Нашумел роман в свое время! Даже преподаватели у нас на филфаке хвалили некоторые. Другие говорили, что знакомство с произведением Пелевина точно лишним не будет. Дескать, современный литпроцесс прочувствуете. Книги шли нарасхват, купить в Орле "Чапаева и Пустоту" было практически невозможно.
Читали мы роман сразу втроем в журнале "Знамя" в читальном зале областной библиотеки им. И.А. Бунина. На второй день, чтоб успеть перехватить журнал, даже на занятия не пошли. Вот такие мы странные были, студенты-филологи.
От преисполнявших эмоций хотелось обсудить прочитанное. На нас возмущенно шикали. Зато потом, в сквере перед библиотекой, сидя на траве, давали волю впечатлениям.
А на факультативных занятиях Петр Александрович Ковалев, преподаватель кафедры истории зарубежной и русской литературы, "разжевывал" нам, непутевым, прочитанное. Замечательный был человек...
- Если от твоих кошмаров тебя разбудят таким же способом, как этого китайца, Петька, — сказал Чапаев, не открывая глаз, — ты всего-то навсего попадешь из одного сна в другой. Так ты и мотался всю вечность. Но если ты поймёшь, что абсолютно всё, происходящее с тобой — это просто сон, тогда будет совершенно неважно, что тебе приснится. А когда после этого ты проснёшься, ты проснёшься уже по-настоящему. И навсегда. Если, конечно, захочешь.
Прежде всего, говорил Ковалев, воспринимайте произведение как игру писателя с читателем. Произведение во многом типичное. Берется что-то известное, близкое массам, и разрушается. Причем разрушение происходит не только путем изъятия и переосмысления, но и благодаря вставкам. И главная авторская вставка - его же интуитивная находка. Речь идет, конечно же, о кокаиновом демиурге Котовском.
Объектом для разрушения становится роман "Чапаев" Дмитрия Фурманова. Но автор, надо отдать ему должное, не только переворачивает с ног на голову стереотипы. Например, привычно положительный образ Фурманова приобретает иной вид.
Пелевин играет деталями некоторых эпизодов. Это может быть одна буква (молот-Молох) в известной песне "Мы кузнецы..."
А могут быть и чувства, вызываемые толпой, перед которой надо выступить: от пафосно-восторженных у Фурманова до реалистично-гнетущих у Пелевина. И что-то мне подсказывает, что постмодернист изобразил все правдивее.
У Фурманова - спектакль, а у Пелевина - концерт. Не будет вдаваться в подробности этого необычного концерта, но серая масса на подобные концерты и ходила.
Внимательный читатель найдет в романе и отголоски "Мастера и Маргариты", а также "Собачьего сердца" Михаила Булгакова. И не только в сценах с лечебницей.
Но Чапаев же еще герой многочисленных анекдотов! И этому тоже есть место в романе. В конце произведения Петр Пустота поясняет некоторые анекдоты, и мы уже не видим в них ни смешного, ни необычного - так, обычные сцены из жизни.
Главный герой, Петр Пустота, не зря помещен в два разных времени, между которыми более 70 лет. Страна находилась на перепутье и во времена Чапаева, и во времена профессора Канашникова. Кстати, снова большая загадка до поры до времени (и если время есть) - а в каком именно времени живет Пустота?
И разве не заслуживает в таком случае внимания параллель "революция - бардак" - "бардак-психушка"? Когда высшим творческим позывом является выступить перед разгоряченной толпой и бахнуть из чего-нибудь в потолок!
Роман замечателен тем, что его можно перечитывать и находить раз за разом что-то особое, интересное, прежде упущенное. Как бы там ни было, но именно "Чапаев и Пустота" - символ русского литературного постмодернизма. И, наверное, по праву.