности и русскому языку, то стали открываться еще больше возможностей для взаимного общения с русскими. В настоящее время к начальству чуваши относятся почти так же, как и сами русские. Очень уважают тех из начальников, которые знают чувашский язык. К крестьянам-русским, особенно знающим чувашский язык, относятся как к своим. Ставят их выше себя в отношении чистоплотности, но в некоторых отношениях не только не считают их выше себя, но ставят даже ниже. Обычные черты русских они считают требовательность в пище, некоторую суровость и размашистость характера (это то, что принято называть "широкой натурой"). Что всего важнее, так это то, что вообще в отношении чуваш к русским не зафиксировано недружелюбия и антагонизма. Мы не можем указать ни одного случая большой ссоры или драки чуваш с русскими, которые произошли бы из-за ненависти чуваш к русскому как представителю нации.

В городе Ядрине, во время ярмарки, иногда действительно приходилось наблюдать, как чувашские парни иногда вступали в борьбу с русскими парнями. Но ведь это не была ссора, а только известный спор. Помнится также один случай, имевший место на Выльской пристани (при реке Суре), в Ядринском уезде, когда чувашская молодежь соседней деревни прогнала явившихся на поденную работу русских. Но и в этом случае играли роль не ненависть к нации, а экономические интересы местного населения, сдающего в аренду часть своей земли под пристань. Если чувашенин долго общался с русскими, то он даже доходит до неблагоразумного презрения своего, родного народа, и поклонения русскому; он предпочитает жениться на русской. Подобные браки довольно часты.

В отношении самих русских к чувашам наблюдается неопределенность: ученый или просто любознательный интересуется ими (чувашами) по своим побуждениям, чиновник любит их за кроткое послушание и покорность, коммерсант и вообще содержатель прислуги дорожит ими за честность и преданность, педагог ценит их прилежание и кротость характера, но общая масса русского населения относится к ним, как и к другим инородцам, насмешливо и свысока. Обзывают чуваш «Василь-Иванчами», «чувашскими лопатами» и другими именами. Существуют разные анекдоты, пытающиеся выставить чувашей в смешном виде.

Появится ли чувашенин где-нибудь в русской деревне, выбегают мальчики, начинают обзывать его и кидают в него камнями. Едет ли он на пароходе, русский матрос грубо кричит на него: «Чуваш, Василий Иванович!» Едет ли он по дороге, встречается русский и, указывая на заднюю часть его телеги, кричит: «Эй, чуваш! У тебя ось в колесе!» Чувашенин, не знающий русского языка, останавливает лошадь и начинает осматривать свою телегу, думая, что с ней случилось что-нибудь неладное. А русский хохочет над ним. В Симбирске, например, обычным было следующее явление: воспитанники Чувашской учительской школы выходят на улицу, а ученики соседнего с школой ремесленного училища кричат им: «Василий Иванович! А Василий Иванович! Тафай, траца!» Это они высмеивают чувашский акцент, обычно смягчающий русскую речь. Нередко хулиганы нападают на гуляющих по городу воспитанников и вступают с ними в драку. Такое отношение части русских к чувашам вытекает из осознания первыми своего превосходства над последними, но так как никто, собственно, не нуждается в наглядных выражениях этого осознания, то подобное поведение, не находя себе нравственного основания, выражает только одно: именно низкий уровень культуры тех, кем оно допускается. Но мы должны иметь в виду то, что насмешливость, выраженная грубостью некоторых слоев русского населения, не говорит о презрении русских к чувашской народности. Вообще взаимного антагонизма между русскими и чувашами мы почти не находим. Мы говорим «почти» потому, что изредка все-таки приходится слышать от русских (конечно, только некоторых) выражения, крайне обидные для чувашенина и говорящие о зависти, недружелюбии и даже презрении, но в всяком случае не о христианском чувстве.

