Чуть ли не год назад я опубликовала свои впечатления от книги "Матерь человеческая". Опубликована эта статья 19 августа 2024 года.
Повесть написана Закруткиным Виталием Александровичем на основе реальных событий, свидетелем которых он оказался при освобождении одного их сожженных хуторов на оккупированной советской земле.
Кратко: события в реальной жизни, а потом и в повести, начинаются в сентябре 1942 года. Это повесть о молодой женщине, которая испытала страшные потрясения и нашла в себе силы жить дальше. На глазах Марии немецкие оккупанты казнили её любимого мужа и сына-подростка. Марии удалось спастись, укрывшись в посевах кукурузы.
Всех сельских жителей немцы угнали в плен. Так Мария осталась одна в сожженном и опустевшем хуторе. Обездоленная и измученная женщина молила Бога о смерти, но внутри её затеплилась новая жизнь - Мария была беременна, и нужно было жить дальше.
А потом ей предстояла встреча с умирающим немецким подростком, который был приставлен к лошади, подвозившей в немецкую часть продукты. И как ненависть сменилась материнской жалостью к этому ещё почти ребёнку и как не поднялась рука, уже замахнувшаяся вилами, его убить.
Лишь бы что-то делать, чтобы заглушить невыносимую боль, Мария убирает - насколько может, урожай с осиротевших полей. Начинают возвращаться в хутор уцелевшие животные - коровы, овцы, куры, даже красноармейские лошади находят кров в полуразрушенной колхозной конюшне, куда Мария определила всех животных и ухаживала за ними. Совершенно случайно она находит в стогу сена детдомовских детей, чей эшелон был разбомблен, и спасает, приютив их в своём погребе, в котором она и жила теперь. Повесть заканчивается встречей с частью Красной Армии, которые теснят немцев на запад.
Повесть об этом. Мне захотелось продолжить её. Так, как мне бы хотелось видеть дальнейшую судьбу Марии и детей, обретших в её лице мать.
Но перед этим три цитаты из книги. Без этого никак не продолжить:
... то, что увидела Мария, пронизало ее смертным холодом.
Все тридцать домов хутора горели...
... По освещенной заревом пожара единственной хуторской улице неторопливо ходили немецкие солдаты с длинными пылающими факелами в руках. Они протягивали факелы к соломенным и камышовым крышам домов, сараев, курятников, не пропуская на своем пути ничего, даже самого завалящего катушка или собачьей конуры...
Два сильных взрыва потрясли воздух. Они следовали один за другим на западной стороне хутора, и Мария поняла, что немцы взорвали новый кирпичный коровник, построенный колхозом перед самой войной...
Следующая цитата:
... Она наклонилась, разгребла сено. Увидела смуглое лицо худенькой девочки, ее широко раскрытые, полные страха, карие глаза.
- Не бойтесь, деточки, - негромко сказала Мария. - Выходите! Немцев тут нет… Я одна… Тетя Мария меня зовут… Выходите, прошу вас…
... С приходом детей Мария как будто ожила: рассказывала им о хуторе, о приходе немцев, о смерти Ивана, Васятки и Фени, о том, как она похоронила в кукурузе Саню, а потом несчастного Вернера Брахта и политрука Славу, как, ища человека, к ней стали сходиться коровы, собаки, овцы, лошади, куры, как слетелись на хуторское пожарище голуби...
и ещё одна цитата:
В конце апреля возле погреба, в котором Мария прожила всю осень и зиму, неожиданно зацвела обожженная пожаром яблоня. На ней еще не было зеленых листьев, только робко распускались редкие почки, еще чернели оголенные, тронутые пламенем полумертвые ветки, а уже белые, с красноватой сердцевиной лепестки цветов засияли, нежно и трепетно красуясь на утренней заре.
- Жалкие вы мои! — растроганно проговорила Мария, любуясь яблоней. - Гляди ты, живы остались!
Она стояла под яблоней, дожидаясь детей. Перед восходом солнца дети погнали на водопой скотину, и Мария забеспокоилась, почему так долго их нет.
Вдруг она увидела выехавших из леса трех всадников. Самые маленькие дети сидели у них на руках, а старшие девочки вприпрыжку бежали рядом, радостно вскрикивая.
Мария присмотрелась: на защитных гимнастерках всадников сверкали боевые советские ордена. Это были разведчики гвардейского кавалерийского полка, который прорвался в тыл отступавших немецких войск...
