Из писем К. П. Победоносцева из Петербурга в Москву к Е. Ф. Тютчевой
В прошлое воскресенье, 8 марта (1881), был горячий день, который на всю жизнь останется в памяти. Не помню, писал ли я вам прежде о замыслах Лорис-Меликова (Михаил Тариэлович) облагодетельствовать Россию конституцией или началом ее посредством вызова депутатов со всей России. Советниками его были профессоры и журналисты. Меня он не спрашивал, ибо заранее знал мое мнение. Были уже заседания, одно у Государя (Александр II) и два у Цесаревича (будущий Александр III).
Все (!) согласились на сей раз, что это дело невинное и благодеяние для России, коего вся Россия ждет (Конституции). Цесаревич еще 17 февраля приказал ему сообщить мне проект, и Лорис-Меликов сказал мне об этом, но не прислал проекта. Всё уже было подготовлено. 2 марта назначено быть у Государя Совету Министров для окончательного решения, а между тем Лорис-Меликов заготовил торжественную публикацию об этом, которая должна была появиться в "Правительственном Вестнике" 5 числа.
И вдруг эта катастрофа (здесь: цареубийство)!
Казалось, надо было оцепенеть в ужасе и забыть обо всех бреднях, и думать об одном водворении порядка. Как, однако, поверить, что именно тут-то эти господа и предприняли доводить до конца свое безумное дело? Журналы со 2 марта начали, по поводу катастрофы, требовать конституции. Лорис-Меликов послал просить их, чтоб помолчали только 15 дней.
И вот нас собрали в Совете Министров к Государю в воскресенье, в 2 часа пополудни. Пригласили меня, старика Строганова (Сергей Григорьевич), Великих Князей. Государь, объявив, в чем дело, прибавил, что оно не решено еще покойным, что оно сомнительно и что просит всех говорить не стесняясь. Лорис-Меликов стал читать протокол и проект объявления, заготовленный уже от имени нового Государя, который считает якобы священным долгом исполнить завет отца своего.
И представьте, что они имели бесстыдство в этом объявлении теперь оставить все те же мотивы, которые были помещены в прежнем: что повсюду водворено спокойствие, крамола подавлена, ссыльные возвращены и пр.
Нет времени описывать все подробно. Первый Строганов выразился против, кратко, но энергически (это было последнее заседание Сергея Григорьевича. Через год он умер. На этом заседании он назвал А. А. Абазу "мальчишкой").
Затем Валуев (Петр Александрович, здесь: председатель кабинета министров), Абаза (Александр Агеевич), Милютин (Дмитрий Алексеевич, здесь: военный министр) сказали напыщенные, отвратительные речи о том, "что вся Россия ждет этого благодеяния". Милютин при этом обмолвился, упомянув о народе, как о "неразумной массе". Валуев вместо слова "народ" употребил "народы". Говорили дальше Набоков, Сабуров (Андрей Александрович, министр народного просвещения) и пр.
Только Посьет (Константин Николаевич, здесь: министр путей сообщения) высказался против и Маков. Но когда обратились ко мне, я не мог уже сдержать волнения и негодования (эта речь Победоносцева ниже). Объяснив всю фальшь учреждения, я сказал, что стыд и позор покрывают лицо, когда подумаешь, в какие минуты мы об этом рассуждаем, когда лежит еще непогребенный труп нашего Государя. А кто виновен в том? Кровь его на нас и на чадах наших. Мы все повинны в его смерти.
Вы можете себе представить, каким громом упали слова мои.
Соседи мои, А. А. Абаза и Лорис-Меликов, едва сдерживали свою ярость на меня. Абаза ответил очень резко (и глупо): - Из того-де, что сказал обер-прокурор Синода (т. е. Победоносцев) следует, что все что сделано в минувшее царствование никуда не годится, и освобождение крестьян, и пр., и нам после этого остается только просить об увольнении.
Государь (который прежде, на словах моих "кровь его на нас" прервал меня восклицанием: - Это правда!) поддержал меня, сказав, что подлинно все виноваты, и что из этих всех он не исключает и себя.
Говорили еще. И Великие Князья (здесь Сергей и Павел Александровичи) говорили жидкие, дряблые речи, в коих слышалось жалкое слово, что надобно же "что-нибудь" сделать, т. е. это "что-нибудь", значило учреждение!
Государь решил, что дело это слишком сложное и важное, чтоб решить его теперь: надобно еще рассмотреть подробно в особой комиссии, и потом в Комитете Министров, но только с тем, чтобы учреждение не имело политического характера.
Я поспешил уйти, как только кончилось. Слышно, что "будет комиссия под председательством Великого Князя Владимира Александровича". С тех пор я не видел Государя и ничего не знаю. Вот наше странное положение.
