Начав боевые действия на севере штата Шан, три этнические группировки надеялись дать мощный импульс антиправительственной борьбе по всей Мьянме
27 октября 2023 года три вооруженные этнические группировки заявили о начале «операции 1027» - наступательных действиях на севере штата Шан.
Группировки этнических ракхайнцев (АА), палаунов или та-ангов (TNLA) и мьянманских китайцев (MNDAA), входящие в «Альянс тройственного братства», в появившемся в тот же день своем совместном заявлении сообщили о том, что эта операция имеет три цели.
Во-первых, упрочение контроля над территориями и защита гражданского населения, а также разгром подразделений вооруженных сил и союзных с ими этнических ополчений.
Во-вторых, свержение «деспотической военной диктатуры».
И, в-третьих», борьба с центрами телекоммуникационного мошенничества вдоль китайской границы.
Первая цель не стала новостью: MNDAA давно желает вернуть контроль над территорией Кокан у китайской границы, которого она лишилась в 2009 году, TNLA хочет иметь свой «штат Та-анг», который существовал бы в рамках Мьянмы на конфедеративных принципах (как и расположенный чуть восточнее неподконтрольный властям в Нейпьидо самопровозглашенный «Объединенный штат Ва»), а АА стремится получить в свое распоряжение западный штат Ракхайн, который также входил бы в состав единой Мьянмы на принципах конфедерации.
Эти три группировки уже предпринимали подобные скоординированные вооруженные операции в 2015 и 2016 годах, поэтому декларируемая ими цель получения контроля над территориями, которые они считают «своими», не стала новостью. Однако, заявления о свержении нынешней власти в стране и о борьбе с кибермошенничеством – это, без сомнений, свежие сюжеты пропагандистского творчества «Альянса тройственного братства». Но именно они как раз и помогают понять логику действий лидеров этих трех группировок, начавших «операцию 1027».
Квадрат боевых действий
Если верить сообщениям многих ведущих западных СМИ, «операция 1027» представляет собой «масштабное наступление» на севере Мьянмы», в результате которого, как писала Би Би Си, «альянсу удалось захватить десятки городов» на севере штата Шан.
На самом же деле, территории севере штата Шан, которые спустя два с половиной месяца условно контролируют группировки, ограничены четырехугольником на северо-востоке штата размером примерно 120 на 60 километров (Кокан с прилегающими районами), и к юго-западу от них – еще двумя небольшими анклавами вокруг городов Намсхан и Нонгкхио (части условного «штата Та-анг»). Это при том, что протяженность всей Мьянмы более 2000 километров с севера на юг, и почти 1000 километров с запада на восток. То есть, это, по сути, те же территории, на которых вооруженные группировки привычно топтались в 2015 и 2016 годах.
При этом, MNDAA и TNLA, похоже, не стремятся к захвату городов как таковых, и контроль за населенными пунктами для них – своего рода приятный бонус к захваченным рядом с ними военным лагерям. Есть лишь два города, которые группировки изначально рассматривали как самоцель – это Лауккай, столица Кокана, и Намсхам, главный город предполагаемого «штата Та-анг», который в 18-19 веках был резиденцией правителя (саопха) та-ангского княжества Тонгпенг. Намсхан группировке TNLA удалось захватить в декабре 2023 года, а контроль над Лауккаем MNDAA установила в начале января 2024 года. 1 января 2024 года группировка TNLA сообщила о захвате шестого города на севере штата Шан – им стал Монгнго с населением в 2,5 тысяч человек. Еще два города, Куткай и Тейнни (Схенви) можно считать условно контролируемыми TNLA.
Группировки «Альянса тройственного братства» также отчитались о захвате на этих территориях более трех сотен аванпостов вооруженных сил. Но, при всей кажущейся масштабности этой цифры, для захвата таких объектов не нужно было ни особой доблести, ни воинского мастерства. Эти аванпосты чаще всего представляли собой заставы в виде будочек с двумя-тремя спальными местами и огневыми позициями для применения стрелкового оружия в виде мешков с песком, выложенных буквой «П». На них обычно дежурило несколько солдат старшего возраста, и основной их целью было скорее наблюдение за ситуацией и обеспечение «эффекта присутствия» мьянманских военных, чем вооруженное противодействие. Причем, около 250 таких аванпостов находились на территории Кокан – полосе вдоль китайской границы длиной около 70 километров и шириной не более 20 километров.