Сейчас Дзен меня будет блокировать за эти цитаты: чужой контент. Но без этого нельзя продолжать! особенно, если вы не читали этой повести.
Не судите меня строго за МОЁ домысливание этой немыслимой и страшной истории жизни. Я просто представила-домыслила КАК могла сложиться дальнейшая жизнь Марии и детей после освобождения.
В самом разгаре весна. То тут, то там начали оживать обгорелые яблони, подымалась изумрудная в своей свежести трава, закрывая собой страшное пожарище на месте бывшего хутора.
Невдалеке, на лугу у реки, под присмотром собак, паслись и лошади, и коровы с овцами. Всё стадо, пережившее с Марией эту зиму.
Во дворе коровника пурхались в пыли куры, а одна курочка заботливо опекала выводок цыплят.
Петух Петька важно сидел на оставшемся от былой изгороди столбике и внимательно следил за воздухом: ястребы уже кружились над лесом и нет-нет да заглядывались на двор. Его помощником был Андрейка с длинной вицей в руках, который с легкой руки Наташи уже и счёт учился вести: цыплят сдавал ей по счету. Он сидел неподалёку от петуха Петьки, иногда посматривая на него: Петька отличался крутым характером, мог налететь и наклевать, набить крыльями. Хочешь не хочешь, а ухо надо держать востро.
- Не погибнет ферма, - улыбалась Мария, глядя на Андрейку. - Вон какие помощники, а в стаде и бычок свой подрастает да тёлочка. Проживём.
Восемь детей было на руках Марии, есть о чём тревожиться её сердцу: трёхлетние Даша и Андрей, тринадцатилетняя Галя и чуть младше её - Оля, Наташа, Таня и Лара, да кровиночка, шестимесячный сынок, Васятка.
Сегодня сообща решили устроить выходной для всех - для лошадей, с утра до вечера пашущих землю, для старших девчат, которые как взрослые работали от зари до зари в поле.
А потому сейчас девчата, весело переговариваясь, лепили вареники. Праздник у семейства Марии - целый мешок муки оставила им вчера, проходящая через их хутор, воинская часть со своей полевой кухни. А Мария отвалила им в благодарность мешок кукурузы, сохранившейся в яме, куда Мария и собирала урожай прошлой страшной осенью, да мешок точно также сохранившейся картошки.
Вареники были с картошкой и впервые еда была приготовлена с солью, которую щедро отсыпал им полковой повар. Мария тоже не скупилась: сбитое масло от коров, яйца от куриц, целый бидон молока свежего, мясо от погибшей овцы: отбилась, а волки не дремали, собаки отбили было, но не жилец уже была овца. Жалко, но пришлось убрать. Овцы тоже принесли приплод и сейчас вместе с ягнятами щипали нежную травку.
Неделю назад председательша их бывшего колхоза, база которого была в соседнем, уцелевшем селе, прислала, несмотря на весеннюю пору, целую бригаду из трёх строителей, бывших фронтовиков, инвалидов, но дело своё знающих туго, которые сразу начали закладывать дом для многодетной семьи Марии.
Вон он стоит и даже крышу уже начали выводить. Рамы с настоящими стёклами сняли с пустующих домов соседнего села, пожертвовали, с собой сразу привезли.
Зоя Григорьевна, председательша, тоже навестила хутор, печника привезла да две подводы видавших виды, но всё-таки кирпичей.
Постояла у вывески, прибитой к сгоревшему тополю, на котором и был повешен её Иван с сыночком Васей: "Третья бригада колхоза имени В.И. Ленина".
- Молодец, Мария! Сохранила. Так и будет здесь вновь третья бригада. Ты знаешь, дед Корней выжил, не убили, бросили на обочине дороги - отставал на костылях-то от хуторян, когда их в плен гнали. Велено было убить, да пожалел его немец, которому поручено это было сделать, рядом пострелял, а ему велел лежать. И среди зверей, видимо, люди есть. Так и спасся. Недавно в наше село с оказией приехал. Зиму у соседей выживал. Как узнал, что ты тут на хуторе, решил вернуться. Примешь ли? Инвалид ведь, а у тебя итак хлопот полон рот.
