Вовка Боровицкий был отличным поэтом. Поэтом, который выбивается из своей массы формой и глубоким смыслом. Девки из литературного клуба буквально верещали, когда он приходил. Слезы. Умиление. Восторг. Все это происходило с женщинами, когда он читал им стихи. Глубоко и в самую душу. Женщины вообще сентиментальные существа. Пара красивых слов, да еще и в рифму. И все – она твоя. Вернее, взор ее восторженных очей.
Ему бы достойную поддержку, и он стал бы лицом новой литературы. Но было одно «но». Он больше ничего не писал. Не писал давно, ибо муза покинула его.
– Вов, а почему ты больше не пишешь? Где муза? – спросил однажды я у него.
– Осталась где-то в холостяцкой жизни. Вместе с кутежами, бурными романами и ветром в голове.
– Лихо. А сейчас что? Не тот компот?
– Да, понимаешь, Виталь, она из меня все соки выжимает.
– Жена? Так это ж хорошо!
– Да я не в этом плане. Она – вампир. Самый настоящий энергетический вампир.
– А чего жаловаться-то? Сам же выбирал.
– Поддался потоку чувств. А мы ведь такие разные. За красивой обложкой пустота. Пустота, которая требует, чтобы ее наполнили негативной энергетикой. Она высасывает из меня все порывы написать что-то толковое. Зачем я с ней? Я не знаю. Когда-то нравилось, а сейчас скорее привычка. Мы совершенно разные. Страдаю я, страдают мои стихи. Я не пишу, а как писать, когда этот Цербер постоянно лает.
– Все? Помидоры завяли?
– Муза ушла ж.
– Так эта стерва тебя ревнует просто к жене. С ней надо аккуратно и ласково. Муза – это ранимая женщина.
– Может, бросить ее?
– Так муза тебя ж и так бросила.
– Да я про жену. Я так больше не могу. Как будто из меня выдрали что-то, будто на кнопку нажали, которая выключила все творческие порывы. Я постоянно чувствую, что чего-то не хватает.
– А если не в ней дело?
– А в ком?
– Или в чем!
– Не томи, Виталь.
– Ну проспись и побухай или побухай и проспись.
– Нет, брат, поиск вдохновения на дне бутылки – это твоя тема.
– Сочту это за оскорбление.
– Да хорош тебе! Ты вот еще не начинай.
– Ну вот уйдешь ты от нее и будешь свои страдания в стихах исполнять?
– Было бы неплохо, – воспрянул духом Вовка
– Ты вообще себя слышишь? Страшный человек ты, Владимир.
– Я – поэт. Душа моя должна петь. А она подвергается нападкам этой черствой женщины. Постоянно. Ей нравятся эти моральные оргии. Она кайфует от этого безумия. Она считает это нормальным. Мол, так проявляются наши чувства. Так появляется искра в наших отношениях. Я сгораю в них. Понимаешь? Что делать-то, Виталь? Я точно брошу ее. Брошу.
– Ладно тебе, не кипятись, моя тоже вечно орет. Внимания не обращаю. Даже наоборот. Подстегивает.
– А вот выгонит если тебя?
– Не выгонит. Мы в моей квартире живем, мне ее бабка завещала, да и любовь, понимаешь ли? Мы с Женькой со школы вместе. Тут все гораздо проще, чем у тебя. Притерлись.
– Фартовый ты мужик, Виталя. Я не могу не слушать. Такой я человек.
– Да, да, ранимая душа поэта. Я помню.
– Чего ты вот все смеешься? Трагедия у меня, понимаешь? Трагедия. Я как сапожник без сапог.
– Только без стихов.
– Ага.
– Не ной давай. Сваливать тебе надо от нее, браток.
– Надо. Как-нибудь.
Вовка Боровицкий был отличным поэтом. Поэтом, который выбивается из своей массы формой и глубоким смыслом. Но у Вовки так и осталась жена, которая стала камнем преткновения между ним и его стихами. Жена, которая убила поэта. Возможно, даже в перспективе великого. Я называл ее Дантесом – убийцей поэта.
Не забудьте написать отзыв о прочитанном, мне интересно... Спасибо!