— Глеб, ты возьмёшь сегодня гречку или мне заехать в магазин?
— А я-то тут при чём? — откликнулся он, не отрываясь от экрана телефона. — Если уж собралась, заодно молоко захвати. Без молочных коктейлей мне никак.
Вика хотела что-то сказать, но только ощутила болезненный ком в горле. Она привыкла к таким коротким разговорам: Глеб отвечал небрежно, словно его тяготили все бытовые дела. Снова накатила тревога — та, что по ночам заставляла её думать о собственном одиночестве и завидовать подруге, которая успела обзавестись ипотекой и двумя детьми.
Она взглянула на окно, где кружились первые снежинки. Снег в их городке выпадал часто, но лежал недолго. Вика точно знала: к вечеру на дорогах будет слякоть, а на крыльце школы — коварная корка льда. Однако эту мысль она быстро отогнала — некогда было рассуждать о погоде, впереди ещё закупка продуктов, готовка и старания подбодрить Глеба, который то и дело твердил о скором переезде в Москву.
— Мне тут скоро позвонят из спортзала, — напомнил он. — А ты не могла бы сделать мне овсянку? Я не успел поесть, а голодным на тренировку нельзя.
Вика вздохнула: снова та же привычная рутина. Но вместо того чтобы возразить, она кивнула, уже открывая шкафчик с крупами.
— Хорошо, сейчас приготовлю.
«Всё по кругу,» — подумала она, доставая из сумки пачку хлопьев.
Вике было 28, и она работала учительницей младших классов в школе неподалёку. Жила с Глебом — амбициозным, слегка отстранённым тренером по единоборствам, в его квартире. Всё выглядело так, будто она просто «прижилась» у него: Вика готовила, стирала, покупала продукты, делила с ним расходы. Он вносил свою часть, но нередко ворчал, что «финансовая нагрузка велика», потому что копил деньги на будущие поездки и свое «прокачанное будущее» в столице.
Квартира отражала Глеба с головой: белые стены, минимум мебели, спортивный инвентарь почти в каждом углу. Ни фотографий, ни цветных деталек интерьера — дом словно ждал своей новой роли, а пока в нём царила холодная пустота. Вика всеми силами пыталась создать уют: поставила на подоконник алоэ в глиняном горшочке, принесла плед с милым узором — но Глебу было не до этих «глупостей».
С друзьями и соседями Вика неизменно говорила о Глебе с восхищением, стараясь не замечать собственную неуверенность: она-то считала, что у них всё серьёзно, просто «не время» оформлять отношения. Да, он никогда не признавался ей в любви прямо, не делал официальных предложений, но ведь он такой занятой! Она сама убеждала себя: «Ну вот же, он строит карьеру, это важно… Потом всё будет по-другому».
А по ночам, свернувшись калачиком, она боролась с липким страхом: «А вдруг я ему не нужна, как жена или близкий человек? Вдруг он не видит во мне ту самую?»
Когда она рассказывала об этом своей лучшей подруге, та лишь сокрушённо качала головой: «Вика, чего ты боишься? Спроси прямо, чего он хочет. Я вот со своим мужем не церемонилась». И Вика завидовала: подруга говорила, что там всё просто — взяли кредит, вместе купили квартиру, родили второго ребенка, и пусть бытовая рутина неидеальна, зато всё по-настоящему, а не на птичьих правах.
Вика же жила в постоянном ощущении временности. Особенно когда слышала, как Глеб размышляет о Москве, при этом не упоминая её — Вику — в своих планах. Да, он говорил: «Хорошо бы тебе пойти работать администратором или секретарём, хоть заработаешь побольше. Учителям там не платят», — но это звучало так, словно ей просто предлагалось быть «при нём».
Ситуация резко изменилась зимой. Точнее, обострилась до предела. В их городе, где и погода непредсказуемая, и улицы убирают кое-как, на крыльце школы образовалась ледяная корка. Вика, торопясь на урок, поскользнулась и рухнула на каменные ступени. Послышался звонкий стук, словно кто-то сбросил тяжёлую сумку с высоты. Ей показалось, что она летит целую вечность, а в итоге приземлилась боком — правое плечо скрутило болью, в голове застучало.
