Леберт Дмитриевич Никитинский не служил в подводном флоте, но его жизнь в большей части прошла под водой, на воде и у воды.
Впервые я услышала о нем от его соседа и нашего друга, писателя Копылова Александра Николаевича, с которым они часто беседовали.
Мы познакомились, и теперь Леберт Дмитриевич частый гость нашего литературного Центра.
Высокий, стройный, по-военному подтянутый, Никитинский вызывает у людей симпатию умением слушать. Во всех его поступках проявляется интеллект. Несмотря на возраст, родился в 1929 году, и трудности, которые преследовали его с раннего детства, стариком его не назовешь. Его отец, Дмитрий Григорьевич, приехал в Архангельск из деревни Кокшинга Ракуло-Кокшинского района по комсомольской путевке. Служил в милиции, вначале рядовым, а потом начальником отделения городской милиции. Как активный работник был принят в партию. Окончил партийную школу и продолжал работать в сфере правопорядка. Был начальником колонии. Позднее он возглавил общепит, а затем ликеро-водочный завод.
– Что случилось?– недоумевала мама семилетнего Леберта, Любовь Петровна, когда муж исчез. Помнит Никитинский, как в их квартиру вошли четверо незнакомых мужчин. Вместе с пятилетней сестренкой Леночкой он прижался к подоконнику и пытался понять, что требует высокий, тощий человек от мамы? Голос его был мягкий, доверительный, спокойный. Второй незнакомец записывал их разговор. Мама, с глазами полными слез, что-то объясняла. Двое мужчин ходили по комнатам, открывали шкафы и тумбочки и выбрасывали их содержимое на пол. Перевернули все, что было на кроватях. Они что-то искали… Через несколько дней после визита работников НКВД, а это были они, семью Никитинских выселили из квартиры, имущество конфисковали. Переселили их в коммуналку, в одну комнату вместе с другой репрессированной семьей, которая заняла ту половину комнаты, что у окна, на другой половине разместились Любовь Петровна и ее дети.
Когда они подросли, мать рассказала, что на их отца был чей-то донос. Друзья предупредили его об этом. Понимая, чем грозит арест, Дмитрий Григорьевич скрылся, оставив семью без средств к существованию. Они были лишены всего имущества, поэтому жили в ужасающей бедности.
Любовь Петровна выросла в семье отчима, купца первой гильдии, к труду была не приучена, не имела никакой специальности.
Удалось устроиться на лето контролером в кинотеатре, а затем до самой пенсии она работала почтальоном.
Заработок мизерный, жили впроголодь. Вторую комнату в квартире занимала бездетная семья Пономаревых. Платон Викторович служил начальником пожарной охраны, а Мария Васильевна работала секретарем в горисполкоме. Дядя Платоша часто брал мальчика на ночную рыбалку. Клев на речке Двине был хорошим, попадались окуньки и плотвички. Леберт радовался каждой пойманной рыбке и тому, что Платон Викторович щедро делился с ним едой, которую всегда брал с собой.
Утром Леберт ходил по соседям и продавал свой улов. Вырученные деньги 30–40 копеек отдавал всегда маме. Для мальчика общение с хорошим и добрым человеком, а также совместное с ним хождение на рыбалку были для него самыми счастливыми днями в детстве.
Пришла пора Леберту идти в школу, а надеть на себя нечего, ни одежды, ни обуви – все ветхое. И здесь позаботились Пономаревы, помогли ребенку.
Началась война. Платон Викторович ушел на фронт и не вернулся.
Куда-то исчезли из магазинов продукты. Ввели продовольственные карточки. Голод и холод поселились в доме.
Об этом времени Леберт Дмитриевич вспоминает так:
– Зима 1942 года. Голод сковал мозги. Думаешь только об еде.
Ни о чем другом больше не думается. Дома холодно, топить печку нечем, нет дров.
Можно было бы сходить на набережную, там плотники рубят сруб и есть щепки, но гонит милиционер, который стоит на посту и щепу собирать не разрешает. В школе тоже холодно, котельная еле дышит, не хватает угля.
Я учусь в четвертом классе, сестренка во втором. Одеты кое-как, теплой одежды нет. Щели в окнах класса заклеены бумагой, но она не держит тепла, холодно.
Смутно понимаешь, о чем говорит учительница. Весь класс ждет, когда закончатся уроки, так как после них дают добавочное питание.