Главная же цель вооруженных группировок – контроль над дорогами к китайской границе, который уже позволил им фактически остановить поток товаров в Китай и из Китая. И если для китайских властей приграничная торговля с Мьянмой – это капля в море общего внешнеторгового оборота, то для властей Мьянмы она дает до 40 процентов валютной выручки страны, что сегодня, в условиях жестких американских санкций против государственных финансовых институтов Мьянмы, является достаточно критическим фактором для нынешних властей в Нейпьидо.
Позиционное противостояние
Такие локальные боевые действия не имели бы особого смысла, и закончились бы для вооруженных группировок с тем же результатом, как это было в 2015 и 2016 годах, если бы не новая политическая реальность, возникшая в Мьянме после смены власти в феврале 2021 года.
Сегодня к нескольким крупным этническим формированиям, на протяжении десятилетий противостоящим центральным властям, добавились новые действующие лица – группировки «Сил народной обороны» (PDF), состоящие преимущественно из молодых бирманцев, не согласившихся с приходом к власти военных и объединившихся для вооруженного противостояния нынешнему правительству. Кроме того, активизировали свои действия некоторые этнические формирования по периферии страны – в первую очередь, в западном штате Чин и в восточном штате Кая.
Сложно представить себе боевиков «Тройственного братства», марширующих колоннами на Нейпьидо. По оценкам, общая численность боевиков, задействованных на севере штата Шан в «операции 1027», не превышает 15-20 тысяч человек. Этого хватает для боевых действий на территориях Кокан и условного «штата Та-анг», при том, что некоторые города там до сих пор контролируют вооруженные силы. И хотя MNDAA объявила в занятых этой группировкой районах тотальную мобилизации всех жителей старше 16 лет, гражданские рекруты вряд ли усилят ее боевую мощь – это при том, что на территории Кокан живет всего около 150 тысяч человек.
Цель «операции 1027», как заявляют ее организаторы, состояла в другом. Она должна была послужить катализатором выступлений вооруженных группировок по всей Мьянме и вызвать критическое перенапряжение вооруженных сил, вынужденных отражать атаки сразу на нескольких направлений. И как результат этого – привести к «падению фашистской военной диктатуры».
Координация действий с другими этническими группировками Мьянмы, судя по всему, действительно была широкой. Через две недели после начала боевых действий на севере штата Шан боевики в восточном штате Кая начали свою «операцию 1111» по захвату столицы этого региона, города Лойко. Понятно, что если бы боевикам удалось получить контроль над главным городом одного из четырнадцати регионов Мьянмы, это оказало бы деморализующее воздействие на вооруженные силы.
Одновременно в середине ноября второй фронт в западном штате Ракхайн открыла группировка «Армия Аракана» («так называемая «операция 1113»), которой с ходу удалось захватить город Пауто и несколько постов пограничной полиции, а также начать боевые действия в районе Палетва штата Чин. Примерно в это же время отряды «Армия независимости Качина» (KIA) и находящиеся под ее оперативным командованием боевики PDF и AA захватили Колин в северо-западной провинции Загайн в 200 километрах от Мандалая – это первый город районного уровня, контроль над которым был потерян мьянманскими военными со времени смены власти в стране в феврале 2021 года. Примерно в то же самое время чинским группировкам удалось захватить небольшой город Рикходар у границы с Индией.
С тех пор прошло два месяца. Группировки в штате Кая до сих пор не установили полный контроль над Лойко. За город Пауто в штате Ракхайн и за военные аванпосты в районе Палетва штата Чин продолжаются бои, но на других направлениях у «Армии Аракана» в этом регионе серьезных продвижений нет. Колин в провинции Загайн до сих пор формально в руках вооруженных группировок, и подпольное правительство объявило о создании там «народной администрации» - правда, неясно, чем она там управляет, поскольку в городе почти не осталось жителей, и он находится в жесткой блокаде и под постоянными обстрелами вооруженных сил. Был еще всплеск активности каренской группировки KNU и ее прокси из PDF около городов Моун и Кокарейк, а также вдоль трассы, ведущей к границе с Таиландом, но и там боевые действия постепенно потеряли свою интенсивность.
По сути дела, сопутствующие «операция 1027» вооруженные акции других группировок сейчас вступили в стадию вязкого позиционного противостояния мьянманским военным. И надежды на то, что им удастся достичь новых серьезных успехов в масштабах всей страны, вряд ли воплотятся в реальность.
