Бросились меня утешать. Они говорили мне ласковые слова, уверяли, что я в ни в чем не виновата, что эти воришки кругом бегают, что они кого хочешь могут обмануть. А я рыдала все сильнее и сильнее.
В моей жизни было много непростых ситуаций. Не могу сказать, что я никогда не плакала. Но так я плакала только в тот раз. Эти детские слезы были слезами отчаяния и протеста. Протеста против несправедливости. Я плакала так сильно, что родители поняли: здесь что-то не так. Они оставили меня, плачущую на диване, и снова стали искать трешницу. Но теперь уже искали всерьез. Они спросили сестру, где и что она убирала и выкидывала.
В конечном итоге злосчастная трешница была обнаружена в мусорном ведре среди бумажек, сметенных с буфета моей близорукой сестрой.
Инцидент был исчерпан. Но в душе он исчерпан не был. Остался ужас. Ужас, природу которого тогда, в свои девять лет, я понять не могла.
Спустя много лет в самом начале моей педагогической карьеры возникали ситуации, которые ставили в тупик: как реагировать на порой весьма странные оправдания ученика по поводу пропущенного урока, невыполненного задания или поручения? Помогло потрясение, испытанное в детстве – до-ве-ря-ть! Никого и никогда нельзя унижать недоверием!