Свекровь была уверена, что ее сыну положена половина моей квартиры

— Ну, когда переоформите квартиру? — свекровь щёлкнула ложкой по блюдцу, будто отмеряя время. — Вячеславу же положена половина.

От такой наглости я опешила. Медленно поставила чашку, глядя на Александру Викторовну. Её руки, сложенные на столе, напоминали судейский молоток, готовый опуститься по первому слову.

— Мы не будем ничего переоформлять, — ответила я. — Квартира моя. Куплена до брака.

— Какая разница?! — она скривила губы, откидываясь на спинку стула. — Муж и жена — одно целое. Или ты моего сына используешь?

Квартиру я купила в двадцать пять, после смерти отца. Продала его старую «двушку» в районе, где цены уже взлетели, добавила свои накопления. Слава тогда только переехал ко мне, мы встречались год. Он не просил вписать его в документы, да я и не предлагала. Казалось, это очевидно: моё — моё, общее — общее.

Свекровь естественно узнала о квартире. И сразу начала разговоры про защиту интересов сына. Я не воспринимала все это всерьез. Она вообще любила говорить про его «интересы». Когда мы выбирали диван, она настаивала, что «интересы мужа» — это ортопедическое основание, хотя у Славы спина здоровая, как у быка. Когда я сменила работу, она требовала, чтобы я «учитывала интересы семьи» и не ездила в командировки.

Слава отмалчивался, зная: спорить с матерью — всё равно, что ругаться с ураганом.

Но квартира была перебором.

— Ты что, не доверяешь мужу? — свекровь прищурилась, будто пыталась разглядеть в моём лице измену.

— Доверяю. Но закон есть закон.

— Закон! — она швырнула салфетку. — Ты мне статьи цитируешь, а сама как чужая! Мой сын заслужил право на часть!

«Заслужил» — интересный глагол. Слава не платил за ипотеку, не вкладывался в ремонт. Его вклад — поклеить обои в гостиной и купить микроволновку. Но для Александры Викторовны он был вечным ребёнком, которому мир должен был по умолчанию.

— Если он заслужил, пусть заработает на свою половину, — сказала я спокойно.

Свекровь побледнела. Она ждала слёз, крика, чего угодно, кроме холодного тона.

— Ты… алчная! — выдохнула она. — Высокомерная! Мой сын…

— Твой сын живёт в моей квартире бесплатно, — перебила я. — И если тебе не нравится, можешь забрать его к себе.

Глаза свекрови округлились. Она встала, задев чашку, и кофе разлился по скатерти — коричневая лужа, похожая на карту наших границ.

— Сейчас же извинись! — прошептала она.

— Нет.

Вечером пришёл Слава. Свекровь, видимо, успела ему много чего наговорить.

— Мама права, — начал он, не снимая куртки. — Мы семья, надо делиться.

— Делиться зарплатой — да. Делиться личными вещами — да. Но квартира — не твоя, — я достала документы. — Вот договор купли-продажи.

воей подписи тут нет.

Он листал бумаги, будто впервые видел их. Возможно, так и было.

— Но мы же… — он замолчал, понимая, что «мы» тут ни при чём.

— Если хочешь, можем составить брачный договор. Или ты съезжаешь.

Он не съехал. Наутро принёс завтрак в постель и сказал: «Прости». Свекровь звонила ещё месяц, угрожала «подать в суд». Я не стала даже реагировать на ее бредовую идею-фикс. У Славы хватило ума больше не возвращаться к разговорам о квартире. Но свекровь, я уверена, еще на что-то надеется.