Одна ядринская баба в присутствии чувашки (хотя и не подозревая этого) говорит: «Чуваши разве люди?» А покойного инспектора народных училищ Ядринского уезда, Ф. Н. Никифорова, многие заглавляли «чувашленком». Если спросить о нравственных основаниях для унижения чуваш, то их не окажется. Вся мотивировка сводится к таким формулам: «А потому что он чувашин», «А потому что он такой строгий, хотя и чувашленок» (инспектор), «А потому что при поступлении в реальное училище чувашлята сдали экзамен, а моего сынишку не приняли», «А потому что нынче везде чуваши — и в управе, и в школах, и учителя — чуваши, и попы — чуваши», и так далее, все в этом роде. Некоторые, превратно усвоив идеи некоторых политических партий, ставят всех инородцев на одну доску вместе с евреями и проповедуют ненависть даже к православным инородцам, в том числе чувашам. Одним словом, по логике этих господ, чуваши плохи, потому что они инородцы, и виноваты потому, что они чуваши (не их ли разумел И. А. Крылов, когда писал свою басню «Волк и ягненок»?).

К счастью, такое нехристианское отношение к младшим братьям-чувашам, повторяем, явление не общее для русских, а только частичное, имеющее место только среди немногих, непросвещенных истинной культурой и озлобленных из-за своих ничтожных, эгоистических интересов. Истинно культурные русские люди всегда относились и относятся к чувашам, как к младшим своим братьям. Начиная с самих Государей Российских, любовь которых к православным инородцам отмечена почти на каждой странице истории, и кончая самым незаметным тружеником среди чуваш, сколько любви и сколько добра оказано чувашам идеальными русскими людьми!

Имя Н. И. Ильшевского, Н. И. Золотницкого, К. П. Победоносцева, архиепископов Антония, Владимира, Никанора, епископов Гурия и Андрея и многих других русских людей навсегда золотыми буквами написаны в сердцах чувашей. Даже масса крестьянского русского населения, при ближайшем знакомстве с чувашами, оставляет даже безобидное, в сущности, слегка насмехающееся отношение к ним. Доказательством братского единства большинства русских с чувашами служат случаи женитьбы русских на чувашках. Такие случаи, если и не часты, но все-таки бывают.

Отношение чувашей к татарам не везде одинаковое, но оно, в общем, благоприятно для татар. Племенное родство и некоторое сходство языков способствуют единению чувашей с татарами, а подвижность характера казанских татар, их коммерческие склонности, чистоплотность, трезвость и внешняя религиозность заставляют чувашенина признавать превосходство татарина над ним самим. Прибавим к этому хитрость татар и их взгляд, что всякий мусульманин должен быть пропагандистом своей веры, и нам станет понятно, почему чуваши так легко попадают в мусульманские сети и увлекаются в ислам. Где чуваши живут совместно с татарами, там они, кажется, всегда ладят с татарами, да и не просто ладят, а находятся в молчаливом единении с ними, так как заводить ссоры с ними, при их сплоченности и фанатичности, весьма опасно. Были, вероятно, случаи, когда чувашенин выдавал свою дочь за татарина. Лет 12 тому назад в Богатыреве была известна в высших кругах трогательная песня, составленная несчастной чувашской девушкой, выданной отцом за татарина. Рассказывали, что жених-татарин был богат и жил за Волгой. Понравилась ему чувашка, молодая девушка, и он захотел жениться на ней. Отец её, будучи знаком с этим татарином и прельщённый его богатством, насильно выдал дочь замуж за татарина. Когда везли её в дом татарина, нужно было переезжать через Волгу. Находясь на пароме, молодая девушка спела свою прощальную песню, самой сложенную, и по окончании её бросилась в Волгу: легче ей было погрузиться на дно реки, чем стать женой татарина. А песня её, перенятая подругами и знакомыми, стала передаваться из уст в уста, из деревни в деревню, и, вероятно, не у одной чувашской девушки вызвала слёзы на глазах. Среди чувашей-вирьялов, которых не связывают с татарами почти никакие интересы, отношение к ним несколько другое. У этих чувашей татары бывают только наездами и приезжают к ним лишь с торговыми целями. Так как чуваши и к ним не привыкли, они уж не ставят их выше себя. Репутация татар среди чувашей-вирьялов невысокая: их здесь считают в основном крайне неделикатными и обманщиками. Если кто-либо из чувашей не имеет никакой вежливости и не хочет считаться с правилами приличия, то его называют «татарином». Детей, когда они капризничают и плачут, тоже пугают прежде всего татарином, потом — русским. Такое отношение вирьяльских чувашей к татарам сложилось постепенно и объясняется тем, что татары, приезжая к ним, не церемонились с ними: обманывали, обдували их, почти без приглашения садились за стол, ели, часто не снимая шапки, и т. п. В своё время масса татар-лентяев (главным образом из Симбирской губернии), под видом нищих, являлась в страну чувашей и совершала над чувашами всевозможные насилия: грабили дома, амбары, уводили лошадей и другой скот, часто убивали и совершали насилия над женщинами. Эти дела татар оставили тяжёлые следы среди чувашей-вирьялов, а потому здешние чуваши симпатий к татарам не питают, хотя и не обижают их никогда. Как относятся сами татары к чувашам, это отчасти видно уже из изложенного: в местах, где чуваши живут в соседстве с татарами, последние смотрят на чувашей свысока и как на прозелитов ислама; в центре же Чувашии, куда татары проникают как чужие, они уже чувствуют себя иначе, особенно в настоящее время, когда и миролюбивый чувашенин всё чаще ставит себя выше татарина.

