В книге «Тайная жизнь петербургских памятников» в первую очередь виден исследовательский талант Сергея Носова, однако он совсем не отменяет литературного. Книга состоит из короткого предисловия — «Среди нас», 20-и очерков о различных памятниках, серии цветных иллюстраций (фотографий, сделанных автором) в конце книги и списка используемой литературы. Таким образом, настоящее издание — это исследование памятников Петербурга, которым занимался Носов с января 2007 г. по сентябрь 2008 г. (лишь два очерка: о памятниках Менделееву и Плеханову относятся к 2003 г.). Тем интереснее, почему книга вышла спустя семь лет. Однако, возможно, это и к лучшему, ведь только относительно недавно у жителей Петербурга и туристов появился настоящий интерес к петербургским музеям, архитектуре города и его историческим местам. Примечательно, что ночь музеев в Петербурге, ежегодно проходящую в конце мая, впервые провели в 2008 году (в Москве — в 2007). Видимо, книга Сергея Носова сработала как бомба замедленного действия, и предполагаемые трудности с изданием сыграли автору на руку. Хотя такое длительное ожидание могло быть мотивировано и особой стратегией.
С 2008 по 2015 гг. в культурной жизни города произошло многое: во-первых, прошло 7 «музейных ночей», 4 библионочи (с 2012 г.), 7 книжных салонов на Дворцовой площади (первый — в 2006 г.), во-вторых, актуализировались экскурсии по серебряному веку: музеи-квартиры, памятные места, «по следам литературных персонажей» (пройдитесь сегодня по Столярному переулку и вы вряд ли не наткнётесь на туристическую группу, идущую по следам Раскольникова), в-третьих, кладбища и всё к ним прилегающее; это не говоря о бесчисленных экспозициях, частных выставках и прочих культурных событиях. Пока у массового жителя-читателя медленно назревал весь этот интерес, пока город обрастал всё бо́льшим количеством легенд и мифов, пока вырастал запрос на «историческую дешифровку», «Тайная жизнь петербургских памятников» расчётливо ждала своего появления.
По крайней мере, таковым мне представляется контекст этой книги. Издание действительно вышло очень своевременно. Житель Петербурга фактом своего проживания поставлен в очень неловкое положение: своей исторической сложностью город задаёт серьёзную планку. Вполне возможно, что твой дом когда-то посещал Булгарин или Некрасов, а ты об и знать не знаешь. На небольшом участке Загородного проспекта (возле 5-и углов) жили в разное время В. Жирмунский, А. Дельвиг, Т. Шевченко, Л. Чуковская, М. Бронштейн и Н. Римский-Корсаков; и, возможно, на этом же участке жили ещё столько же не менее значимых деятелей культуры, но я про них просто не знаю. Почти на каждом доме исторического центра красуется гранитная табличка. Но это полбеды. Помимо гипернасыщенной историчности города: памятники, таблички, доходные дома, Петербург также пропитан символизмом и различными аллегориями: атланты, горгульи, сфинксы, морские коньки, музы, кариатиды, греческие боги и проч.
Однажды я краем уха услышал рассказ экскурсовода о решётке Аничкова моста. «Насколько глубокий подтекст скрыт в какой-то одной только ограде», — подумал я. Каждый фасад и барельеф таит в себе свой подтекст, но в ежедневной будничности, стремительно проносящейся жизни, мы этого просто не замечаем. Не считывая контекст города, петербуржцы как бы невольно начинают жить параллельно с Петербургом, с его историей, сложной судьбой, и в той степени, насколько они находятся вне его, насколько выпадают из его мистерии и контекста, настолько они и теряют гордый статус петербуржца. Иными словами, быть петербуржцем — значит ежедневно нести в себе «петербургскую память», быть постоянно включённым и в его непростой ритм, и в исторический слой, и в культурный; на каждую хитрую дверь Петербурга иметь свой ключ.
