Когда я родила Артёма, мне казалось, что моя жизнь наконец-то обрела смысл. Я стала мамой — не просто женщиной, а кем-то, чью грудь сжимает младенец, и чьё сердце разрывается от любви при каждом его шорохе.
Первые дни были как в тумане: бессонные ночи, молоко, которое никак не приходило, а потом лилось, как из ведра, боль в спине, заплывшие глаза в зеркале. Но я была счастлива. Максим, мой муж, выглядел уставшим, но радостным. Он держал сына на руках, фотографировал каждую минуту и присылал родственникам.
А потом… Потом приехала она.
Свекровь. С тяжелыми духами, холодным взглядом и выражением лица, как будто зашла не к внуку, а к налоговому инспектору.
— Ну… — сказала она, заглядывая в коляску. — Интересненький, конечно… Только что-то совсем не наш.
— Какие у него глаза… У нас в роду таких точно не было.
— Не обижайся, Наташа, но уши — вообще чужие.
Я сначала молчала. Улыбалась криво, списывала на усталость, на её дурацкий характер. Но каждый визит становился пыткой. Она приходила, смотрела сына с пренебрежением, а потом уводила Максима в сторону. Я слышала:
«Ты уверен, что он от тебя?»
Однажды я зашла на кухню и услышала, как она шепчет мужу:
— …если ты не проверишь, будешь дураком. Сейчас у всех бывает — любовники, скрытые связи… Наташка же сидела дома одна, ты-то в разъездах был…
Я почувствовала, как что-то внутри меня треснуло. Я встала в дверях.
— Я слышала.
Она не извинилась. Только сжала губы:
— Ну извини, но кто знает, на что женщины способны. Ребёнок-то странный…
⸻
Я надеялась, что Максим встанет на мою сторону. Но он только смотрел на стол и молчал. А потом сказал:
— Наташ, ну ты не обижайся. Это просто анализ. Один тест. Для спокойствия. Ну правда, чего ты боишься?
— Боишься?! Ты… ты сейчас серьёзно?
— Просто… маме тяжело, она не спит, переживает.
— А мне, значит, легко? Ты видел, как я каждую ночь качаю его? Как у меня руки трясутся от усталости? Ты вообще в этой квартире бываешь?
⸻
Я заказала ДНК-анализ на следующий день. Успела до его «семейного совета». Когда он, его мать и его тётка сели за стол и начали обсуждать мои «странные родинки» и «тёмный оттенок кожи у Артёма».
— Я вообще всегда говорила, что у Наташи характер скользкий, — сказала тётка. — В тихом омуте, как говорится…
Я ушла из квартиры на следующий день. С сыном. Без истерик. Без криков. Просто собрала вещи, запеленала малыша, взяла документы и ушла.
— Ты с ума сошла?! — закричал Максим. — Ты не имеешь права!
— Я имею право на всё. Я — мать. И я никому не позволю сомневаться в этом.
⸻
Результаты анализа пришли через неделю. Артём — его сын. 99,99%. Ни малейшего шанса на ошибку.
Я вернулась домой, когда они все были в сборе. Молча, с конвертом в руках. Свекровь сидела на диване с видом святой мученицы, Максим пил кофе, тётка листала журнал.
Я положила распечатку на стол. Ни слова. Ни обвинений.
— Что это? — спросила свекровь, сжав губы.
— Правда, которую вы пытались выжечь. Но она, в отличие от вас, не стирается.
Максим поднял глаза:
— Наташа…
— Нет. Молчи. Ты предал меня. Предал, когда поверил в их бред. Когда решил, что я способна на ложь. Я спала урывками по полчаса, кормила грудью по полночи, падала от усталости — и всё это время вы, родные, обсуждали, чья у него форма ушей.
Тётка захлопнула журнал. Свекровь вспыхнула:
— Да мы просто переживали за сына!
— А я не человек? Я не мать? Я инкубатор, на который можно поставить клеймо из-за цвета кожи ребёнка?
Максим хотел подойти. Я отступила.
— Всё. Я ухожу. Сын остаётся со мной. И никакой бабушки в его жизни не будет. Ни сплетен. Ни яда. Ни «А он точно наш?»
Через месяц я сняла квартиру. Устроилась на удалённую работу. Артём рос в любви и тишине. Никто не приходил с фразами «что-то он странный». Только я. Только мы.
Максим звонил. Писал. Плакал в сообщениях. Обещал порвать со всеми. Просил вернуться.
И тогда я прислала фото: я и Артём в парке, под жёлтыми листьями. Он спит у меня на груди. Я улыбаюсь. Сильная. Цельная. Без них.
Под фото — короткое сообщение:
«Ты меня потерял, когда усомнился в самом главном. А сын будет похож на тех, кто его любит».