Этим мы и заканчиваем свой очерк о чувашах. Мы надеемся, что мы затронули все наиболее существенные вопросы, какие может ставить перед нами этнография. На эти вопросы мы и старались ответить постольку, поскольку это возможно нам, при том знании чувашей и их жизни, которое мы имеем, и при той ограниченности свободного времени, в условиях которой нам пришлось писать этот очерк. Мы намеренно обошли молчанием некоторые вопросы, касающиеся чувашей, считая их несущественно важными, но мы и без того приняли на себя много ответственности, решив написать то, что здесь было предложено. Быть может, и в данном нами материале по этнографии чувашей мы допустили ошибки и погрешности. Поэтому мы будем глубоко благодарны тем из читателей настоящего нашего сочинения, которые не отказались бы поделиться с нами своими замечаниями и указаниями.

Примечания и дополнения:

1. Желающим подробнее ознакомиться с данными, касающимися отождествления чувашей с болгарами, мы отсылаем к обстоятельному труду Н. И. Ашмарина под заглавием «Болгары и чуваши».
2. В этом свидетельстве как бы находит подтверждение вера чувашей, что у них когда-то существовала «книга». Какая это была книга? Вероятно, имевшая для чувашей общенародное значение и составлявшая национальную драгоценность; такой книгой могла быть «История» народа.
3. Эта легенда очень напоминает существовавший у буртасов обычай, состоявший в том, что избранному в цари туго сдавливали поясом горло и спрашивали, сколько лет он хочет царствовать, и если он жил более, чем назначил себе, то его убивали. В ней, таким образом, находит подтверждение гипотеза, считающая, что буртасы ассимилировались в чувашском народе.
4. Желающие познакомиться с литературой о чувашах на русском языке могут обратиться к прекрасно составленному «Указателю книг, брошюр, журнальных и газетных статей и заметок на русском языке о чувашах в связи с другими инородцами Среднего и Поволжья, с 1756 по 1906 год». Свящ. Антония Иванова. К сообщенному в этом «Указателе» мы должны прибавить ещё статьи и сочинения, появившиеся после 1906 года. Мы здесь дополним этот «Указатель» указанием лишь на некоторые сочинения, где говорится о чувашах. В беллетристической литературе известен нам рассказ Телешова «Сухая беда», в котором героем является чувашенин Максимка, и драматический эскиз Гарина-Михайловского под заглавием «Зора» (Современный мир, июль 1909 г.). Кроме того, солдат-чувашенин выводится в «Воскресении» Л. Н. Толстого и «Тюремные» М. Горького, повешенный чувашенин в «Капитанской дочке» Пушкина, невольные шуты из чувашей в «Ледяном доме» Лажечникова (в гимне Тредьяковского, составленном по случаю свадьбы карликов), в сочинениях С. Т. Аксакова и др. В публицистических сочинениях чуваши упоминаются, между прочим, у Владимира С. Соловьёва в его «Национальном вопросе» и у Л. Н. Толстого в его размышлениях о религии. Много сведений о чувашах содержится в сочинениях иностранцев: немцев, венгров, итальянцев, голландцев и шведов.
5. Слово "чирçe" напоминает слово "аэрвя". Чуваши жили в соседстве с мордвой, которую они звали, очевидно, "ирçe" (эрзя), так как это была мордва группы «эрая». Впоследствии они и сторону, где жила мордва (юго-восточную), начали обозначать, между прочим, словом "ирçe" (эрзянская сторона). Но этим же словом чуваши называют еще овчинников и несколько чувашских деревень, например, деревни в Козмодемьянском уезде: "Верхние, Средние и Нижние Ирзеи" (Ирçe). В каком отношении находятся эти два последних значения одного и того же слова к первому его значению — это пока остается невыясненным.