Речь К. П. Победоносцева о конституции, произнесенная 8 марта 1881 года в Зимнем дворце
"Ваше Величество! По долгу присяги и совести, я обязан высказать вам всё, что у меня на душе. Я нахожусь не только в смущении, но и в отчаянье. Как в прежние времена пред гибелью Польши говорили: "Finis Poloniae", так теперь едва ли не приходится сказать и нам: "Finis Russiae!"
При соображении проекта, предлагаемого на уважение ваше, сжимается сердце. В этом проекте слышится фальшь, скажу более: оно дышит фальшью. Нам говорят, что для лучшей разработки законодательных проектов нужно приглашать людей, знающих народную жизнь, нужно выслушивать экспертов.
Против этого я ничего не сказал бы, если бы хотели сделать это только. Эксперты вызывались и в прежние времена, но не так как предлагается теперь. Нет! В России хотят ввести конституцию и если не сразу, то, по крайней мере, сделать к ней первый шаг.
А что такое конституция? Ответ на этот вопрос дает нам Западная Европа. Конституция, там существующая, суть орудие всякой неправды, источник всяких интриг. Примеров этому множество, и даже в настоящее именно время мы видим во Франции охватившую все государство борьбу, имеющею целью не действительное благо народа или усовершенствованы законов, а изменение порядка выборов для доставления торжества честолюбцу Гамбетте (Леон Мишель), помышляющему сделаться диктатором государства.
Вот к чему может вести конституция. Нам говорят, что нужно справляться с мнением страны через посредство ее представителей; но разве те люди, которые явятся сюда для соображения законодательных проектов, будут действительными выразителями мнения народного? Я уверяю, что нет. Они будут выражать только личные свои взгляды.
И эту фальшь, но по иноземному образцу, для нас не пригодному, хотят, к нашему несчастью, к нашей погибели, ввести и у нас. Россия была сильна благодаря самодержавию, благодаря неограниченному взаимному доверию и тесной связи между народом и его царем. Такая связь Русского царя с его народом есть неоценимое благо.
Народ наш есть хранитель всех наших доблестей и добрых наших качеств; многому можно у него поучиться! Так называемые представители земства только разобщают царя с народом. Между тем правительство должно радеть о народе, оно должно познать действительные его нужды, должно помогать ему справляться с безысходною часто нуждой.
Вот цель, к достижению которой нужно стремиться, вот истинные задачи нового царствования (здесь Александра III). А вместо того предлагают устроить у нас "говорильню", вроде французских "états généraux". Мы и без того страдаем от "говорилень", которые, под влиянием негодных, ничего не стоящих журналов, разжигают только народные страсти.
Благодаря пустым болтунам, что сталось с высокими предначертаниями покойного незабвенного Государя (Александр II), приявшего под конец своего царствования мученический венец? К чему привела великая святая мысль освобождения крестьян? К тому, что дана им свобода, но не устроено над ними надлежащей власти, без которой не может обойтись "масса тёмных людей".
Мало того, открыты всюду кабаки; бедный народ, предоставленный самому себе и оставшийся без всякого о нем попечения, стал пить и лениться к работе, а потому стал несчастной жертвой целовальников, кулаков и всяких ростовщиков. Затем открыты были земские и городские учреждения, "говорильни", в которых не занимаются действительным делом, а разглагольствуют вкривь и вкось о самых важных государственных вопросах, вовсе не подлежащих ведению говорящих.
И кто же разглагольствует? Кто орудует в этих "говорильнях"? Люди негодные, безнравственные, между которыми видное положение занимают лица, не живущие со своими семействами, предающиеся разврату, помышляющие лишь о личной выгоде, ищущие популярности и вносящие во все всякую смуту.
Потом открылись новые судебные учреждения, новые "говорильни", говорильни адвокатов, благодаря которым самые ужасные преступления, несомненные убийства и другие тяжкие злодеяния остаются безнаказанными.
Дали, наконец и свободу печати, этой самой ужасной "говорильне", которая во все концы необъятной земли Русской, на тысячи и десятки тысяч верст, разносит хулу и порицает на власть и сеет между людьми мирными и честными семена раздора и неудовольствий, разжигает страсти, побуждает народ к самым ужасным беззакониям.
И когда, Государь, предлагают учредить по иноземному образцу новую верховную говорильню? Теперь, когда прошло лишь несколько дней после совершения самого ужасного злодеяния, никогда не бывавшего на Руси, когда по ту сторону Невы, рукой подать отсюда, лежит в Петропавловском соборе непогребенный прах благодушного Русского царя, который средь бела дня растерзан Русскими же людьми.
Я не буду говорить о вине злодеев, совершивших это ужасающее, беспримерное в истории преступление. Но и все мы, от первого до последнего, должны каяться в том, что так легко смотрели на совершавшееся вокруг нас; все мы виноваты в том, что, не смотря на постоянно повторявшиеся покушения на жизнь общего нашего благодетеля, мы в бездеятельности и апатии нашей не сумели охранить праведника.
На нас всех лежит клеймо несмываемого позора, павшего на Русскую землю. Все мы должны каяться".