Дождь стучал по подоконнику редакции ритмом похоронного марша. Анна прижала ладонь к холодному стеклу, следя, как капли сливаются в мутные ручьи на грязном окне. За спиной грохотал принтер, выплёвывая свежий номер с её статьёй о бездомных собаках. Той самой, которую главред трижды заставлял переписывать.
— Слишком много эмоций, Морозова! — его голос звенел в ушах. — Нашим читателям нужны факты, а не сопливые истории про блохастых дворняг.
Она сглотнула ком в горле, разглядывая свою фамилию под заголовком. Текст был обезображен правками — вырезаны метафоры, заменены цитаты. Остался сухой отчёт: «В рамках городской программы отловлено 132 особи...» Словно речь шла о консервации овощей, а не живых существах.
— Зайди ко мне. — Главред постучал карандашом по дверному косяку. Его галстук с ядовито-синим узором резанул глаза, как всегда.
В кабинете пахло дорогим кофе и мятным ополаскивателем. Он развалился в кресле, демонстративно положив ладони за голову.
— Слушай, ты же умная девочка. — Голос стал подозрительно мягким. — Могу дать тебе колонку. Настоящую, будет только твоя. Но для этого нужно... проявить гибкость.
Его ботинок нежно коснулся её каблука под столом. Анна вскочила так резко, что опрокинула чашку. Горькая лужа поползла по протоколу совещания.
— Я... я... — Она выбежала, не замечая, как коллеги перешёптываются у кулера.
На следующий день принесла заявление об увольнении. Главред усмехнулся, подписывая: «Удачи с твоей великой книгой. Дворняги оценят.»
Взяв свои накопленные средства, она переехала в соседний небольшой городок, где шум большого города не будет отвлекать её от её мечты написать книгу. Он встретил её запахом печного дыма и яблочной пастилы. Анна шла по мостовой, волоча чемодан с оторванным колесом. Постучав в квартиру, которую она нашла по объявлению, ей открыла хозяйка. Светлана Петровна, осмотрела её через цепочку на двери:
— Без животных и шумных вечеринок…
— Только я и ноутбук. — Анна поправила сползающий шарф.
Квартира оказалась подобием клетки с окнами во двор. На кухне гудел холодильник времён перестройки, в ванной — ржавая стиральная машинка. Зато стол у балкона был идеален для письма — с видом на подвесное кашпо, где воробьи копошились в опавших листьях.
Первые дни пролетели в попытках писать. Курсор мигал на белом экране, высмеивая её амбиции. В голове крутились обрывки фраз из её старых репортажей: «по словам очевидцев...», «эксперты отмечают...». Она хлопнула крышкой ноутбука и отправилась на прогулку.
Однажды утром обнаружила, что обошла все улицы трижды. Тогда полезла на сайт с вакансиями. «Уборщица в детсад», «Продавец в гипермаркете»... В блокнот выписала адреса пяти мест, включая кафе «Веранда».
Парк встретил её шелестом голых ветвей. Анна села на скамейку. Вынула блокнот с намерением составить график собеседований, но рука сама вывела: «Глава 1. Город, который пахнет надеждой...»
В кустах зашуршало. Она втянула носом воздух — не крыса ли? Но из-под груды листьев выполз комок грязной шерсти. Щенок с перебитой лапой волочил заднюю часть, оставляя позади красный след.
— Тихо, маленький, тихо... — Анна сняла шарф, руки дрожали, завязывая импровизированный бандаж. — щенок, словно поняв её намерения, затих, уткнув мокрый нос в ладонь. Его дыхание, прерывистое и горячее, обжигало кожу.
Ветеринарная клиника оказалась в полуразрушенном здании бывшего детсада. Вывеска «Доктор Айболит» висела криво, буква «и» давно превратившись в ржавый шрам. За дверью пахло йодом и болью. Пожилой ветеринар в застиранном халате, не поднимая глаз от газеты, бросил:
— Неотложная помощь для зверей — направо, усыпление — налево.
Анна прижала щенка к груди, чувствуя, как под пальцами бьётся крохотное сердце:
— Ему… ему нужно помочь. Лапу перебило.
— Тысяча за осмотр, лечение — от трёх. — Врач, наконец посмотрел на неё, оценивающе скользнув взглядом по потёртой куртке.