Это стограммовая шанежка и пол-литра супа, вернее бульона непонятного содержания, но нам этот суп кажется вкуснее вкусного, лишь бы только был горячий. Одни сразу поедают его и шанежку, а часть ребят, в том числе и я с сестрой, несем домой. У мамы в это время обеденный перерыв. Наши порции супа она сливает в кастрюлю, добавляет туда, если раздобудет, щепотку крупы или картофельных очисток и ставит кастрюлю на керогаз.
Обед готов. Садимся за стол. Мама из тумбочки достает хлеб, две пайки по 250 граммов наши и свою 350 граммов. Очень хочется есть, оттого темнеет в глазах, так бы и проглотил весь хлеб сразу, но мама свою пайку делит ровно на три части для ужина. Все тело дрожит от нетерпения. Наконец-то, суп разлит по тарелкам и начинается его торопливое поедание, нет сил остановиться. Мы даже не замечаем того, что в наших тарелках суп погуще.
Мама разносит почту, иногда люди из чувства благодарности угощают ее горстью картофельных очисток, двумя-тремя капустными листьями или дают немного овса. Она его поджаривает, разминает бутылкой, получается вроде крупы. Мама смешивает ее с картофельными очистками и печет на сухой сковороде лепешки, мы с Леной называем их «тошнотиками».
Общая беда – война и голод, заставляет нас держаться друг друга и жить в мире с соседями.
Мария Васильевна, видя, как голодают Никитинские, устроила Леберта в ремесленное училище морского флота. Там оголодавший двенадцатилетний парнишка стал получать по 800 граммов хлеба в день.
Он попал в группу судовых машинистов, где учились ребята с семилетним образованием, а у него было закончено только четыре класса, поэтому учеба из-за недостатка теоретических знаний давалась ему трудно, но он очень старался. Практические знания у мальчугана были на высоте.
В 1943 году вся группа машинистов проходила практику в Молотовске (сейчас Северодвинск) на судоремонтном заводе «Красная кузница», на морских судах. Потом их командировали на большую морскую землечерпалку, которая стояла на Северной Двине у острова Ягры. Остров представлял собой сплошное болото. Судно качало на это болото песок. Здесь планировалось строительство завода для ремонта подводных лодок. Всю работу на землечерпалке выполняли курсанты, команды на судно не было. Ребята спали на железных койках без матрацев. Ежедневно буксиром им подвозили продукты и питьевую воду. Из-за близости залива вода в реке была соленой.
Через неделю буксир не пришел. Ребята продержались два дня. Связи с училищем не было, решили оставить работу и уехать в Архангельск. Подошли к пристани, чтобы сесть на теплоход, но милиция уже с палубы сняла безбилетников. Не удалось сесть и на поезд Молотовск – Москва. Тогда пошли пешком прямо по шпалам. На окраине города, вдоль железной дороги заключенные строили дома.
Увидев бредущих по дороге курсантов, они расспросили их обо всем и решили помочь. Стали кричать машинистам товарных поездов, проходящих мимо, и просить подвезти ребят до Архангельска. На товарняке они добрались до дома. Пришли в училище, их встретили как забастовщиков. Пока объяснялись, животы у ребят совсем подтянуло, только часов через пять их накормили в столовой.
Начальник училища попросил курсантов вернуться на землечерпалку, обещал наладить доставку продуктов и обеспечить матрацами и прочим необходимым для жилья. После окончания практики ребята вернулись в Архангельск, а Леберт еще около месяца работал на буксире «Комбыш» учеником машиниста.
29 августа списался с судна и уехал домой, а на другой день узнал печальную весть: в ночь с 29 на 30 августа поднялся шторм, и судно затонуло. Семь человек из экипажа погибли, в живых остались только капитан и вахтенный матрос.
– Задержись я на несколько часов,– подумал Никитинский,– и меня бы не стало.
В мае 1944 года после окончания училища Леберт Никитинский получил удостоверение судового машиниста 2-го класса.
– 12 человек из нашей группы, – вспоминает Леберт, – по распределению были направлены в Балтийское морское пароходство, в Ленинград. Мама провожала меня на железнодорожный вокзал, в то время он находился на противоположном берегу Двины. Пассажиры переправлялись на речном трамвае. На маме была ватная телогрейка вся в заплатах и рваные ботинки.
Мне до слез было жаль маму, и в то же время охватывал стыд перед ребятами за ее внешний вид. Я простился с нею, не доходя до пристани.
