Наше время
Вечер медленно опускался на город, словно тяжёлое бархатное покрывало, скрывая последние лучи за горизонтом. Небо окрашивалось в глубокие синие и фиолетовые тона, а редкие фонари на улицах начинали мерцать, будто забытые небом звёзды. В маленькой съёмной квартире-студии воздух был напряжённым, как струна, готовая лопнуть от малейшего прикосновения. Каждый звук казался слишком громким: скрип половиц, шелест занавесок, даже тиканье старых часов — всё это давило на нервы.
Рита вернулась домой позже положенного. Стрелки часов уже указывали на раннее майское утро, когда первые рабочие завода, хмурясь и попивая кофе на ходу, медленно шли по промышленному городку. Её светлые волосы были растрёпаны, макияж размазан по лицу — от слёз, от воды, от чего-то ещё. Взглянув на её лицо, можно было ощутить тихий ужас.
Девушка держалась за косяк входной двери, чтобы сохранить равновесие. На ней была мешковатая чёрная куртка, заляпанная грязью, из-под которой выглядывала растянутая футболка с выцветшим принтом. Длинные джинсы, которые она носила уже второй сезон, были испачканы землёй, а кроссовки — старые, потёртые, с развязанными шнурками — оставляли грязные следы на полу.
Пустая бутылка из-под дешёвого вина выскользнула из рук, предательски звякнув о стену, и с глухим звоном разбилась о холодный пол. Осколки стекла рассыпались по паркету, блестя в тусклом свете коридора. Она медленно присела на корточки, что-то невнятно забормотала себе под нос. Голос был хриплым, почти неузнаваемым, слова путались, сплетаясь в бессмысленный клубок звуков.
С трудом поднявшись, пошатываясь, направилась в комнату, не снимая обуви. Грязные следы от кроссовок оставляли отметины на полу. Каждый шаг давался с трудом, но она продолжала двигаться, словно инерция её состояния была единственным, что могло её вести дальше.
Мать молчаливо наблюдала за всем этим, её глаза наполнялись безмолвной болью. Это была женщина средних лет, сидящей на кухне с нетронутой чашкой кофе и документами на отправление в ДОЛ. Её тёмные волосы были собраны в небрежный пучок, а на лице виднелись следы усталости и бессонных ночей. Она была одета в простую домашнюю одежду: старый, но аккуратно заштопанный кардиган поверх белой блузки и тёмную юбку до пола. Она переводила взгляд то на покачивающуюся пьяную дочь, то на документы, то поднимала глаза вверх и слова шептала слова кому-то с мольбой о помощи.
Но вот кто действительно наблюдал за происходящим — так это младшая сестра — Алина. Пятилетняя девочка сидела на кровати, укрывшись пледом, который она натянула до самого подбородка. Её большие карие глаза округлились от страха, когда она увидела, как старшая вошла в квартиру. Малышка знала, что что-то не так. Она всегда чувствовала. Когда старшая сестра была пьяна или зла, малышка чувствовала это кожей. Она никогда не говорила об этом вслух, но каждый раз, когда мать и сестра ругались, пряталась под пледом, представляя себя в безопасном месте. Сейчас её маленькое сердце билось так сильно, что она боялась, что его услышат. Хотела позвать маму, но не решалась. Боялась, что если заговорит, то старшая сестра рассердится ещё больше.
— Где ты была? — спросила мать, но голос её звучал не как вопрос, а как глухой безучастный звук. Её глаза были полны слёз, которые она старалась сдержать, но одна всё же скатилась по щеке, оставляя блестящий след.
— Да, бл, ну потом, отстань, а!? — пробормотала она, но её качнуло, и вместо того чтобы сесть на стул, неуклюже упала на кровать прямо в обуви. Пружинистый матрас скрипнул под её весом, а она сама застыла, уткнувшись лицом в подушку. Желудок начал бунтовать, и она почувствовала, как подступает тошнота.
Малышка смотрела на всё это широко раскрытыми глазами. Она хотела подойти, обнять, сказать, что всё будет хорошо. Но знала, что сейчас лучше не двигаться. Она сжалась в комочек, её маленькие ручки вцепились в край пледа, а сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Она боялась даже дышать слишком громко, чтобы не привлечь внимания.
— Бухала с пацанами, нормально так..., — произнесла она, но слова звучали невнятно, будто сама едва понимала, что говорит.
Её тело сотрясла судорога, и она резко села, прижав руку ко рту. Мать вскочила, но было уже поздно: она согнулась пополам, и её вырвало прямо на пол. Она сидела на кровати, тяжело дыша, чувствуя, как комната кружится вокруг неё. Лицо было бледным, а глаза наполнены слезами — теперь уже не от боли или стыда, а от физической слабости.
Мать замерла на пороге комнаты, сжимая края своей юбки. Она знала, что этот день придёт. Знала, что рано или поздно её усилия будут напрасны. Но сейчас, глядя на дочь, она чувствовала, как последние надежды тают, как будто кто-то медленно выключает свет в её сердце.