В этом смысле «Памятники» Сергея Носова — это один из таких ключей. На самом деле в «исторической дешифровки» нет ничего сложного, не надо обладать учёной степенью, достаточно иметь живой интерес к предмету изучения. Носов подбрасывает читателю целых 20 ключей разом: к Плеханову, Менделееву, Кирову, Виллие, Пирогову, Гоголю, Тургеневу, Ленину, Чкалову, Грибоедову и другим деятелям. Интересен выбор памятников. Среди них есть и труднодоступные, о которых местные жители вряд ли даже что-то слышали. Например, памятник Кирову, установленный возле мясокомбината (находится он, можно сказать, на окраине города в промзоне), там же, кстати, находятся и быки, или памятник врачу Александра I Якову Виллие, который даже не обозначен на картах. В книге есть очерк и об отсутствующем памятнике — Гоголю на Манежной площади, от которого остался только постамент; есть и вполне известные сооружения (в силу того, что находятся на людных проспектах) — памятники Менделееву и Плеханову; и даже, как обозначил их автор, — памятники математическим величинам, приуроченные к разным годовщинам. Кроме того, памятники, рассматриваемые Носовым, не только памятники людям, есть среди них и памятник собаке Павлова.
Как видно, «ключи» очень нетривиальные. Сергей Носов избирательно подошёл к выбору мест: в конце книги указан список из 84-х адресов памятников, среди которых было выбрано только 20. Благодаря списку читатель имеет возможность пройти «путями исследователя» и самому ненадолго им стать (уже вижу, как хитрые экскурсоводы перепечатывают себе очерки Носова и собирают туристов вокруг его памятников). Даже, казалось бы, в известных монументах, мимо которых проходишь часто, Носов отмечает очень интересные детали. Например, Менделеев на Московском проспекте оказывается по-тихому курит, спрятав папироску под книжку, Грибоедову свело ногу и он вот-вот упадёт, а Тургенев вообще сюртук не на ту пуговицу застегнул! Внимание к мелочам и домысливание «вокруг мелочей» можно воспринимать, конечно, и как дань петербургским физиологистам, однако трудно себе представить такого профессионального литератора, который был бы слеп к мелочам.
Мелочи скрыты от глаз прохожих (на то они и прохожие, что проходят), но зоркий глаз Носова цепляет каждую скрытую подробность, оживляя бронзовые конструкции. Они теперь предстают живыми, настоящими, со всей своей небрежностью, с биографией, с уникальным контекстом. Ирония, присущая стилю писателя, также оживляет все эти монументы. Например, курящий исподтишка Менделеев стал для меня настоящим открытием. Практически каждый очерк заставлял улыбнутся, посетить описываемое место и посмотреть на него самому. Носов проделал тонкую работу со стилистикой: с одной стороны, книга написана популярно, в духе лонгридов из интернета или статей всяких блогеров-самоучек, с другой же стороны, ни один блогер или копирайтер не напишет по качеству ничего подобного — за Носовым стоит большая проделанная интеллектуальная работа, результатом которой и стали эти очерки. Обращения к газетам столетней давности, исследование дореволюционных изданий, неоднократное посещение библиотек и описываемых мест, — всё это придаёт книге исследовательскую значимость, твёрдый фундамент, на котором строится популярное повествование.
В этом плане, труд Носова можно сравнить с пародийными повестями Белкина А. Пушкина, в независимости от того, конструировал Носов стилистику или нет. С одной стороны, здесь вырисовывается образ чудаковатого исследователя-самоучки, который на волне интереса к экскурсиям и музеям решил провести собственное мини-исследование; эдакий сугубо петербургский персонаж, загадочный странник, живущий на чердаке и знающий про город почти всё. Его стилистика вовлекающая, разговорная, часто он делится своими воспоминаниями, например: «Я ещё застал петербургское Новодевичье кладбище в самые печальные его времена, в начале восьмидесятых, когда многолетнее разорение являло итог во всей полноте урона. Александр Кушнер к тому времени уже написал: "Какие кладбища у нас! / Их запустенье — / Отказ от жизни и отказ / От смерти…" Это о нем, о Новодевичьем». С другой стороны, через образ странника-очевидца, выглядывает фактологичный Носов-исследователь: «Могила родителей Крупской была одной из немногих, за которой следили. И всё-таки это не шло ни в какое сравнение с тем совершенно исключительным почитанием, которым совсем уже другие посетители кладбища окружили могилу Анны Акимовны Вершининой, жены генерала от кавалерии, скончавшейся в 1914 году».
