Кухня была серой. Не цветом стен — они были выкрашены в унылый бежевый, — а настроением. Серое утро, серый кофе, серые мысли. Анна помешивала ложечкой растворимый гранулированный напиток, наблюдая, как крупинки растворяются, словно последние остатки их былой страсти. Напротив, Марк, уткнувшись в экран планшета, пролистывал новости. Его мир, казалось, умещался в узкие рамки цифровых сводок и графиков. Ее — в этих четырех стенах, в рутине недосыпов, несделанных дел и ускользающего ощущения жизни.
Они жили так уже… сколько? Год? Два? Время утекло сквозь пальцы, как горная река, оставив после себя лишь налет усталости и взаимного раздражения. Когда-то, на заре отношений, они были неразлучны, смеялись над одними и теми же шутками, мечтали о будущем, казавшемся им ярким и безграничным, как альпийский луг в июне. Походы в горы, вечера у костра, общие планы — все это было, но словно в другой жизни, в пожелтевших фотографиях, спрятанных на дне коробки воспоминаний.
Теперь же — молчание за завтраком было громче любых криков. Каждое утро начиналось одинаково: отдельные чашки, отдельные гаджеты, отдельные миры, лишь случайно соприкасающиеся на общей территории кухни. Анна вздохнула. Сегодня суббота. По плану — поездка за город, к друзьям, на бессмысленный шашлык и дежурные разговоры ни о чем. Она ненавидела эти поездки, эту фальшь, это ощущение, что они играют роль счастливой пары, когда внутри все давно разладилось.
— Марк, — она произнесла его имя почти шепотом, словно боясь нарушить хрупкое равновесие молчания.
Он поднял взгляд от планшета, и его глаза, обычно теплые карие, сейчас казались холодными и отстраненными.
— М? — коротко отозвался он, без тени интереса.
Анна собрала всю свою решимость, словно перед прыжком в ледяную воду.
— Я тут подумала… а что, если вместо шашлыка… мы поедем в горы?
Марк моргнул, словно не расслышал.
— В горы? Сейчас? В эти выходные?
В его голосе звучало недоумение, граничащее с раздражением.
— Да. В поход. Ну, как раньше, помнишь? — в голосе Анны проскользнула отчаянная надежда.
Воспоминания о прошлых походах были единственным светлым пятном в их нынешней реальности. Тогда, в горах, они были другими — ближе, честнее, живее. Может быть, горы смогут вернуть им… их самих?
Марк отложил планшет, потер переносицу. Усталость пролегла тонкими морщинками вокруг его глаз, которых она раньше не замечала.
— Анна, ты серьезно? Сейчас же осень, дожди… да и времени нет, у меня отчетность горит. Ну какой поход?
— Найдем время. И прогноз погоды вроде неплохой на выходные. Марк, пожалуйста, — она почти умоляла, — Это… это важно для меня. Для нас.
Он молчал, глядя куда-то в окно, за которым небо было таким же серым, как и ее душа. Наконец, вздохнул, тяжело и обреченно.
— Ладно, — сказал он, словно соглашаясь на неприятную, но неизбежную процедуру, — Хорошо. Поедем в твои горы.
В груди Анны робко затеплилась надежда, хрупкая, как первый подснежник, пробивающийся сквозь прошлогоднюю листву. Может быть, еще не все потеряно. Может быть, в тишине гор, вдали от городской суеты и рутины, они смогут услышать друг друга снова. Может быть, эхо гор отзовется и в их сердцах.
Надежда и напряжение
Рюкзаки казались неподъемными. Марк ворчал, пытаясь застегнуть поясной ремень своего, явно перегруженного провиантом. Анна, поправив лямки своего, более скромного, но не менее тяжелого, вздохнула. Уже на парковке, у подножия горы, напряжение повисло в воздухе, густое и липкое, как осенний туман. Надежда, зародившаяся утром, начала таять под натиском бытовых мелочей и привычного недовольства.
— Я же говорил, что столько еды не нужно! Зачем ты набрала этих банок консервированных? — Марк, не глядя на Анну, вытряхивал из рюкзака несколько баночек тушенки, словно пытаясь избавиться от чего-то лишнего, тягостного.
— Это на два дня, Марк! И ты сам сказал, что любишь тушенку в походах, — спокойно ответила Анна, хотя внутри все закипало. Вроде бы мелочь, а цепляет, выводит из себя. Как всегда.
— Раньше любил, когда походы были в удовольствие, а не… а не как сейчас, — буркнул Марк, запихивая банки обратно, но уже не так злобно. Он, кажется, и сам понял, что перегнул палку.
Они молча двинулись по тропе, уходящей вглубь леса. Солнце пробивалось сквозь поредевшие кроны деревьев, окрашивая листья в золото и багрянец. Воздух был свеж и напоен запахом хвои и влажной земли. Красота гор, словно декорация к фильму, окружала их, но не проникала внутрь, не смягчала углы их взаимного отчуждения.
Тропа вилась вверх, то полого поднимаясь, то круто взмывая в гору. Марк шел впереди, задавая темп, уверенный и немного отстраненный. Анна старалась не отставать, ловя себя на мысли, что даже в этом походе он ведет себя так же, как в жизни — впереди, не оглядываясь, не замечая ее усилий. Она чувствовала себя вечной догоняющей, тенью, бредущей за его уверенной спиной.
Первый привал устроили у ручья, журчащего по камням. Анна достала из рюкзака бутерброды, термос с чаем. Марк молча взял предложенную еду, сел на поваленное дерево, глядя вдаль, на открывающийся вид. Перед ними, у подножия скал, расстилалась долина, покрытая осенним лесом, дышащая покоем и умиротворением.