— Я больше не могу с этим мириться, — медленно произнесла мать, её голос дрожал. — Я сегодня разговаривала с соцзащитой. Они сказали, что в твоём возрасте уже бесполезно переучивать. Тебе нужно выбрать: либо лагерь, либо приют. И суд в дальнейшем.
Эти слова будто ударили её. Отрезвили. Она попыталась вскочить, но лишь медленно повернулась боком, и её голубые глаза сверкнули гневом.
— Что?! Лагерь? Какой лагерь?? Ты серьёзно?
— Ты сама себя загнала в эту ситуацию, — тихо ответила мать. — Хватит. Никаких вечеринок, никаких парней, никакого алкоголя. Лагерь — это твой последний шанс.
— Какой еще нахер последний шанс?! — повысила голос она. — А может, тебе просто надоело меня воспитывать? Может, ты просто хочешь избавиться от меня?
Схватив первое, что попалось под руку — тарелку, она с силой и яростью швырнула её в стену. Осколки разлетелись по комнате. За стеной раздался громкий окрик проклятий и удар по стене со стороны соседей. Малышка моментально спряталась под одеяло, как кошка, предчувствуя опасность. Осколки задели ей кожу, процарапав рану. Пошла кровь. Но пятилетняя девочка не произнесла ни звука. Ни крика. Она поняла с самого детства: нужно скрывать боль, скрывать слёзы, нужно молчать. Молчать, чтобы никто не догадался, что тебе плохо и больно. Иначе сделают ещё хуже и ещё больнее. Она замерла, вслушиваясь в разговор.
Мать молчала, ей было страшно, и она не знала, что на это ответить. Чтобы ни сказала — ей бы не поверили. Никогда. В её глазах появлялись слёзы. От беспомощности. Она опустила голову, пряча лицо в ладонях.
— Ты не понимаешь, — говорила она тихо. — Я боюсь за тебя. Боюсь, что однажды ты вернёшься домой... или вообще не вернёшься.
Она молчала. Чувствовала, как внутри что-то щемит. Переворачивается вспять. Назад. Она знала, что мать права. Но вместо того чтобы извиниться, лишь повернулась обратно и уткнулась лицом в подушку, зарыдав громко, протяжно, завывая.
Малышка, услышав это, не выдержала. Она тихонько спустила ноги на пол и, шаркая своими маленькими тапочками, подошла к кровати и попыталась обнять сотрясающее тело.
— Не плачь... я люблю тебя... — тихо прошептала она.
Она вздрогнула, услышав голос сестры. Повернулась и увидела её большие карие глаза, полные слёз. Хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Вместо этого лишь крепко обняла малышку, чувствуя, как её собственные слёзы становятся горячее.
Приняв решение, она отстранилась, улыбнулась и, неловко встав, направилась в ванную комнату. Верно расценив её действия как согласие, мать начала убирать остатки бутылок, стекла и последствия тошноты с пола. Малышка принесла ведёрко и метёлку. Когда она вернулась, застала картину: мать с младшей сестрой сгорбившись убирали всё, что она наделала. В груди снова всё перевернулось.
— В 10.00 отъезд, — говорит мать, не глядя на дочь. — Сейчас 7 утра. Не будем опаздывать. — Вещи я собрала. Завтрак на кухне. Поешь, и поехали. Эти слова прозвучали беззвучно, словно их произносил робот.
Когда она нехотя ела, мать собирала младшую. На это потребовалось ещё меньше времени.
Оторвавшись от еды, она повернула голову и посмотрела на чемодан.
«Хорошо, — подумала она. — Если они все хотят, чтобы я исчезла, я покажу им, что могу быть лучше. Я докажу им, что я не такая».
Но глубоко внутри знала: старые привычки трудно побороть. И этот лагерь станет настоящим испытанием.
Испытанием было оставлять ситуацию в таком русле. Все прекрасно это понимали. Мать заранее подготовила документы, соцзащита помогла сделать справки задним числом, чтобы отправить её в лагерь уже сегодня. Зная рвение министерства избавляться от неудобных людей столь кардинальным образом, она не сильно удивилась такой оперативности.
Поездка на такси до точки отправления не заняла много времени. За окном начал накрапывать дождь, словно предвещая какую-то беду...
Когда пришло время отправляться, мать вместе с младшей проводили её до лагерного автобуса. Малышка держала мать за руку, её маленькие пальчики сжимали ладонь так сильно, будто боялась, что и её увезут. Она смотрела большими испуганными глазами, но не плакала.
— Будь хорошей, — тихо сказала мать, помогая с чемоданом.
Она кивнула, не глядя на них. Села в автобус и устроилась у окна. Когда автобус тронулся, увидела, как малышка помахала ей рукой, а мать стояла рядом, держа её за плечо. Она отвернулась, чувствуя, как ком в горле становится ещё больше.
Было предчувствие, что этот лагерь станет для неё новым этапом. Но что именно ждёт там, даже представить не могла.