Вовлекающий антиакадемизм, растущий на фундаменте «личного академизма» и исследовательской беспристрастности придаёт книге столь увлекательное повествование. Переосмысленные в художественной логике справочники и академические работы краеведов начинают играть новыми красками. На благоприятной исторической почве, одновременно раскрывается и контекст памятников, и ткётся художественное повествование в духе побасёнок Рудого Панько. Отсюда и лёгкость, и юмор, и живость. В плане стилистики Носову удалось найти идеальный баланс, рассчитанный на самый широкий круг читателей.
Отдельного внимания заслуживает предисловие. С помощью него Носов как бы приглашает нас в абсолютно неизвестный мир, живущих собственной жизнью, антропоморфных существ; усаживает нас за воображаемый стол к своим каменным гостям, наподобие «Зодчих» А. Таратынова в Александровском парке. Если помните, в их компании как раз имеется свободный стул. И вопреки тому, что эти существа сделаны все из гипса, железа или бронзы, все они живые. В самом деле, ведь жизнь в широком понимании — движение. Вот эти самые «движения» памятников и описывает в предисловии Носов. Оказывается, даже памятник это ещё не символ абсолютной статичности и окаменелости, у них есть своя биография: «Люди за поступки людей заставляют отвечать памятники!.. Памятники — идеальные объекты для наказаний», — пишет Носов. Перечень воздействий широк: оскорбление жестом, принудительная изоляция, демонтирование, изгнание, выселение, лишение собственности (отдельных частей), изъятие постамента. Это сатирическое предисловие задаёт скрытую фельетонную направленность всей книги — связующая нить большинства очерков. Перед вечностью «плошают», как большевики, так и монархисты, — и те, и другие при перемене строя «наказывают» неугодные им памятники. Через такого рода взаимодействия, когда претензии предъявляются неодушевлённому куску металла, и оживают памятники, в них начинает течь жизнь. Так что, «гость» — отнюдь не фигура речи. Авось, когда-нибудь и постучит.
Носов приводит в пример демонтированный памятник революционеру Бабушкину, от которого остался только постамент и такой же демонтированный памятник Александру II. В случае деятелей «особо крупного размера», которых просто так не вычеркнешь, например, Ленина, власти тонко сглаживают углы и придают памятникам вид декоративный: украшают фонтанами (в случае аникушинского Ленина), таким образом, вождь как бы «огламурен» и уже не так страшен и пафосен. В этом смысле — памятники являются своеобразными маркерами исторических событий и вся их жизнь тем больше жизнь в полном смысле слова, чем сильнее бурлит само время, щедрое на исторические события. Через смену политической направленности и общественного уклада и оживают памятники.
Такой взвешенный и серьёзный исследовательский подход роднит Носова с антропологами, вживающимися в разные племена, чтобы изнутри понять их обычаи и культуру. Подобным образом вжился и Носов, и открыл-таки читателям, что у памятников есть своя уникальная жизнь и ряд законов, которым они следуют.
Очерки имеют разную художественную ценность. После некоторых автор добавляет приложение — небольшое замечание, спустя некоторое количество времени после написания — выглядит это, как постскриптум, очень живо и иронично, усиливает ощущение достоверности, эпистолярности. Один такой постскриптум (к очерку о памятнике Менделееву) тянет на самостоятельный законченный рассказ. Носов описывает встречу у памятника с уборщицей, в ходе разговора с которой, выясняется, что она даже не знает, кто это такой перед ней сидит, кого она протирает. Автор заканчивает рассказ портретом женщины: «Худая, домашние тапочки. Два зуба во рту». Прямо лианозовская натуралистичность. Сам диалог абсурдный, по-настоящему гоголевский.