Кошелёк опустел мгновенно. В кармане остались лишь мелочь на автобус и смятая конфета. «Надо было уже в первый день искать работу», — мелькнуло в голове, пока врач, ворча, накладывал повязку. Щенок, теперь чистый и перевязанный, тыкался мордой в её рукав, будто извиняясь.
Квартира встретила их ледяным сквозняком — через окно, открытое утром, засыпало подоконник снежной крупой. Анна завернула щенка в старый свитер, соорудив гнездо у батареи.
— Как же тебя назвать-то? — прошептала она, гладя рыжее ухо. В ответ тот лизнул её палец, оставив липкую дорожку. — Ладно, будешь Бим. Ты же не против?
Бим тихо вильнул хвостом, уткнувшись носом в рукав. Анна достала из шкафа остатки гречки — свой ужин. Разогрела на плите, разделила пополам. Щенок ел жадно, заляпывая миску кашей, а она смотрела, как дрожит его спина под шерстью.
— Всё наладится, — повторила про себя.
Наутро отправилась в кафе «Веранда» — единственное из списка вакансий, где была хоть подобие нормальной зарплаты. Коллектив из человек пяти. Владелец, мужчина лет тридцати пяти с бородой и тёплыми глазами, кивнул, глядя на её резюме:
— Журналист? Неожиданно.
— Бывший, — поправила Анна.
— Максим, — представился он, улыбаясь, протянул руку. — Ну что, начнём работать?
Работа оказалась простой: подача кофе, улыбки, мелкие разговоры. Но к концу смены ныли ступни, а в голове гудело от запаха эспрессо. Возвращалась домой, шагая через парк, там, где нашла Бима, каждый куст казался ей полным опасностей.
Дома щенок встречал её, подпрыгивая на трёх лапах. Анна брала его на руки, чувствуя, как бьётся крохотное сердце. Повязка на задней лапе напоминала о том, что мир жесток даже к тем, кто очень мал и безобиден.
Через три недели Светлана Петровна явилась без предупреждения. Анна открыла дверь, держа Бима за пазухой, но рыжий нос высунулся из-за девушки.
— Это что?! — хозяйка вжала руки в бока, будто вот-вот лопнет от возмущения.
— Он не шумный и спокойный, я вам обещаю… — робко промолвила Анна, передавая оплату за месяц.
— Правила знаете! — Светлана шагнула вперёд, взяв деньги. Бим заскулил, вырвался из рук и метнулся к двери.
— Ловите его! — закричала Анна, но Светлана не отреагировала.
Испугавшийся щенок, мелькая рыжим тельцем, юркнул в щель открытой двери. Анна, спотыкаясь о порог, выбежала на лестничную площадку. Внизу хлопнул домофон — девочка лет семи, не желая того, выпустила щенка на улицу.
— Закрой! — Анна мчалась по ступеням, но было поздно. Бим исчез в серой пелене снега.
Светлана, стоя наверху:
— До понедельника избавьтесь от собаки. Или съедите с квартиры.
Той ночью Анна обходила соседние дворы, звала хриплым шёпотом, чтобы не разбудить жильцов. Утром с красными глазами, вышла на смену. На следующий день поиски продолжились. И опять ужасное состояние и «потрескавшиеся» глаза. На этот раз Максим, заметив её состояние, молча поставил перед ней капучино с корицей.
— Спасибо, — прошептала она, пряча дрожь в голосе.
Снег за окнами кафе кружился, как белые мотыльки, ударяясь о стекло и тая от тепла ламп. Анна вытирала блюдце, повторяя механические движения: проверить крафтовый кофе на барной стойке, поправить салфетки, улыбнуться клиенту. Но внутри всё было словно вывернуто наизнанку. Каждый звук — звон чашки, смех за соседним столиком, скрип двери — заставлял вздрагивать. Ей чудился лай.
— Ты сегодня как призрак, — тихо сказал Максим. — Опять искала его ночью?
Анна кивнула, пряча дрожь в голосе:
— Всё те же дворы, те же подъезды... Как будто сквозь землю провалился.
— Может, кто взял? — он нахмурился, вытирая руки о фартук. — У нас люди добрые, могли приютить.
— Или задавила машина, — вырвалось у неё неожиданно резко. Губы сами сложились в горькую улыбку. — здесь так часто бывает.
