Он просто поднимает руки и закрывает лицо. Фотография, казалось бы, испорчена. Он не любил показуху. Не гонялся за славой, хотя она сама шла за ним — в концертных залах, в телеграммах от поклонников, в восторженных отзывах критиков. Сергей Рахманинов всё так же высокий, вечно в чёрном, сдержанный, будто весь из нот и тишины. Он сторонился объективов. Не позировал.
И вот –1937 год, Миннеаполис.
Рахманинов за завтраком в отеле Nicollet, завтракает с женой. В этот вечер — концерт в Northrop Auditorium, зал раскуплен до последнего места. А за столиком — обычное утро. Кофе. Газета. Спокойствие.
Но тут – щёлк! – вспышка. Журналист, явно не понимающий, кто перед ним, суёт объектив под самый нос.
Рахманинов не сердится. Он просто поднимает руки и закрывает лицо.
Может быть, из усталости. Может, из смущения. А может – просто не хочет превращать утро в спектакль.
Фотография, казалось бы, испорчена. Но не для журналиста.
Вечером в газете Minneapolis Friday Evening выходит снимок. На нём –