• Нам думается, что в старину толстая обувь для чувашек-вирьялок была необходима, так как они жили в лесах, где было много ядовитых змей, да и зимой приходилось ходить по глубокому снегу. Впоследствии же она обратилась в моду.
• Как известно, эти раковинки добываются у берегов Африки. Как они попали к чувашам? Очевидно, в болгарскую эпоху, когда Болгария вела обширную торговлю с Востоком. Теперь же они переходят из рук в руки, а также имеются в продаже у торговцев старьём и женским товаром.
• "Іазваніс" — "теплушке", кажется нам, не что иное, как искаженность русского слова "целочка".
• Должно быть, в старину носили большие и тяжелые серьги, которые доставляли боль ушам, поэтому и изобрели "алка", которые должны были иметь серьги и в то же время не висеть в ушах.
• "Йсчгçск", в собственном смысле этого слова, в старину означал мешочек из кумача, пришивавшийся к поясу и предназначавшийся для ношения в нём разных лекарственных средств (например, корни инбира). Это был своего рода талисман или амулет.
• Вообще вирьяльское парение строго и последовательно проводит гармонии или созвучия гласных звуков.
• В Географическом кабинете Императорского Казанского университета имеются доставленные памятники костюмов молодой женщины-чувашки группы вирьял (не полный костюм) и группы анат-снчи (полный), а также фотографии типов чувашек в их национальных костюмах.
• Привязанность к лачуге указывает на то, что чуваши когда-то жили в домах, а в шалашах или палатках. Это в свою очередь может означать, что местом их проживания был юг.
• На русский язык песню можно передать так: "Ой, дядя наш Ваня! Ой, дядя наш, Ваня! Тётка милая Катя, ах, ошиблись — ведь Маша!" Первое женское имя — это имя той девушки из деревни, которая считалась "симпатией" женящегося теперь молодого человека. Последние "а—а" и так далее ничего собой не выражают, а сопровождают собой только мелодию песни. При незнании слов чувашские песни можно петь без них: достаточно выводить голосом мелодию, сопровождая её междометиями.
• Перевод: "Эй, народ! Житель нижнего квартала (улицы), Павел стал посаженным отцом устроителю этой свадьбы, Марусе, и принимает свадьбу, всех зовёт свадьбу играть. Поедем с нами! Эй, народ!.. Слышали что ли?"
• Перевод: "Эй, народ — братцы, односельчане! Вурманкасинский Кирилл Богач в эту ночь выдает дочь (замуж), всех в гости приглашает. Айда с нами на свадьбу все: старый, молодой, малый, могущие шагать бегом, а не могущие — ползком! Эй, слышали что ли?"
• Перевод: "Отворите или не отворите? Впустите или не впустите?"...
• В настоящее время с вещами едут уже родные невесты, братья её, старшие сестры или снохи и дяди. Они провожают приданое на своих лошадях и становятся гостями у новых сватьев, угощаются у них около 2—3 часов.
• Женщина эта, во время нахождения молодых в избе, почти всё время как бы выманивает молодую. См. об этих песнях в 12 главе.
• Это своего рода обряд. Он выражает пожелание, чтобы спанье молодых на этой перине не было бездетным, а принесло им детей, притом мальчиков.
• Этот обычай выражает пожелание, чтобы и эти девушки скорее дождались того, чтобы и им быть под покрывалом, т.е. стать невестами.
• Подробнее о чувашской свадьбе можно прочитать по сочинению свящ. К. Прокопьева "Брак у чуваш" (Казань, 1905 г.).
• Йомзи (йомаç) у чуваш — это лица, которым приписывается знание таинственного, предсказание будущего и умение отгонять болезни. Это своего рода жрецы, ворожеи и знахари (лекари).
• Подробнее о чувашских похоронах и поминках можно прочитать в соч. К. П. Прокопьева "Похороны и поминки у чуваш" (См. Известия Об-ва Арх., Ист. и Этногр. при Имп. Каз. Универс., т. 19, вып. I, стр. 1—6), М. Г. Васильева "Языческие представления чуваш о загробной жизни" и "Чувашские поминки" (См. Известия по Казанской епархии за 1904 г. №№ 14 и 18) и других сочинениях, напечатанных в "Известиях по Казанской епархии".
• Вера в существование огненных змей держится среди чуваш непоколебимо твердо. Многие из них утверждают, что видели этих змей сами, своими глазами. Из рассказов их видно, что змеи эти не что иное, как души незаконнорожденных и некрещённых детей и взрослых людей, обладавших при жизни силой колдовства. Змеи эти привязываются к некоторым людям, обычно молодым женщинам и мужчинам, в то время, когда они предаются тоске по какому-либо человеку, и начинают посещать их по ночам: прилетают к дому, куда им нужно, и опускаются в дом через трубу. Больной или больная в это время видят того самого человека, по ком тоскуют, разговаривают с ним, смеются и принимают от него ласки. После ухода змеи больной чувствует ослабление.
• Действию "вăпар’а" приписывается состояние кошмара и затмение луны и солнца, которое объясняется тем, что будто "вăпар-кар1)ăк" ест луну и солнце.
• Лихорадка (сиве-^ир) приписывается чувашами действию особых духов — лихорадок. По рассказам, духи эти считаются братьями, их было 12. Но один лихорадочный чувашенин, ходивший к йомзе, при возвращении домой, ночью как-то сел под мост, перекинутый через речку. Случилось так, что по тому же пути проходили и 12 братьев-лохопадочных духов, собравшихся для того, чтобы поделиться друг с другом впечатлениями, вынесенными во время их путешествия. Чувашенин подслушал их разговор и услышал слова того самого духа, который его донимал. Этот дух сказал: "Я влезаю в своего человека во время еды, в первом комочке каши, который кладут в рот". Вернувшись домой, чувашенин велел жене сварить кашу, а сам приготовил мешок из шкуры животного (такмак). Когда каша сварилась, и он сел завтракать, первый комок положил не в рот, а в мешок. Затем туго завязал его и повесил у дверей. Дух оказался в мешке, где и до сих пор живет: карабкается по стенкам мешка, но не может вылезти. Таким образом, теперь осталось только 11 духов, производящих лихорадку.
• Об этом можно прочитать, между прочим, в сочинении В. К. Магницкого "Материалы к изучению старой чувашской веры" (Казань, 1881 г.).