Максим молча убрал со стола чужую чашку, но не отошёл. Стоял рядом, будто его молчание могло стать мостом через пропасть, что зияла в её груди.
Три дня поисков превратились в адский ритуал. После смены Анна шла в парк, где нашла щенка, и методично обходила каждый куст. Заглядывала в мусорные баки — вдруг залез погреться? Спрашивала бабушек на лавочках, пока те, качая головами, не начали узнавать её и креститься.
— Деточка, да ты сама как тень ходишь, — одна из них схватила Анну за рукав, суя в ладонь леденец. — попей дома ромашку, успокой нервы.
Анна сжала кулаки, вспоминая вчерашний разговор с Светланой Петровной. Хозяйка явилась снова, без предупреждения, и устроила обыск:
— Где собака? В углу прячешь? Под кроватью? — её голос звенел, как натянутая струна. — Чтоб к понедельнику следов не было! Приду, проверю!
Бим... Анна закрыла глаза, представляя, как тот дрожит под дождём, волоча неокрепшую лапку.
На четвёртый день Максим задержал её после работы.
— Пойдём, — сказал он, снимая фартук. — Знаешь заброшенную фабрику за рекой? Там бродячие собаки часто собираются.
Анна хотела отказаться — ноги горели от усталости, — но его взгляд остановил. Твёрдый и полный надежд.
Дорога к фабрике вилась через промёрзший лес. Сугробы хрустели под ногами, а ветер выл в голых ветвях, словно предупреждая об опасности. Максим шёл впереди, освещая фонарём путь.
— Ты же не местный, — вдруг сказала Анна, ломая тишину.
— Из Питера, — ответил он не оборачиваясь. — Пять лет назад сбежал от офисных стен. Каждый день — код, дедлайны, кофе из автомата. Однажды проснулся и понял: если ещё раз увижу этот проклятый монитор — взорвусь.
— И открыл кафе здесь?
— Купил билет на первую электричку. Вышел здесь случайно — захотелось сирени. — Он указал на заснеженные кусты у дороги. — Летом они фиолетовым ковром цветут.
Анна хотела спросить, не страшно ли было бросать всё, но впереди замаячили чёрные очертания фабрики. Окна зияли пустотой, кирпичные стены покрылись инеем, словно седыми волосищами. Из-под ворот доносилось жалобное скуление.
— Бим? — Анна рванула вперёд, но Максим резко схватил её за локоть.
— Стой! Видишь?
В луче фонаря мелькнули глаза — десятки жёлтых точек в темноте. Стая бродячих псов, свернувшись в кольцо, окружала их у стены. Рычание нарастало, как гул приближающегося поезда.
— Держись сзади. — Максим поднял с земли ржавую трубу, стукнул ею по воротам. Металл зазвенел, эхо раскатилось по пустырю. Собаки метнулись в стороны, растворяясь в темноте.
Под стеной, на куске картона, дрожал знакомый рыжий комок. Бим поднял морду, слабо завилял хвостом. Лапа распухла, но в глазах светилась радость.
— Дурачок, как ты сюда попал? — Анна упала на колени, срывая шарф, чтобы завернуть щенка. Руки дрожали так, что не могла завязать узел.
— Давай я. — Максим бережно взял свёрток, прижал к груди. — Давай, ты же, боец, — пробормотал он.
Обратный путь молчаливым не был. Максим рассказывал, как в первые месяцы кафе пустовало, а он ночевал на раскладушке за стойкой. Как местные считали его чудаком, пока не распробовали его фирменный штрудель с вишней. Анна слушала, украдкой вытирая слёзы. Щенок, притихший у Максима на руках, дышал ровно, словно наконец нашёл покой.
— Знаешь, в кафе висят те старые часы… — он указал на огни городка вдали, мерцавшие сквозь ветви. — Они отстают на двадцать минут. Первые полгода я не решался их перевести — боялся, что время здесь будет бежать так же быстро, как в Питере.
Анна забрала щенка и улыбнулась, представляя его за стойкой: бородатый затворник, вслушивающийся в тиканье механизма. Вдруг щенок дёрнулся во сне, и она прижала его ближе — к груди. Шерсть пахла дымом и снегом.
— Спасибо, — прошептала она так тихо, что слова едва не потерялись в ветре.