Хорошо смотрится очерк о царском враче шотландского происхождения Якове Виллие. Во-первых, интересная биографическая справка об очень деятельном медике-хирурге, заведовавшим при Александре I всей медицинской частью империи, авторе знаменитой «Фармакопеи», завещавшем полтора миллиона рублей на развитие медицины в России, который прожил почти 90 лет, (как и свой памятник); во-вторых — глубокая ирония: после перечисления всего послужного списка Виллие и его заслуг перед Россией, Носов сообщает, что в период борьбы с космополитизмом великого врача заклеймили английским шпионом и памятник убрали. Очень живо Носов раскрывает контекст Пирогова, который распиливал в деревянной покойницкой замороженных трупов для создания атласа топографической анатомии. Остроумно выглядит и очерк «Гоголь незримый» об отсутствующем памятнике классику, от которого остался только постамент. «Я и сейчас полагаю, что это был лучший из всех возможных памятников Гоголю», — замечает Носов. Трогательный очерк получился о памятнике В. Гроту — попечителю слепых. Возле колонны с бюстом Грота сидит слепая женщина, читающая Ушинского, написанного шрифтом Брайля — первую книгу, вышедшую для слепых. «В Петербурге немало как бы "читающих" памятников, но только здесь — читают по-настоящему», — пишет Носов. Забавно вышел Ленин «затаившийся», спрятавшийся в кустах Ботанического сада, как настоящий шпион. Интересен очерк о памятнике Чкалову на трубе, в котором описывается целый архитектурный ансамбль: Чкалов, пивные ларьки, хоз. товары. После него большой постскриптум, в котором Носов удивляется, что после публикации его Чкалова, территория начала резко облагораживаться, и местные алкаши исчезли вместе с пивными ларьками. Есть в этих очерках и эпистолярный элемент. Возможно, поэтому они походят иногда на «письма к учёному соседу» и, возможно, именно этим мотивировано сочетание разговорного стиля, тонких наблюдений, юмора, и фактологической точности. Примечательно, что вокруг Чкалова разрослось множество постоянно дымящихся люков, из-за чего советский лётчик выглядит и правда, как будто в облаках.
Но самый сильный очерк, на мой взгляд, — «Пионеры на Пионерской». Памятник, смысл которого подменили из соображений политкорректности: дети рабочих (бывшие до этого мальчиками) частично перевоплотились в девочек, о мятеже в юнкерском училище ни слова, о революции — тоже. «Как погибли? Какие дети? Почему они должны были погибнуть в октябре семнадцатого года?.. Кому этот памятник? Что означает он?», — спрашивает Носов. За вечными переменами строя и склоками властных кругов памятник десемантизировался, утратил свой посыл и уже, будто сам перестал понимать, кому он воздвигнут: «Судя по выражению лиц и вытаращенным глазам, эти детские головы сами не понимают, кому они принадлежат и что здесь делают». Видно, что Носова интересует тема революции. Её глубокую сложность и запутанность и показывает автор. Страх называть вещи своими именами, заглянуть в собственную историю, и последующее желание «скрыть» оказывается работает в обратную сторону — рождает ещё большие химеры, на фоне которых меркнет даже революция.
Жаль, что ничего интересного не нашлось про казахского акына Джамбула Джабаева. Уверен, про него можно было найти множество мифов и художественно их обыграть. У Носова же Джамбул выполняет исключительно охранительную функцию местности против уплотнения. Однако вместе с этим раскрывается тема подарков от дружественных стран в честь 300-летия города. Хотелось бы увидеть новую серию очерков, в которой присутствовал бы и Достоевский, и Пушкин, и кто-нибудь с Литераторских мостков. Тем не менее, выбор Носова ни в коей мере не разочаровывает. Подкупает в авторе и то, что страсть к исследованию перевешивает в нём политическую ангажированность: дань уважения отдаётся, что называется, «и царям, и вождям», вместе с тем, и те, и другие подвергаются критике через скрытую иронию.
В первую очередь, «Тайная жизнь петербургских памятников» — большой подарок для всякого жителя Петербурга. «Памятники» Сергея Носова закономерно входят и в «петербургский текст», и в «петербургский контекст» (случай уникальный!). Являясь прежде всего ключом, книга незаметно становится ещё одной дверью в пространстве петербургской мифологии. Вдобавок, книга — находка для любого литератора, особенно для прозаика; почти каждый очерк — готовый сюжет для исторической повести или рассказа. К тому же в ней собрано очень много деталей и параллелей, за которыми так гонятся молодые писатели. В свете же последних событий по массовому сносу и демонтированию памятников книга приобретает какую-то дополнительную, глубинную (даже пугающую) актуальность. Иронично, что Носов (по крайней мере в стилистике) во много наследует Гоголю. Петербург — город магнит — он сам создаёт ключи и притягивает их, он сам загадывает о себе загадку и тут же разгадывает её. Эдакий Сфинкс в себе.