Нерховный Бог называется «Турă», и иконы называются также «турă». В создании последнего названия в применении к иконам много были виноваты сами священники чувашских приходов. Не зная, как следует, чувашского языка и не могши найти в нем слова, соответствующего слову «икона», они взяли слово «турă» и начали внушать чувашам, что к красному углу надо относиться с почтением, так как там-де находится «Турă», а чуваши поняли так, что «Турă» — это сами иконы и начали их называть «русскими богами».

1. Для иллюстрации к нашему замечанию об исламе можно указать сочинение С. Чичериной «У приволжских инородцев». СПБ, 1905 г. Также материалы статьи, содержащиеся в журнале «Православный Собеседник», «Путеводитель по Казанской епархии» и «Сотрудник Приволжской миссии». (И. П. «Тунти», вероятно, подразумевает Унгинский базар). Находится на западе от села Богатырева, в 6 верстах. Так как базар работает по понедельникам (тунти-кун), то местечко называется «Тунти». «Хоп-кепер» вероятно сокращено от «Хопахлă-кепер». Тогда это выражение нужно перевести как «Лопуховый мост». Это один из мостов, устроенных на Цивильско-Ядринском тракте, между с. Богатыревым и Унгинским базаром. Выражение «чхыптарат» те «сонтарат» живописно изображает состояние страдания того, кого бьют плетью, розгами или нагайкой.
2. Для более подробного ознакомления с чувашской народной поэзией рекомендуем следующие печатные труды:
3. Свящ. Н. М. Мальхов «Симбирские чуваши и поэзия их», 1877 г.;
4. «Чувашские песни» И. Н. Южина (Изв. О-ва Ист. и Этн. при Им. Каз. Унив. 1855 г. т. 13);
5. «Чувашские национальные песни», его же (в том же журнале, т. 14);
6. «Сборник чувашских песен, записанных в губерниях Казанской, Симбирской и Уфимской» Н. И. Ашмарина (в том же журнале, т. 16, 1900 г.);
7. «Песни чуваш Ядринского уезда», И. Д. Никитина (т. 24);
8. «Мотивы чувашских песен», Симбирск;
9. «Очерк народной поэзии у чувашей» Н. И. Ашмарина (Этногр. Обозрение).
10. Разумеется, о. Дмитриева нельзя считать первым священником из чуваш вообще, так как те из чуваш, которые учились в Свияжской школе, при Зялантовском монастыре и в Духовной Семинарии, без сомнения, дослуживались до священного сана. Но о. Дмитриев был первым священником, поставленным на основании новых соображений, легших в основу просветительской системы Ильминского. (О. Дмитриев получил только начальное образование).