- Приму. Наш он хуторский. Как его родной земли лишать? А мужик он и инвалидом мужик, и смекалка другая, и характер. За всем пригляд нужен. Вон и за строителями, да и за детьми малыми догляд нужен, да сварить мал-мало когда что, мы-то в поле сутками, чтоб не упустить весенню пОру - картофель вон посадили, кукурузу уже посеяли - вручную сеем. Спасибо за соху, день и ночь пашем, лошадей меняем только. Девчонки за сохой ходят. За семена буряков да капусты с морковью отдельная благодарность. Ничего - вырастим. И скотину-то кормить зимой будет чем. Сено поможете поставить? Не справиться мне одной с девчатами, малы они ещё.
- Поможем, конечно, Мария. Не тяжело тебе с такой оравой-то? Может на базу кого отправишь?
- Нет! Нет! - почти закричала Мария. - Мои они теперь. Мамой зовут. Мои они, - уже тише повторила Мария. - Вон Андрейка и Дашутка и не знали никогда матери, я - для них мать! Мои они все...
- Шерсть с овец всю состригли? - помолчав и тяжело вздохнув, спросила председательша. - Давай увезу, бабы спрядут в свободное время, помогут, - нитки будут, навяжете осенью обутков да одежонки теплой к зиме. Две пары спиц, кстати, Анна Силина, помнишь её? сродница твоя, положила в котомочке для тебя - вон в бричке, возьми, пригодятся потом.
- Да, забыла, - продолжила она. - Сегодня жди - хлеба с дедом Корнеем отправила вам, скоро прибудут, я раньше выехала. Буханок тридцать, пекарня ещё не в силу работает, но всё-таки подспорье вам. Мукой пока не поделюсь, самим не хватает. Помогнут если, то и я помогу.
Мария поклонилась благодарно. За долгие месяцы выживания привыкла надеяться только на себя, а тут такая помощь отовсюду.
Вместе с дедом Корнеем прибыло две подводы. Одна с досками и плотником, который стол да лавки в дом смастерить был должен, да полати, чтобы было где спать всей большой теперь семьи Марии.
Вторая подвода была набита старой, но одеждой, и даже рулоном розового в белый цветочек ситца.
- Мама! Платья нашъём! - более всему этому радовались девчонки.
Выгружали добрососедские подарки да радовались и двум чугункам, и деревянным ложкам, и ведру, и новому топору. В мешках лежал хлеб. Мария обняла его и заплакала.
- Мама, что ты? ты почему плачешь?
- Хлеб, ребятки, хлеб... Вволю сегодня поедим.
Дед Корней торжественно выудил из разгружаемой подводы большую бутыль подсолнечного масла: - Доехала, едрит твою в коромысло. Вместо дорог-от ухабы одни. Картохи нажарим, я и сковороду привёз.
Мария обняла деда и снова заплакала: - Видела я как гнали вас... А Саню я, деду, похоронила у кукурузного поля. Умерла не сразу...
Мария и дед Корней стоят, обнявшись, как родные теперь: общая беда сроднила и ближе их уже теперь никого нет, и оба плачут над тяжелыми воспоминаниями беды хутора и его жителей...
Как ни тяжелы воспоминания, но некогда убиваться: хозяйство да семья велики для одной бабы. Мария, утерев слёзы и расцеловав в обе щеки деда, уже рассказывает ему о большом для одной семьи хозяйстве: и лошади, и коровы, которых каждый день доить надо и как ей в этом помогают старшие дети, и как масло нужно сбивать из снятых сливок, и как на водопой всю скотинку водить, и как яйца в погребах хранить в ледниках, ими сделанных... И много чего другого, в чём сейчас у ней надежда и на его помощь.
На подводы, отправляемых назад в соседнее село, девочки грузили и лишние продукты, которые не успевала съедать их семья: сливки, масло, картофель из сохранившихся погребов, яйца и даже немного мяса.
Мария приглашает женщин, извозщиц подвод, к столу пообедать вместе со всей семьей.
Стола как такового нет. Вместо него из тонких осиновых жердин сколочено что-то наподобие его: было бы на что еду поставить-положить. Деревянные чурки вместо табуреток - вот вам и стол со стульями.
На столе расставлены алюминевые тарелки, подаренные соседями, а какие и найденные на пожарищах, ведро с варениками стоит, блюдо с маслом, наломанные куски хлеба лежат, лук зелёный - праздник!
Вся большая семья весело усаживалась за столом, как вдруг вдали по дороге к хутору, вдоль уже засеянных полей, кто-то показался. Путники.