Приехала скорая, сделали рентген, оформили больничный. Врач поставил диагноз: вывих плеча, ушиб головы. Боль сильная, но без серьёзных последствий. После аккуратного вправления руки Вику отпустили домой к маме, чтобы та помогла дочери прийти в себя.
Она позвонила Глебу. В ответ пришла лишь сухая смс: «Блин, жесть! Ты там поосторожнее! У нас уборка в спортзале, не смогу заехать. Держись, зай».
— «Держись, зай»… — прошептала Вика и почувствовала, как внутри что-то обрывается. Она ожидала заботы, звонка, может быть, предложения встретить её у поликлиники, но в ответ лишь дежурные слова и никакого сочувствия.
Несколько дней Вика жила у матери, которая отдавала всю пенсию на лекарства и бульоны для дочери. Мама злилась на Глеба, ругала его: «Как можно так к тебе относиться? Ты ему как служанка, а он?» — но Вика только отводила взгляд. Ей было больно не столько в плече, сколько в душе.
Вскоре она решила вернуться в квартиру Глеба, понимая, что бесконечно у мамы сидеть не сможет. Приехала вечером — дверь открыла своим ключом, зашла в коридор. Глеб перекидывал спортивную форму из одной сумки в другую, увидел её и быстро отвёл глаза.
— О, привет, — процедил он. — Ну как там рука? Надеюсь, скоро оклемаешься, надо бы нам вместе тренироваться.
Вика промолчала. Она осмотрелась: в раковине гора засохшей посуды, холодильник почти пуст. Он не потрудился хоть как-то обустроить пространство к её возвращению — да и вообще, кажется, не заметил, что её не было дома несколько дней.
— Я сейчас приготовлю что-нибудь, — тихо сказала она и пошла на кухню. Сняла пальто, аккуратно повесила его на спинку стула, разложила продукты, которые привезла с собой.
— А я пойду в душ, — бросил Глеб и ушёл, оставляя за собой лишь холодный сквозняк безразличия.
Вике становилось всё тоскливее, но окончательно её подкосил момент, когда потребовалось платное МРТ, чтобы убедиться, что со связками и костями всё в порядке. Она попросила Глеба помочь с деньгами:
— Глеб, мне назначили обследование… Нужно немного доплатить к страховке.
— Ты же работаешь, — нехотя отозвался он, стряхивая протеиновый порошок в шейкер. — Что, опять всё на меня?
В эти секунды Вика ощутила, что стоит на краю пропасти. Сколько раз она платила за продукты, квартплату, лекарства? Делала ли она упрёки? Никогда. Но сейчас не смогла промолчать:
— А если бы я лежала в больнице? Если бы моя зарплата пропала совсем?
— Ну тогда, может, и женился бы, — отшутился Глеб, криво ухмыльнувшись. — Хотя, кто сейчас женится? Разве что идиоты.
После этих слов внутри Вики что-то надломилось. Он ведь даже не счёл нужным скрыть презрительный тон. Она почувствовала, что не может дальше играть роль «понимающей девушки». У неё будто сорвало стоп-кран, и эмоциональная боль вдруг выплеснулась волной холодного ясного гнева.
В тот вечер она закрылась в соседней комнате, легла прямо в джинсах на диван и так и пролежала до утра, не пророняя ни слова. Глеб пару раз что-то спрашивал из коридора, но Вика ему не отвечала.
Утром, когда он ещё спал, она тихо вышла из квартиры и отправилась в школу. Преподавала с перевязанным плечом, ощущая пульсирующую боль, но самое тяжёлое было внутри.
После уроков Вика не вернулась к Глебу. Вместо этого она позвонила своей знакомой, у которой когда-то снимала комнату: попросила срочно сдать её вновь, хотя бы на пару месяцев. Знакомая согласилась, тем более ей нужны были деньги на коммуналку.
Так Вика поселилась в маленькой комнате с облезлыми обоями и жёсткой кроватью, но сразу ощутила, как в душе стало светлее. Не было напряжения, не было страха, что её осудят за потраченные деньги или свалят вину за что-то незначительное.