— Красиво, — выдавил Марк, словно делая одолжение.
— Да, — коротко ответила Анна, не желая вступать в пустые разговоры. Красиво. А какая разница, если внутри — пустота и холод?
Они ели в молчании, каждый погруженный в свои мысли. Лишь журчание ручья нарушало тишину, словно шепот природы, наблюдающей за их молчаливой драмой. После еды Марк поднялся первым.
— Пошли? Нам еще до места ночевки дойти.
Анна кивнула, встала, поправила рюкзак. Они продолжили путь, молчаливые спутники, словно туристы, случайно оказавшиеся на одной тропе, не имеющие друг к другу никакого отношения. Солнце клонилось к закату, тени становились длиннее, воздух — холоднее. Напряжение в их отношениях сгущалось вместе с сумерками, предвещая темную и, возможно, неспокойную ночь.
Впереди их ждал крутой подъем, каменистая тропа, уходящая вверх, к вершинам, скрытым в надвигающихся облаках. Физическая усталость накапливалась, как и эмоциональное напряжение. Поход только начинался, а путь к взаимопониманию казался все более длинным и тяжелым.
Испытание стихией
Небо, еще недавно ясное и приветливое, вдруг заволокло тяжелыми свинцовыми тучами. Ветер усилился, засвистел в ветвях деревьев, принес с собой запах дождя и ощущение неизбежной ненасти. Они как раз вышли на открытый участок, где тропа карабкалась по каменистому склону. Ветер дул в лицо, сбивал с шага, заставлял щуриться.
— Кажется, дождь начинается, — крикнула Анна, пытаясь перекричать порывы ветра.
Марк, идущий впереди, остановился, огляделся. Тучи нависали низко, закрывая вершины гор, словно огромные серые руки.
— Скорее бы до леса добрести, — пробормотал он, натягивая капюшон штормовки.
Но до леса было еще далеко. Тропа вилась между голых камней, по открытому пространству, словно насмехаясь над их желанием укрыться. Первые капли дождя упали, крупные и холодные, как слезы неба. Потом дождь усилился, превращаясь в мощный ливень. Тропа под ногами стала скользкой, камни — мокрыми и неустойчивыми.
Видимость ухудшилась мгновенно. Туман, словно молоко, заполонил все вокруг, скрывая ориентиры, стирая очертания гор. Они заблудились. Это стало ясно почти сразу. Тропа исчезла под ногами, растворилась в серой мгле. Они шли наугад, спотыкаясь о камни, скользя в грязи, промокшие до нитки, продрогшие до костей.
Анна поскользнулась на мокром камне, резко вывернула ногу. Острая боль пронзила лодыжку. Она упала, закричала от боли. Марк остановился, обернулся.
— Что случилось? — в его голосе прозвучало недоумение, потом тревога.
Анна сидела на земле, держась за ногу.
— Ногу подвернула… болит очень…
Марк подошел, присел рядом. В его глазах отразилось беспокойство, но и раздражение, словно ее травма была еще одной неприятностью в череде неудач этого похода.
— Дай посмотрю, — проворчал он, осторожно ощупывая ее лодыжку, — Кажется, растяжение. Сильно?
— Очень, — сквозь слезы ответила Анна. Боль пульсировала, отдаваясь во всем теле.
— Вот тебе и поход, — зло сказал Марк, вставая, — Ну что теперь делать будем? Обратно ползти? В темноте, под дождем?
В его голосе звучал упрек, обвинение. Словно это она была виновата в ненастье, в том, что они заблудились, в ее собственной травме. Анна не выдержала. Все накопленное раздражение, усталость, обида выплеснулись наружу.
— А что ты хотел? Чтобы все было гладко и идеально, как в твоих планах? Ты думаешь, я специально ногу подвернула, чтобы тебе жизнь испортить? Да ты вообще меня не видишь! Не слышишь! Ты только о себе думаешь! Как всегда! — слова вылетали из нее как камни, болезненные и острые. Она кричала, плакала, не контролируя себя.
Марк смотрел на нее в упор, молча, лишь дождь стекал по его лицу, словно слезы равнодушия. Казалось, он готов отвернуться, бросить ее здесь, одну, в этих мокрых и негостеприимных горах.
Но потом что-то изменилось в его взгляде. Может быть, он увидел ее боль, не только физическую, но и душевную. Может быть, холодный дождь и безысходность ситуации отрезвили его, заставили понять, что сейчас они — одна команда, связанные не только браком, но и общим бедствием. И что друг без друга им не выжить.
Он присел на корточки рядом с ней, уже не раздраженно, а как-то растерянно.
— Ладно, хватит, — мягче сказал он, — Кричать не поможет. Надо что-то делать. Нам нужно найти укрытие. И подумать, как выбраться отсюда.
Он снял свой рюкзак, начал рыться в нем, доставая аптечку, дождевик. Его движения стали собранными, целенаправленными. Он больше не был отстраненным и раздраженным. В его действиях появилась забота, ответственность.
— Давай забинтую ногу, — сказал он, смотря ей в глаза, — Потом попробуем найти место для палатки. Вместе. Договорились?
Анна кивнула, вытирая слезы грязной рукой. Впервые за сегодняшний день она почувствовала не отчуждение, а хоть какое-то тепло. Тепло надежды. Испытание стихией началось. И вместе с ним — испытание их отношений. И от того, как они его пройдут, зависело их будущее — и в горах, и дома.
Продолжение следует...