Мария встала и приставив ладонь козырьком ко лбу, напряженно всматривалась в приближающихся. Это были две устало бредущие женщины. Молодые ли старые - не разберёшь.
И вдруг сердце Марии затрепетало: - Марфа... Марфа...
Мария побежала навстречу женщинам. Это была соседка Марфа с дочерью Анной, угнанными той страшной осенью немцами в неизвестность.
Марфа, сидя уже за накрытым на поляне с хуторским пиршеством, кратко поведала историю их с дочерью спасения. В первую же ночь, когда все спали, они руками подрыли подкоп под сараем, куда их загнали на ночлег и уползли в поле кукурузы. Всю ночь они где ползком, где перебежками, но уходили и уходили от полона. Поле примыкало к лесу, там и спрятались, прислушиваясь, что осталось позади. Криков и стрельбы с погоней не было, значит, не хватились. Убежал ли кто ещё по их следам, Марфа не знает. Домой не решились вернуться. Решили лихое время в лесу пережить, даже запасы стали собирать в глубокую воронку на краю поля, но ведь зима впереди, а одежда только та, что на них. И вдруг в один из дней на них наткнулась пожилая женщина из дальнего небольшого хуторка, в котором немцев из-за того, что болото с трёх сторон хуторок этот окружало, не было. Она и приютила беженок. Там и перезимовали. А весной Марфа решила всё-таки возвернуться на родное пепелище. Вот так и вернулись.
... День клонился к вечеру. Костер весело потрескивал, освещая уснувших вокруг него усталых детей, а Мария рассказывала и рассказывала Марфе свою горькую историю выживания на хуторе. Как Саню похоронила, как немчёныша чуть не убила, как детей в стогу нашла, как сына рожала - Васяткой, как погибшего сына, назвала... Плакать до этого, всё это время, у Марии не получалось, застыло всё в груди, как лёд, а сейчас, то прильнув к груди Марфы, то вновь выпрямившись, рассказывала и плакала, рассказывала и плакала...
Дед Корней молча слушал, дымел самокруткой и только покряхтывал в самых тяжелых моментах рассказа Марии.
- Ничего, Мария, ничего... Ты уже не одна. Смотри сколько жизней сберегла... не только детских, но и животинки... Теперь уже полегче будет, смотри сколько нас уже... смотришь и ещё кто прибъётся или вернется, заживёт хутор... не дала ты ему умереть...
Марфа тоже плачет. Так и сидят две женщины, обнявшись и плачут: и от радости возрождения жизни, и от пережитого.
Впереди тяжелый труд. Новые испытания. Но Мария уже не одна, рядом родные теперь уже навсегда люди...
Хочется верить, что оживет хутор. Подымутся дома. В них зазвенят детские голоса. Заколосятся поля. Подрастёт у Марии Васятка, да и другие её дети. Образование получат. Людьми станут. Иначе не может быть...
-------------------------
Вот такой я вообразила себе обычный, рядовой день из жизни Марии и её большой семьи. Верю, что примерно так оно и было. И помогали друг другу чем могли, последним делились, и хозяйство вновь подымали.
Помните фильм "Освобожденная земля"? Фильм тоже основан на реальных событиях, происходящих на Кубани после освобождения от фашистов. Снят он был, можно сказать, по горячим следам - снимался в 1945-1946 года, а на экраны вышел 6 июля 1946 года.
На родные пепелища в хутор возвращаются женщины, из мужиков только дед Фёдор Мулюк и несколько мальчишек. Из всех домов сохранилась только кирпичная школа, она и служит для вернувшихся в родное село их домом.
Женщины решают восстановить колхоз, бывший в их селе до войны. Выбирают председательшу и, назвав свой колхоз "Возрождение", действительно, начинают его возрождать: восстанавливают дома, собирают инструмент, косят, сеют, убирают - работают! Каждый день!
Сохранившиеся вокруг села помогают чем могут. Даже председатель райисполкома приезжает, определяет судьбу возрождающегося колхоза и оценивает объём необходимой помощи.
А осенью жители убирают первый урожай на освобожденной земле, а уже следующей весной встречают фронтовиков, возвращающихся домой с Победой. Вот такой фильм.
Так что я не ушла далеко в своих фантазиях о том, как могла сложиться жизнь Марии, собой сохранившей жизнь хутора.
Не судите строго! Это просто моё желание видеть ЖИЗНЬ!
С уважением, Татьяна!