Философия вооруженной оппозиции
Самое неблагодарное дело при исследовании мьянманской вооруженной оппозиции – искать в ней чьи-то «руки» внешнего манипулятора, хотя и есть соблазн объявить ту или иную группировку, например, «прокитайской» или «проамериканской». На самом деле, каждая из оппозиционных группировок, включая бирманские, основана на жестком национализме, и внешние игроки для них существуют лишь как инструмент для достижения цели.
Даже когда после смены власти в феврале 2021 года участники протестов оклеивали Янгон фотографиями Байдена, призывая США задействовать механизм R2P («обязанность защищать») и ввести в Мьянму войска на помощь гибнущей демократии, они совсем не предполагали, что американцы будут что-то кому-то диктовать – они просто восстановят у власти кого надо и уберутся восвояси.
Примером для такого цинично-прагматического подхода при использовании внешних сил всегда был национальный герой бирманцев Аун Сан: в борьбе за независимость Бирмы он, при всех своих левых и даже коммунистических симпатиях, сначала пошел на сделку с империалистической Японией, союзницей фашистской Германии, а затем, когда соотношение сил изменилось, вступил в тайные переговоры с англичанами. Но тот же Аун Сан показал и «инструментальность» поддержки внешних сил: после того, как его бирманские боевики из наспех созданной в Таиланде «Армии независимости Бирмы» в начале 1942 года при помощи японских войск перешли границу, они начали вырезать оказавшиеся на их пути каренские деревни, решая собственные задачи мести представителям народа, который оказался более лояльным к англичанам.
Именно по этой же причине нынешние этнические группировки Мьянмы не считают «своей» Армию спасения рохинджа Аракана (ARSA), из-за вооруженных акций которой и ответа на них мьянманских силовиков случился массовый исход рохинджа из штата Ракхайн в Бангладеш в 2017 году. Одна из причин – управление и финансирование этой группировки производится из-за рубежа (две другие претензии – она возникла не на этнической, а на религиозной основе, и ее боевики не отграничивают себя от гражданских лиц, в том числе не носят военную форму, а растворены в обществе). Для мьянманских этнических группировок зависимость от зарубежных спонсоров – это и есть один из главных маркеров, отделяющих своих от чужих.
Именно поэтому в Мьянме нет «проамериканских» или «прокитайских» этнических формирований. Они лишь пытаются использовать в своих целях те внешние силы, до которых им легче дотянуться. Конечно, в любой стране те, кто кажутся марионетками внешних сил, обычно имеют свою степень автономии, но в Мьянме, которая до недавних времен на протяжении десятилетий была отгорожена от внешнего мира и замкнута на самой себе, это принцип возведен в абсолют.
Еще одно неписанное правило мьянманских вооруженных группировок состоит в том, что у каждой из них есть «прописка» - территория, которую она считает своей. Это, конечно, не исключает конфликты между такими группировками за тот или иной населенный пункт или район (что иногда бывает, учитывая этническую чересполосицу Мьянмы, или, например, при наличии нескольких группировок, претендующих на право представлять одну и ту же национальную группу – как в штатах Шан и Чин), но в целом такое правило неукоснительно соблюдается. И если группировка заходит на «чужую» территорию, то она это может сделать только после формального согласия другой группировки, которая на этой территории «прописана». Или, как вариант, она должна способствовать созданию на этой территории дружественной себе этнической группировки, которая со временем бросит вызов тамошних хозяевам.
Ракхайнская группировка «Армия Аракана», член «Альянса тройственного братства», когда-то была создана на территории «Армии независимости Качина» (KIA) и долго использовалась ей как вспомогательная сила в боевых операциях – например, для отвлекающих ударов. А сегодня АА - это уже крупное самостоятельное формирование, стремящееся установить контроль над западным штатом Ракхайн, но при этом по-прежнему дружественное своему прежнему качинскому «патрону» и сохраняющее свой главный штаб и учебный центр около Лайзы – главного города контролируемой KIA территории в штате Качин.
«Боевой кордебалет» этнических группировок
Точно такая же логика присутствовала у этнических формирований когда они начали обучать молодых бирманцев из PDF. Все это делалось под лозунгами «борьбы с террористической хунтой», но на самом деле их расчет был гораздо более простым и циничным: лидеры этнических группировок понимали, что если бирманцы начнут убивать друг друга, то победителю этой схватки, ослабленному предшествовавшей изнурительной борьбой, будет легко ставить любые условия.