Она плакала и давала материнские напутствия.
– И вот мы в послеблокадном Ленинграде. На стенах домов еще сохранились надписи: «Опасная зона, артобстрел». Но все же было видно, что город оживает, возвращаются эвакуированные и приезжают новые люди.
Балтийское морское пароходство размещалось недалеко от ворот морского порта. Леберта и его друга Володю Рюхина отдел кадров назначил кочегарами на морской пароход «Отто Шмидт». Главный механик парохода взял их направления, усмехнулся и пригласил к топкам. Ребята были такого маленького роста, что их глаза были на уровне дверцы топки.
– Подождите! Я сейчас! – сказал главный механик и ушел в свою каюту.
Мальчишки с недоумением топтались на месте. Вскоре он вышел, подал записку для отдела кадров и вернул им направления.
– Возвращайтесь в пароходство, – сказал он, – получите новые назначения.
Уже на причале друзья прочитали записку. Она гласила: «Уважаемый начальник отдела кадров! У меня на судне не детский сад, так что найдите для ребят другой пароход, где они могли бы пригодиться!», далее следовала витиеватая подпись. Через час Леберт и его друг были членами команды латвийского судна «Даугава». Приняли их хорошо, накормили обедом. Судно было старой постройки.
Вся команда жила в его носовой части. По левому борту был кубрик палубной команды, по правому – располагалась нижняя команда.
Экипаж был многонациональным: русские, латыши, эстонцы, но жили дружно. Балтийское море большей частью было еще заминировано, акватория для плавания небольшая. На судне шла будничная морская жизнь. Палубная команда под руководством боцмана занималась покраской судна, нижняя несла вахту в котельной и машинном отделении.
В январе 1945 года Леберт получил паспорт, это событие прошло для него как-то буднично. Продолжалась война. Весной руководство пароходства организовало из членов экипажей судов, стоящих в порту, две команды и направило их на восстановление Ленинграда.
Команда, членом которой был Никитинский, работала на проспекте имени Газа, а также на улице Ушаковской, что у Нарвских ворот.
– Ваша команда, как я понимаю, приводила в порядок коммуникации в домах?
– Да, конечно. Бывало, войдешь в квартиру и охватывает робость, не покидает ощущение неудобства, что находишься в помещении, в которое вошел без приглашения хозяина. В апреле нас двадцать человек послали работать в подсобное хозяйство в местечко Тамми-Сельми на хутора, что у станции Териоки, «Зеленогорск». Осенью кормить стали хуже, мы забастовали и поехали в Ленинград. Все разошлись по домам, а мне деваться было некуда, до утра спал на скамейке в сквере у пароходства,– вспоминает Леберт Дмитриевич.
Вакансий на суда не оказалось, юношу направили кочегаром в Ленинградское мореходное училище, где он проработал до весны 1947 года. В начале войны многие суда из Прибалтики и Севера были переведены в Ленинградский порт. Команды по перегонке судов к месту приписки останавливались на несколько дней в мореходке.
Уж очень им понравился небольшого росточка шустрый парнишка со странным нерусским именем, и они уговорили его поехать с ними в Архангельск, даже подобрали для него новую форму.
– Наконец-то, я смогу помочь маме и сестренке материально, – подумал Леберт.
Два года он работал кочегаром в пароходстве, но море продолжало властно тянуть к себе. Устроился кочегаром 2-го класса на буксирный ледокол № 6. Команда кочегаров в котельной состояла из одиннадцати человек, из них восемь 1-го класса и три 2-го класса.
Эти трое за сутки должны были выбросить из бункера в котельную 25 т. угля, почистить поддувала в топках, шлак выбросить в море. – В котельной была паровая лебедка, с ее помощью кадку со шлаком весом 60 килограммов поднимали на палубу, где кочегар должен был ухватить ее и высыпать содержимое в море. Не легкая, я вам скажу, работка! – Помню во время шторма волна накрыла палубу, хорошо что успел уползти за пароходную трубу и зацепиться, кадка исчезла в пучине. Могло смыть и меня, потому что на буксире нет бортов, а только леера. Вспоминая этот случай, я всегда внутренне содрогаюсь, – говорит Леберт Дмитриевич. Лицо его при этом бледнеет.