В Сибири, рядом с г. Тобольском, находится гора «Чувашева», известная тем, что под ней произошла решительная битва Ермака с Кучумом. В Вятской губернии, по свидетельству И. Н. Смирнова (см. его соч. «Вотяки»), находится в разных уездах 8 деревень, носящих названия «Чувашева» или «Чувашя». Эти данные говорят о том, что в исторический момент (вероятно, сразу после разрушения Болгарского царства татарами или в Казанскую эпоху) происходила эмиграция чуваш на север. Можно думать, что чувашские князья, недовольные честолюбием и кичливостью татарских сановников, покидали пределы Болгарско-Казанского царства и переселялись со своими людьми на север, где и основывали чувашские поселки. Все это свидетельствует о том, что уже в самом начале распространения татарского владычества по Среднему Поволжью имя «чуваши» существовало, и что чувашское племя тогда уже было многочисленно, так что населяло не только нагорную сторону Волги, но и Вятскую и Сибирскую области. Но с течением времени северные чуваши-колонисты ассимилировались с местным населением. А что чуваши, в силу некоторых побуждений, могли «бежать» из своей метрополии, это они доказали в последний раз в прошлом столетии, когда часть саратовских чуваш бежала в Константинополь и приняла турецкое подданство (см. статью О. Р. «Чуваши в Константинополе» в «Историческом Вестнике» за 1903 г.).

Приложение № I к сочинению «Чуваши Казанского Заволжья»

Названия чувашских костюмов

1. Группа верховая („виръяло“):
2. Костюмы мужские:
4. а) Зимние:
5. Кёпе — рубаха
6. Йем — штаны
7. Çăлата — лапти
8. Тйла — онучи
9. Шăлавар (çытма) — шаровары
10. Тăла-çытма — суконные шаровары
11. Кнпке — верхняя рубаха
12. Сыхман — вафтан
13. Куруе — полушубок
14. Таппан — чапан
15. Толоп — тулуп
16. Еçлев — шанва
17. Пиçаххи (пиçи) — пояс
18. Шархы — шарф
19. Каптарма — володки, пришиваемые к лаптям (весной)
20. Пахилке — бахилки
21. Алси шӗ — варежки
22. Алса-то л — рукавицы
23. Пордалĕ ал шиш — перчатки
24. Çăн-атă — валенки
26. б) Летние:
27. Картус — фуражка
28. Шелеп (шелепке) — шляпа
29. Сыраи-атий — сапоги
30. Пир-тйла (портанка) — портянки
31. Шопар — белый коротенький кафтанчик из холста
32. Постав — кафтанчик
33. Пишак — пиджак
34. ШелеткЗ — жилет
35. Костюмы женские:
37. а) Зимние:
38. Обыкновенный, домашний у замужней женщины:
39. Кёпе — рубаха
40. Йем — штаны
41. Кипве — верхняя рубаха
42. Сориан — пояс
43. Масмак — пояс
44. Сорпан-йеппи — булавки
45. Сорпан-йеппи кантри — пояс с кантри
46. Ницаһхи — пояс
47. Çйпата йе çăн-атий — лапти или валенки
48. Тăла — онучи
49. Тотэр — платок
50. Еçлек — шапка
51. Сыхман — кафтан
52. Кюрик — шуба
54. б) Праздничный или визитный:
55. Саппан — передник
56. Хийрйм — пояс с орлиным украшением
57. Иен-çĕк (йаркар, пиçаххи тбери) — пояс с кисточками
58. Шёлкеме — грудное украшение из монет
59. Херес-çакки — тоже
60. Херес-кантри — шнурок из бус или ленты
61. Еплюшке — металлическая цепь
62. Алка — рога
63. Холха-алки — серьги
64. Поç-хыçе — подзатылочное монетное украшение
65. Шопар — белый холщевый кафтанчик
66. Сарӑсем — набедренники
67. Хыре — хвост
68. Курк или сахман — шуба или кафтан
69. Тблап или таппан — тулуп или чапан
70. Ç5н тоттэр — шаль
71. Еçлек (местами "крымский") — шапка
72. Пиçаххи — пояс (из принадлежностей домашнего костюма входят все, кроме киітке).
74. 3) Обыкновенный костюм девушек:
75. Кĕпе — рубашка.
76. Пиçаххи — пояс.
77. Йĕм — штаны.
78. Саппан — передник.
79. Çăн-атый — лапти или валенки.
80. Тйла — онучи.
81. Ширçасам — бусы.
82. Тотыр — платок.
83. Шаши-хÿри — ленты.
84. Холха-алки — серьги.
85. Сăхман или курук — кафтан или шуба.