На следующий день она отнесла в ломбард пару своих скромных украшений. Эти вещицы были памятными, но сейчас на кону стояло здоровье. «Украшения — всего лишь металл и камни», — подумала она, получая в окошке ровно ту сумму, которой хватало на МРТ.
Обследование показало, что серьёзных осложнений в плече нет, Вике прописали курс реабилитации. Она почувствовала облегчение: кажется, всё это было сигналом сверху, что пора менять жизнь.
Спустя неделю, зная, что Глеб сейчас на тренировке, Вика тихо вернулась в его квартиру. Собрала свои немногочисленные вещи: одежду, учебники, любимые специи с кухни. Она сразу обнаружила на коврике следы чьих-то кроссовок — видимо, Глеб недавно приводил приятеля. Словно между делом, она подумала: «Раньше бы меня это расстроило, что он не предупредил. Сейчас — всё равно».
Она оставила ключи в почтовом ящике, а под его боксёрские перчатки в коридоре аккуратно подсунула короткую записку:
«Спасибо за тренировку. Я окрепла.»
С этими словами на сердце у неё стало легче. Она вышла на улицу, где под ногами похрустывал подмерзший снег, и отправилась к себе в новую комнату.
Когда Глеб обнаружил её исчезновение, его ярость была оглушительной. Сперва он разрывал Вике телефон, потом сыпал сообщениями: «Как ты могла?!», «Ты меня бросила, когда я так в тебя вкладывался!». В ответ Вика лишь молчала, перечитывая эти фразы и удивляясь, как могла столько времени терпеть такой эгоизм.
Последний всплеск
Но самым громким жестом Глеба стало видео, которое он внезапно прислал ей. На нём он стоял у огромного баннера с надписью: «Вика, прости, я готов быть твоим мужем!» — всё происходило у входа в тренажёрный зал. Глеб смотрел в камеру с уверенным, но напряжённым видом, вокруг слышались одобрительные возгласы его спортивных товарищей: «Давай, бро! Ты крут!»
Изображение дрожало, как будто снимали на телефон. На заднем плане виднелись штанги и боксерские груши. Глеб с чувством произнёс: «Вика, я прошу тебя... будь моей женой!» — и бросил взгляд, полный показной смелости.
Вика смотрела видео несколько раз, и с каждым просмотром убеждалась: нет у неё ни радости, ни трепета. Лишь лёгкое недоумение — зачем ему этот спектакль? Вдруг поняла, что Глеб нужен не брак, а грандиозный жест, чтобы вернуть контроль.
Она написала один ответ:
«Ты не муж. Ты — зритель, и только пока тебе интересно. А я хочу быть героиней своей жизни. Не реквизитом в чужой.»
После этого выключила телефон, глядя на собственное отражение в зеркале. Рука ещё ныла, но повязку скоро можно будет снять. Её взгляд скользнул по волосам: среди каштановых прядей отчётливо виднелся седой волос. Раньше она бы выдернула его, испугалась, а теперь только провела пальцами и оставила — это была часть её истории.
Вернувшись к себе в комнату, Вика налила в кружку горячий чай и села за стол. В комнате стояла глубокая тишина. Некоторое время назад такая тишина пугала бы её, казалась бы знаком одиночества. Но теперь она чувствовала спокойствие: ей не нужно никому ничего доказывать и ни перед кем оправдываться.
Она вспомнила слова, которые оставила на записке Глебу:
«Спасибо за тренировку. Я окрепла.»
И это была правда: она изменилась, освободилась от страха быть «нелюбимой». Пусть пока нет чёткого плана на будущее, нет «оформленного счастья», но есть уверенность, что она стоит на пороге новой жизни — уже своей собственной, без чужих правил и нотаций.
Вика сделала глоток чая и закрыла глаза. Боль в плече постепенно утихала, словно отпуская её на свободу. И впервые за долгое время она не боялась одиночества. В этой тишине она чувствовала простор для чего-то большего — для себя, для тех шагов, которые сделает сама, без чужого сценария.
НАШ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.