Свадьба должна была быть через два месяца. Простая, без пафоса — в загородном доме с друзьями, живой музыкой и тёплым июльским воздухом.
Марина уже примеряла платье, Дима выбирал кольца, а Анна Аркадьевна — мама Димы — выбирала слова.
Но её цель была не поздравить. А остановить.
Анна рано овдовела, а сына вырастила одна. Без бабушек и дедушек, без помощи, на трёх работах. Дима был не просто ребёнком — он был её смыслом, утешением, её «мы» вместо «я». Она читала ему стихи на ночь, ездила на собрания в школу, лечила, утешала, учила быть добрым и справедливым. А ещё — боялась, что когда-нибудь другая женщина заберёт у неё его внимание, нежность, привычку делиться.
Когда появилась Марина — это было именно такое чувство. Не ревность, а… чувство потери. Как будто она уходит с главной сцены в эпизод.
— Она не для него, — повторяла себе Анна. — Не подойдёт. Холодная. Слишком закрытая. Не из тех, кто обнимет просто так.
А главное — она ничего не знает о жизни.
Марина действительно была другой. Родители у неё были «интеллигентные», как говорила Анна с оттенком иронии. Отец — архитектор, мама — преподаватель. Ужины за столом с тканевыми салфетками, споры о книгах, отпуск — в Италии. Казалось бы, что плохого? Но именно эта среда воспитала в Марине одну вещь — уверенность в себе.
Анна этого не выносила.
— Марина, у тебя ведь никогда не было тяжёлых времён, правда? — спрашивала она с лёгкой улыбкой. — А семья — это ведь не только романтика. Это ещё и долги, и болезни, и ночи без сна. Готова ли ты к этому?
— Я люблю Диму. Мы справимся.
— Все так говорят.
Анна действовала осторожно, исподволь.
Сначала — подмечала детали:
— Ты заметила, как он отстраняется, когда ты перебиваешь его? Я его таким не знала раньше…
Потом — вмешивалась в бытовое:
— Ты оставила сковороду на огне. Он потом полвечера проветривал кухню. Он у тебя не любит запах масла.
И, наконец, в личное:
— Мариш… ты уверена, что Дима тебе не изменяет? У него в офисе была коллега, Юля. Очень милая девушка. Он даже пару раз за ней заезжал. Я не лезу, просто… вдруг ты не знала?
Марина сначала смеялась. Потом — начала думать. А потом — сомневаться. Не потому что Анна говорила правду. А потому что в доме, где она теперь жила с Димой, воздух стал густым. Всё, что она делала — вроде бы правильно. Но каждый её шаг сопровождался «взглядом». Непроизнесённым: не так, не то, не туда.
И Дима молчал.
Он любил мать. Не умел ей противостоять. Когда Марина пыталась с ним говорить:
— Ты не замечаешь, как она влияет на нас?
Он уводил разговор:
— Мариш, ну хватит, пожалуйста. Она просто волнуется.
Поворот случился внезапно.
Вечером Марина пришла домой раньше обычного. Дима был в душе. В спальне — раскрытый ноутбук. Она не собиралась ничего читать, но экран был активен. Почта. Письмо от мамы. Темой: «Как ты это терпишь?»
Открыла. Там — скриншоты их ссор. Фото, сделанное тайно, как она спит лицом в подушку. И длинное письмо, где Анна писала:
«Я не могу смотреть, как ты гаснешь. Ты стал чужим. Эта девушка — не твоя. Она тебя переделывает. Ты раньше был живым. Сейчас — тень. Подумай, пока не поздно…»
Марина закрыла ноутбук. Села на пол. И впервые за много лет почувствовала себя маленькой — той самой девочкой, которая однажды услышала, как мать сказала отцу: «Ты слишком мягкий. С тобой невозможно чувствовать себя в безопасности».
На следующий день она уехала. Оставила записку:
«Я не хочу бороться за то, что должно быть совместным. Я не твой проект. Не твоя драма. Я просто хотела быть рядом, а оказалась — в чьей-то войне. Прости».
Дима пришёл к матери. Сел напротив и молчал.
Анна принесла чай. Села рядом. И только когда заметила, что у него дрожат руки, сказала:
— Она сама ушла. Значит, не любила.
Он взглянул ей в глаза:
— Нет, мама. Она ушла, потому что я тебя не остановил.
Спустя три месяца Марина переехала в Питер. Сменила работу. Впервые сняла квартиру одна. У неё появилось время на себя — и тишина, в которой, как оказалось, было проще услышать собственное сердце.
А Дима… остался. Тихим. Осторожным. Всё больше напоминая не мужчину — а сына.
Анна поняла, что выиграла. Но не ту битву.