4) Праздничный (кроме указанных):

а) Çоха — монисто.

б) Ама — в) Хĕрес-çакки — нагрудное украшение из металла.

г) Теплышке — цепь.

д) Хырйм-орли (хырмоли) — пояс.

е) Ширçасам — бусы (в крупные).

ж) Хĕрес-çакки хыçĕ (утма) — ленты, привязываемые к "хĕрес-çакки" сзади.

Летние:

Те же, за исключением тех костюмов, которые имеют место только зимой (курук, толбап, саппан, эшлек, çон тоттар).

Кроме того, как у замужних, так и у девушек:

1. Шоппар.
2. Ати (не у всех).

У молодушки, кроме того:

1. Хора постав.
2. Хошпу.

Той-арăмĕ (свадебная дама) к костюму молодушки прибавляет еще:

Порçын-тоттар — шелковый платок, накидываемый на плечи.

II. Группы костюмов:

1. Костюмы мужские:

Зимние:

Те же, что и у виръяля, только визитная шапка здесь белая барашковая, "крыиская", да названия костюмов немного различаются.

III. Исторические костюмы:

1) Постарлă шоппар (постар или пÿштер);

2) Тсввт (валами — в Козмод.) — черезплечник.

3) Йонек — старинный йенек был с мешочком.

IV. У виръяля:

1. Тала — Еăла.
2. Тала-çытма — Кăла-çытма.
3. Шăлавар — Шăравар.
4. Тдаппан — Аçам.
5. Пиçаххи — Пиçи.
6. Каптарма — Коплак.
7. Порналĕ алшиш — порнелĕ алшиш.
8. Çăн-атă — Кĕçатă.

Летние:

Те же, что и у виръяля, при этом виръяльское "шĕлеп" у анат-йенгий — "шĕлепке"; виръяльское "Япир-тăла", у анат-йенгий — портаикă.

Зимние:

1. Домашний обыкновенный у замужней женщины:
2. а) Кĕпе.
4. б) Йĕм.
6. в) Сорпан (ночью отин-масмак).
8. г) Масмак.
10. д) Поç-аппан — булавки с цепочкой.
12. е) Пиçи.
14. ж) Тиолха-конхи — чулки без носок.
16. з) Толха-посĕ — носки.
18. и) Кăла-çăпата или кĕçатă.
20. к) Кипке.
22. л) Сăхман или курук.
24. м) Толбап или аçам.
26. н) Тоттар (больше эшлек).

Праздничный и визитный:

Кроме указанных (кĕпе, йĕм, сорпан, масмак, поçешга, пиçи, курук, толбап, кĕçатă и др.).

Костюмы женские:

1. Сорпан-çавĕн.
2. Лма.
3. Хĕрес-кантри.
4. Утма.
5. Саппан.
6. Йаркăтă.
7. Сарăсем.
8. Хÿре.
9. Крымский эшлек.

Летние:

Все упомянутые, кроме верхнего платья, употребляемого только зимой. Летом, в холодную погоду, надевают только сăхман. Кроме этого, верхним летним платьем служит "шоппар".

Костюм "Той-арăмĕ".

К дамскому праздничному костюму прибавляются:

1. Хошну.
2. Холха-çакки.
3. Кйвак.
4. Атă или пошмак.
5. Тевет.
6. Çом-тотрисем.

Кроме того:

1. Той-çитти.

