Плакать было бессмысленно. Она знала, что, если уж мама сказала – значит, так тому и быть.
Теперь три недели лета она должна будет, стиснув зубы и спрятав настоящую себя глубоко внутри, «поправлять здоровье» в санатории.
И ладно он был бы стоящий, а то ведь просто очень старое здание в центре большого города с маленьким внутренним двориком, выходящим на городской канал.
Тенистый двор со старой деревянной беседкой, узкие тропинки, выложенные бережно кирпичик к кирпичику, и темные, прохладные комнаты палат, выходивших окнами на кирпичные стены, поразили ее своей непохожестью на все, что она видела раньше!
Она хорошо училась в школе и знала, что «до революции» некоторые люди жили в таких больших домах, а не в квартирах, как сейчас. Потом все эти особняки отдали простым людям. Под санатории.
Еще она знала, что непременно найдет себе приятельниц – нет, конечно, не друзей. Любая десятилетняя девочка знает, что за три недели настоящими подружками не обзавестись.
Но найти такую же одинокую душу, с которой можно ходить «по разным делам», держась за ручки или обнимая друг друга за талию, всегда можно.
Целиком отдаваясь этой мимолетной дружбе, девочки разбивались на парочки, чтобы, сидя на скамейке и болтая ногами в ярких сандалиях, весело чирикать о чем-то чрезвычайно насущном. «Вызывать гномиков... черная рука... надо найти где-то конфет...» – изредка долетали до чужих ушей обрывки планов на предстоящую ночь.
Были там и другие дети. Особенные. Те держались особняком. Ходили стайками. С недоверием и любопытством безмолвно наблюдая за нами. Они – о глупые! – жались к воспитателям, чужим взрослым людям. Любая даже очень маленькая «домашняя» девочка знает, что обнимать можно только свою маму.
Ей сказали: это сироты. Конечно, она была очень неглупая девочка и знала, что есть на свете дети, которым сильно не повезло – у них нет родителей.
Но за свои десять с небольшим лет она никогда таких не видела.
Ей было их жаль. Она поделилась с ними конфетами. Зачем гномикам столько конфет? И, положа руку на сердце, кто вообще в них верит...
Теперь эти забитые птенчики всюду порхали за ней.
Ей нравилось их опекать: они ловили каждое ее слово, а она старалась покрыть их целиком своей заботой и вниманием.
Она заплетала им косы, рассказывала истории, утирала слезы, и казалось, уж ничто не сможет разрушить эту дружбу.
Трагедия случилась ясным утром.
В огромном темном помещении с квадратами метлахской плитки на полу, грязно-желтыми раковинами на фоне синих стен было пусто.
Ее птенчики прибежали к ней наперебой что-то пытаясь сказать.
– Зубная паста. Паста же. Надо чистить зубы. А она засохла. Совсем. Надо чистить зубы, а она засохла.
Наконец-то понятно: эти глупышки забыли закрыть крышечку у зубной пасты.
– Возьмите мою, – протянула она им свой тюбик.
– Нет, нет! – защебетали они. – Нас поругают!
У маленькой одинокой десятилетней девочки не было ни ума, ни сообразительности, ни жизненного опыта, ни даже ничего остренького, чтобы проткнуть тюбик.
Увидев слезы в глазах малышей, она импульсивно положила зубную пасту на пол. Раз! Надо просто посильнее нажать на тюбик. И два... Вот тут это и случилось... Ярко-белая полоса зубной пасты на мрачном щербатом полу выглядела настоящим бедствием.
Она помнит до сих пор перекошенное от крика лицо воспитательницы, яростно бросавшей ей в лицо совершенно несправедливые слова: «сироты... издеваться... стыдно... совесть... не подходи».
Она молчала, крепко прижав кулаки к щекам, пытаясь осознать трагедию.
В голове бились мысли: «помочь... хотела... простите... за что...»
– Не подходи. Больше никогда. К ним. Не хочу.
Привычный мир рухнул под тяжестью несправедливых обвинений. И никто. Ни разу. Не сказал ни одного слова в ее защиту. Даже ее птенчики. С тех пор они облетали ее стороной, выглядывая недоверчиво из-за широких фигур взрослых.
Она плакала ночами, не понимая совершенно своей вины. Как больно и страшно быть непонятой! И долгие-долгие годы воспоминания о том лете не давали ей покоя.
Она выросла, так и не вспомнив их имен и не узнав их судеб. Где вы, мои птенчики?
Став взрослой, она продолжала иногда доставать эту историю со дна своей памяти и спрашивала себя о том, что уже давно не имело смысла: почему «не подходи»? «больше никогда»? «не хочу»?
Она посвятила свою жизнь детям, став педагогом.
В каждом ребенке, пытаясь разглядеть тех своих сироток, она снова и снова натыкается на непонимание, несправедливость, инертность, гнев, но продолжает любить в каждом из них тех малышей.
Но уже без слез.
Потому что плакать бессмысленно.
Астрахань, апрель 2025