– В начале июля 1949 года, – продолжает он, – вызывает к себе механик и говорит: «Все! Откочегарился, повестка тебе пришла из военкомата. Спасибо за работу! Ты молодец! Думаю, и в армии будешь служить также добросовестно». Потом крепко пожал мне руку. Я попрощался с командой. 20 уже получил расчет. За последние годы у мамы появилась в волосах седина, но она оставалась красивой женщиной, сестренка превратилась в хорошенькую девушку, с темными чуть вьющимися волосами и стройной фигуркой. Самое главное – я подрос, возмужал. Кличка, данная в мореходном училище, – «Чижик» уже никак ко мне не подходила.
Материально семья стала жить лучше: все заработанные деньги я отдавал маме.
Эшелон с призывниками из Архангельска прибыл в Ленинград. Город встретил солнечной, теплой погодой. Ребят выгрузили на Московском вокзале.
Сюда прибыли поезда и из Воркуты, из Вологды. В Ленинградский флотский экипаж призывники шли пешком. По всему Невскому проспекту транспортное движение было остановлено. Огромная толпа молодых людей, одетая по-разному – кто в приличной одежде, а некоторые в тряпье, веселая смеющаяся шла по центральному проспекту города. Прохожие приветливо махали ребятам в след и подбадривали шутками…
В Экипаже всех разбили по сотням. Столовая здесь работала круглосуточно, так что все, вновь прибывшие, получили полноценное питание. Потом до утра отдыхали. Одни устроились в кубриках, а другие во дворе прямо на нагретом солнцем асфальте. На следующий день проходили медкомиссию. Все врачи признали Никитинского здоровым и годным к службе.
К нему подошел председатель комиссии, и, глядя в его документы, произнес: «Да, с образованием у тебя неважно, четыре класса, два года ремесленного училища, всего шесть классов, а сколько лет откочегарил?» Леберт ответил: пять!
– Хочешь стать водолазом? – спросил председатель и добавил, – Вон какие у тебя мышцы, вполне подходишь.
– Да, хочу, – радостно ответил Леберт. Таким образом решилась его дальнейшая судьба. После медкомиссии ребята прошли санобработку и получили обмундирование.
В сопровождении флотского офицера призывников, пожелавших освоить водолазное дело, привезли в пригород Риги-Старый Мильграус и определили в отряд аварийно-спасательных и судоподъемных работ. Программа подготовки была обширной, рассчитанной на год и два месяца.
– Всего в нашей группе было 56 человек, – говорит Леберт Дмитриевич. – Ее разбили на четыре отделения. За каждым отделением был закреплен старшина срочной службы, служивший по последнему году. Это были опытные водолазы, хорошо знавшие и освоившие водолазную профессию.
После окончания учебы группу, в которой занимался Никитинский, направили в г. Таллин. При воинской части, где предстояло ему служить, создали два отряда: аварийный и второй для проведения подводно-технических работ. По заданию командования необходимо было обследовать все гавани Таллина и прилежащие к ним акватории на предмет наличия мин. Кроме мин после войны на дне могли находиться снаряды и авиабомбы. Для проведения этих работ было выделено восемь катеров. На каждом из них был старшина-водолаз. С будущими поисковиками-ликвидаторами провели обучение в саперной части. Занимались в течение месяца по шесть часов в день. Здесь были макеты различных типов мин, авиабомб и снарядов. Учебу проводил майор Петров Дмитрий Иванович, человек очень добрый, по характеру спокойный, к матросам относился поотечески. Еще до начала занятий в трехдневный срок были проведены ревизии водолазных станций. Настал день выполнения ответственного государственного задания. На каждом катере команда состояла из шести человек: командира, матроса, боцмана и трех водолазов. Состав водолазной команды набирался из добровольцев.
– Первое время, – вспоминает Никитинский, – в каждом камне и топляке мерещились мины, от волнения спины покрывались холодным потом. Потом страх исчез, и мы работали под водой спокойно.
В нашей водолазной станции все трое были одногодки, с 1929 года.