— За что? За то, что не дал тебе в сугробе замёрзнуть? — Максим приотстал, чтобы пропустить её вперёд на узкой тропе.
— За то, что помог найти его.
Он рассмеялся — глухо, по-медвежьи, — и этот звук странно гармонировал с воем метели.
В кафе пахло корицей и тёплым тестом. Максим запер дверь, задёрнул шторы, а Анна устроила Бима в коробке из-под посуды, застелив дно своим шарфом.
— Держи. — Он протянул ей кружку с чем-то обжигающим. — Глинтвейн без вина. Чтобы согреться.
Она пила мелкими глотками, наблюдая, как он возится у раковины: моет миску для собаки, отламывает кусок засохшего багета.
— Можешь оставить его здесь, — сказал он вдруг, не оборачиваясь. — У меня. И... я привык к одиночеству, но не против компании.
Анна замерла, чувствуя, как глинтвейн обжигает горло. Где-то за стеной завыл ветер, напоминая о Светлане Петровне и её ультиматумах.
— Я буду каждый день кормить, гулять... — начала она, но Максим перебил:
— Знаю. Ты же не из тех, кто бросает.
Он повернулся, опёрся о стойку, и в его глазах — тёмных как ночь за окном — мелькнуло что-то неуловимое.
— Когда-то я думал, что свобода — это отсутствие привязанностей. Но оказалось, всё не так.
Анна потянулась к блокноту, валявшемуся на столе, но передумала. Эти слова не нужно записывать — они и так врежутся в память.
Следующие дни сплелись в ритм утренних прогулок. Анна приходила к кафе на рассвете, пока городок ещё спал, и они с Максимом выводили Бима к реке. Собака, окрепшая и выздоравливающая, гонялась за снежинками, оставляя цепочки следов, похожие на тайнопись.
— Смотри, — как-то утром Анна остановилась, указывая на лёд. — Как будто кто-то вышил звёзды на воде.
Максим молча достал телефон, сфотографировал не узор, а её — в расстёгнутом пальто, с румянцем на щеках.
— Для книги, — пробормотал он, пряча аппарат. — Вдруг пригодится.
Она не стала спрашивать, почему его коллекция пополнялась снимками яичницы на завтрак, разбитой чашки у окна, её рук, листающих блокнот. Эти кадры стали молчаливыми главами их общей истории.
Как-то раз, разбирая посудомойку, Анна нашла под лотком для вилок смятый листок. Надпись карандашом: «Она пахнет дождём и чернилами. Как страница новой книги».
— Это про клиентку из вчерашнего мастер-класса по латте-арту? — пошутила она, показывая записку Максиму.
Он покраснел до корней волос, выхватил бумажку и сунул в карман:
— Ты же не единственная, кто может писать.
Вечерами, закрыв кафе, они сидели на кухне, и Анна читала ему черновики. Он слушал, чистя картошку или помешивая соус, а потом задавал вопросы, от которых сюжет обрастал новыми деталями.
— Твой редактор... — как-то начал он, глядя на пламя газовой горелки. — Он действительно считал, что факты важнее историй?
— Он считал, что слёзы — это слабость, — ответила Анна, гладя Бима, свернувшееся у неё на коленях.
— А я думаю, — Максим щёлкнул конфоркой, — что именно слёзы делают факты живыми историями.
В тот вечер она написала десять страниц без остановки. Впервые за месяцы — не вымученных, а лёгких, как дыхание спящей собаки у её ног.
Три месяца спустя запах кофе смешивался с ароматом свежей выпечки, поднимаясь из кафе наверх, в квартиру над «Верандой». Анна и Максим удачно сняли квартиру, в которой можно было проживать с животными. Сидя у окна с ноутбуком, ловила этот знакомый шум: звон чашек, смех клиентов, скрип двери. Бим, растянувшийся у её ног, вздрагивал во сне, перебирая лапами, будто гонялся за снежинками.
— Опять замёрзла? — Максим поставил перед ней кружку с какао, обвив её плечи шерстяным пледом. Его руки, шершавые от работы с тестом, на мгновение задержались на её плечах. — Пишешь про зиму или про нас?
— Про вторые шансы, — улыбнулась Анна, отводя взгляд от экрана. На нём красовалась фраза: «Иногда дом находят там, где перестают искать убежище».