Костюм молодушки:

Все, принадлежащее "той-арăмĕ", за исключением "той-çитти".

До заключения в клеть невеста не имеет покрывало "ЛпУркенг§ĕк".

СОЧИНЕНИЕ, написанное на диалекте чувашского языка Малых Тюмирли, Малокарачкинского прихода, Казанского уезда, учительницей Аграфьей Гавриловой.

(Копия).

Т у р и щăашсен тойи.

Х алт^ен епе тойă йĕрхине . лайахăнах пĕлместĕп^ĕ,

Кăçал, хамăр экке катд а парнă 'буне, эрĕксĕрех вĕренмеле

пол^ĕ.

Аккă ĕнте пэрĕн ыран тойă нолмала тесе йал хошшин^е

сол>амаг) поçларăç, Йалти поскнлсем, камăн сăра çохăсам,

пор та сăра турĕç. Лавах 2), ыран тойă нолассине пĕлтерме

каçпа çĕнĕ йысни хуйăн ашшă-амăшăпа кăмăл^ал сăрипе

кисе карĕ.

Тевĕр конне, веçех йантăласа çитерсен, тойă килессине

кутме пуçларăмăр. Трух йăкăл 3) сасси йакăрама та поçларĕ.

Кайахан хĕре тойă килнине пăхма йорамас тесе эккейа кĕлете хонрĕç. Епĕ, хĕр-çом, тойка хэрĕç ханхуне к о с с а 4)

тохса, той поçăн^ен кĕрмешкĕн окçа исе, тойă халăхне кÿртсертш . Вăлсам вара иор та кил-хошши варин^н ш ьц,ăха

тол^ăç. Кĕрсе латаçса 5) çитсенех, ман пата нÿхĕрева сăра

пат^а кĕçĕн-кĕрÿ пырса та çиттĕрĕ. Мана валтанах, пĕр пиТ)ĕке сăрайа пĕр текĕсĕр ан пар, тесег§г§ĕ. Çа сомах торăх

пĕр текĕ çин§е кйлешсе тбрса- тбрса вара йолашкин^ен сонтапилĕк пусах парсэмэлэ пол^ĕ. Витэресемпе алтăрсана шыл,ăк йĕри-тара сăра çарăнма поçларе. К ак ĕçме поçласанах

йорлама, таш Л ам а та поçларĕç. Аватсам çитерхелесен, ^ашкăçăваласене, кĕçĕн кĕрÿсем вбрласа кайассăран, пыçтархалаЧуВА Ш И КАЗАНСКАГО ЗĂВОЛЖЪЯ. 431

г) К алаçма| поплеме, 2) ^ăнах, 3) .щăнкăрав, 4) тупса, б) латаçса-вырă»

наçса.

432

сан, пĕурте кĕрсе рăх полин, пэрĕн эккн уш тапаранса та

торна. Онтан экки пэре кйлĕшĕпе ^ĕн^исе устел хошшине

кй^ртсе лартăрĕ та, порне те парçа ковисем салатса хăарт>е.

К арап пэр ио^та эккипе йысни хыçăп ăсатма тоха ка^ăмăр.

Аттипе ави, хĕр тохса кайнине пăхма йораыас тесе, ■ÿстел

хошшиаех ларс йол^ĕç. Эккисем хыç&н пшдипе инки овăп

ар^исене торттарса карĕç, вара вăлсам хыçăн ыттихалăхсам

тохса карĕç. Çапла, пĕр çор ^ассăра пэрĕн т-ÿрш торахан

килхошши каЛ)Л)ах пошанса йол^ĕ.

Улудейе тохса пăх полин... Господи! çол икĕ йекейĕпе

халăх йармăт|кă пах тбрат. Улу^е торăх тата еим оççи-хоппи

çок, той аг§исем пĕр алă орава по^ утсампа йорласа, ку^ат

туса çÿрсвдĕ. Вăлсен сассисем вара ир йепнелле хыçăн, халăх тарăннă вĕремелле тин йăмса çиттĕрĕ.

Тевĕр конне хорăнташ ваттисем похăнса кайса сот йешки çисе кил^ĕç. Виççĕмĕш конне вара эккисем хуçен хорăнташăсампа сорван сăрипа кисе карĕç. Çапла виç кон хошшин'§е тойă ĕçĕ веç пĕтăрĕ *).

Г . Комиссаровъ