Я - старшина 1-й статьи и два старших матроса: Анисимов Николай Иванович из Ленинграда или в шутку – «Бирка» и Крыцин Илья Яковлевич из Архангельска, его мы ласково называли Илько. Парень был очень красивый и настолько смуглый, что девушки прозвали его «Поль Робсон». Когда меня назначили к ним старшиной вместо демобилизованного их товарища, то они встретили мою персону просто «в штыки». Но водолазная служба такова, что, идя под воду, ты свою жизнь доверяешь товарищу, который остается наверху. В конце концов, мы стали друзьями. В целях соблюдения техники безопасности работали без телефона, так как мины могли быть электромагнитными и спровоцировать взрыв. Кроме телефона у водолазов есть связь по сигнальному тросу или попросту – «Дергофон». Дернул трос один раз, значит – я на грунте, два раза – мало воздуха, три – поднимай наверх, четыре раза – много воздуха и т. д., своя «азбука Морзе». Катера тоже в целях соблюдения техники безопасности были выполнены из дерева. Мины были самые различные: акустические, гальванические, ударные и т. д. Вы видели водолаза в снаряжении? На ногах у него две галоши по 12 килограммов каждая, два груза на груди и на спине по 18 кг, а еще шлем 16 кг. Впечатляет? – Леберт Дмитриевич смеется.
– Однажды, – продолжает он, – при обследовании в гавани заданного квадрата я увидел шар диаметром 800 мм. Мина! Ищу наощупь рога, их нет, только гайки, значит, думаю, не боевая; сунул руку в отверстие для взрывного устройства, щелкнул по корпусу – пустая. Поднялся наверх и доложил, что нашел пустую мину.
Оказалось, нас проверяли на бдительность. За ее соблюдение команда получила отпуск на десять суток. В Минной гавани произошел такой случай: гавань была огорожена с одной стороны пирсом, с другой волноломом, нас послали сделать контрольную проверку на наличие мин. До нас другая команда водолазов нашла одну, зацепила ее тросом, но она потерялась. Мы тщательно осмотрели весь заданный квадрат и буквально на выходе в залив обнаружили пропавшую мину. Ее взорвали на ближайшем острове. И вновь наша команда была премирована десятидневным отпуском.
Кроме поиска мин, занимались ремонтом подводной части пирсов, целый год ремонтировали плавучий док. Длина его была 320 метров, ширина 60 м.
Занимались подъемом судов и очисткой подводной части корпуса. Работа водолаза опасна, сложна, но интересна тем, что чувствуешь себя под водой мужчиной, закаляется характер, кроме того, помогает чувство локтя, т. е. постоянная ответственность друг за друга.
Леберт Дмитриевич из-за обострения полиартрита не дослужил до положенного срока три месяца. По приезде в Архангельск он обратился к профессору, который предупредил его, что профессию водолаза надо забыть навсегда, иначе могут быть печальные последствия.
Никитинский устроился на 426 мостопоезд от треста № 6 Ленмосстроя и полгода работал монтажником. Приехала бригада водолазов, ее мастер, узнав, что Леберт классный водолаз, уговорил его вернуться к этой работе. Еще 17 лет работал он водолазом. Участвовал в строительстве Кузнечевского моста через реку Куричиху, второго моста через Двину, потом в Выборге, у крепости. Вернулся в Архангельск в 1957 году и стал работать в «Севзапморгидрострое».
Любовь настигла двадцатисемилетнего Леберта в 1956 году в клубе моряков. Танцы он любил с детских лет, посещал уроки бальных танцев, когда работал кочегаром в Ленинградской мореходке, 24 танца изучил в совершенстве. Поэтому, пригласив на танец белокурую, худенькую с правильными чертами лица Гелю Кудевич и ощутив в ней настоящую партнершу, Леберт больше от нее не отходил, встречались два года, потом поженились и жили счастливо, если бы не ее болезнь…
Леберту Дмитриевичу было 39 лет, когда он поступил в Московский политехнический техникум. Окончил его заочно. Работал в Севзапэнергомонтаже монтажником, мастером, инженером по технике безопасности. Ушел на пенсию по достижению 75 лет. Сын занимается автобизнесом, внучка учится в колледже на программиста.
После смерти Гели Никитинский женился на ее двоюродной сестре Люции Петровне, тоже вдове. Они знакомы 55 лет. Ее дочь и двое внуков живут в Петербурге.
Два пожилых человека объединили свои судьбы. Они ведут активный образ жизни. Несмотря на возраст, посещают концерты, выставки и много читают. Люди они гостеприимные. Беседовать с ними одно удовольствие.
– Леберт Дмитриевич! Как вам удалось пережить удары судьбы? 53 года трудового стажа – это здорово!
Никитинский посмотрел на меня добрыми глазами и мягко ответил:
ГЛАВНОЕ - ВСЕГДА И ВО ВСЕМ
ОСТАВАТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ!
Апрель 2008 г.
Оглавление книги "Уходят лодки в темноту глубин"