Максим присел на подоконник. За три месяца его борода стала гуще, а в уголках глаз глубже залегли морщинки от смеха.
Анна рассмеялась, но вспомнилось прошлое. Ей до сих пор снились те дни, когда Бим пропал: ледяной ветер, колющий горло, пустые дворы, где эхо возвращало её собственный голос. Теперь же каждый вечер, закрывая кафе, они с Максимом поднимались с Бимом по узкой лестнице в квартиру, где на кухне всегда ждал чайник с мятным чаем, а на столе — разбросанные страницы её рукописи.
— Знаешь, что сегодня заметила? — Анна ткнула пальцем в окно, где старушка в клетчатом платке кормила голубей. — Она приходит ровно в три. Садится на ту же скамейку, крошит булку и шепчет что-то птицам. Как будто исповедуется.
— Вероника Степановна, — кивнул Максим. — Её муж тридцать лет назад ушёл. Говорят, она до сих пор ждёт.
— Откуда знаешь?
— Она рассказывает голубям. А я подслушиваю, когда мою окна, — он подмигнул, забирая пустую кружку. — Добавишь в твою книгу?
Анна уже привыкла, как его наблюдения вплетались в её сюжеты. То подросток, рисующий граффити у реки, оказался сыном мэра, сбежавшим из частной школы. То старик, заказывающий каждый день чай, когда-то играл в Большом театре, а теперь разучился говорить после инсульта. Максим собирал эти истории, как марки, и тихонько подкладывал их в её блокнот.
К вечеру Анна, закончив главу, спустилась в кафе, где Максим вытирал столик у окна. Бим, как всегда, улёгся у ног постоянного посетителя — бородача в очках, который что-то яростно строчил в тетрадь.
— Новый персонаж, — шепнула Анна, кивая на незнакомца.
— Поэт-неудачник, — ответил Максим, наливая ей кофе. — Пишет стихи о космосе, но боится высоты. Каждый раз заказывает капучино и три сахара.
Они замолчали, слушая, как ветер бьёт в ставни. Анна поймала себя на мысли, что эти тихие вечера стали её новой жизнью. Не громкие расследования, неодобрение главреда, а вот это: запах корицы, тёплый бок Бима у ног, взгляд Максима, который видел её насквозь.
— Знаешь, почему я назвал кафе «Верандой»? — внезапно спросил он, разглядывая потёртую стойку. — Потому что веранда — это место, где заканчивается дом и начинается мир. Где можно быть собой, даже если внутри всё рушится.
Анна задумалась.
— Эй, писательница, — Максим прервал её мысли, доставая из духовки яблочный пирог. — Поможешь придумать название для нового десерта?
— «Сладкий вечер», — не задумываясь прокомментировала Анна.
— Почему?
— Потому что такой же тёплый, как и наши вечера. Как мы.
Он замер с лопаткой в руке, и в его взгляде мелькнуло что-то серьёзное.
— Идёт! — вскрикнул он. — Так и назовём!
Бим ткнулся мордой ей в ладонь. За окном воющий ветер нёс снег, заметая следы на тротуарах, но здесь, в тепле «Веранды», время будто остановилось. Анна посмотрела на экран ноутбука, где мигал курсор над фразой: «И тогда она поняла — свобода не в движение к мечте, а вправе выбрать, к кому прижаться во время метели».
Через две недели, разбирая утреннюю почту, Анна нашла письмо от издательства. Рука дрожала, открывая его. «Готовы рассмотреть вашу рукопись...» — начало письма замерло перед глазами.
— Получилось? — Максим, стоявший за стойкой с подносом, застыл как мальчишка, ждущий оценки за сочинение.
В ответ Анна молча показала письмо. Он прочёл, потом медленно улыбнулся — той самой улыбкой, с которой начиналось их знакомство.
— Значит, стану твоим литературным агентом? — он поставил поднос и обнял её за талию, кружа посреди пустого кафе. Бим лаял, прыгая вокруг, словно пытаясь поймать их смех.
Вот так и наступила их первая совместная весна. А ветер донёс запах сирени — той самой, что цвела фиолетовым ковром у старой фабрики…
♥️ Подпишитесь, чтобы каждый день согреваться новыми историями. ♥️