Наиболее преуспели в вооружении и обучении отрядов PDF две крупнейшие этнические группировки, противостоящие вооруженным силам – качинская KIA и каренская KNU. Сегодня боеспособные группировки PDF фактически остались только около штатов Качин и Карен, и они, несмотря на кажущуюся самостоятельность, ведут все свои крупные боевые операции под жестким контролем KIA и KNU и при тесном взаимодействии с ними. По сути, эти отряды PDF являются прокси этнических группировок, действующих на бирманских территориях. Уже упоминавшийся захват города Колин в граничащей со штатом Качин бирманской провинции Загайн был осуществлен в первую очередь силами KIA и AA, а их прокси из PDF были на «боевых подтанцовках». Но, по неписанным правилам, флаг над этой «освобожденной территорией», где в основном живут этнические бирманцы, по определению не должен быть качинским или ракхайнским.
Кстати, под крылом у MNDAA и TNLA есть тоже свои вооруженные и обученные карманные отряды PDF, а также бирманской группировки BPLA, претендующей на преемственность от боевых отрядов Компартии Бирмы. Они небольшие, и их можно использовать только для локальных партизанских целей. Но и эти цели могут представлять серьезную угрозу для мьянманских военных – например, совсем рядом с территорией, которую TNLA считает своей, находится Мандалай, второй по величине город страны. Собственно, TNLA уже отметилась вооруженными акциями на северо-востоке провинции Мандалай – в том числе в Могоке, где есть много та-ангских деревень.
Формально, конечно, большинство группировок PDF действуют под эгидой подпольного правительства (NUG) страны. Но деятели этого самоназначенного органа власти Мьянмы, в основном находящиеся за рубежом, признают тот факт, что такие группировки «по согласованию с NUG» находятся под оперативным контролем этнических формирований. То есть, никто не скрывает, что подпольное правительство на деле ничего не контролирует и ничем не управляет, а преуспело лишь в самопиаре и в международном фандрайзинге «на революцию».
Однако, NUG, при всей своей никчемности, похоже, сумело найти свое место в политическом раскладе Мьянмы. В его составе есть деятели, говорящие правильные слова о демократии и федерализме, имеющие ученые степени, знающие как завязывать галстук и что говорить в приличном обществе. В это правительство, в соответствии западными представлениями об инклюзивности и толерантности, включены этнический рохинджа и открытый представитель ЛГБТ. Зато этнические формирования с их массовыми внесудебными казнями, повсеместными нарушениями прав человека, а иногда и масштабным наркобизнесом – это такие партнеры, которым не всякий западный чиновник рискнет публично пожимать руки.
Поэтому NUG для Запада – удобная прокладка для коммуникации с «силами сопротивления» Мьянмы. И оно же, по их раскладам, если гипотетически «хунта перенапряжется и рухнет», должно будет хоть как-то заполнить вакуум власти на бирманских территориях центра страны.
Для этнических группировок, при всем их достаточно настороженном, а иногда и презрительном отношении к этой структуре, действующей в основном за пределами Мьянмы, такой вариант тоже вполне приемлем: бирманские провинции – территории не их «прописки», а перспектива иметь на них крайне слабое и критически зависимое от них в военном плане правительство полностью в их интересах. К тому же, «президентом» нынешнего NUG является этнический качин Дува Лаши Ла, а «премьер-министром» - карен Ман Вин Кхайн Тан.
Испорченные телефоны
Группировки «Альянса тройственного братства» традиционно поддерживают налаженные контакты с Китаем, поскольку действуют вдоль границы с этой страной и имеют многочисленных «этнических братьев» на сопредельной китайской территории. Больше того, MNDAA (как и контролирующая территорию рядом с Коканом «Армия объединенного штата Ва») – бывшие этнические формирования Компартии Бирмы, которой в свое время активно помогал Пекин.
Это обстоятельство заставляет группировки искать одобрение (пусть и молчаливое) своих действий у Китая, обещая в случае успеха стабильность вдоль границы и учет его интересов. При этом, их взаимодействие с Китаем часто похоже на то, как хвост пытается вилять собакой. Например, свою попытку вернуть контроль над Коканом в 2015 году MNDAA предприняла в самый разгар празднования Нового года по восточному календарю – и телезрители КНР, видя по телевизору в праздничные дни толпы несчастных китайских беженцев из Мьянмы, активно призывали руководство своей страны сделать все, чтобы остановить наступление бирманской армии.
А одной из заявленных целей «операции 1027» было решение чувствительной для Китая проблемы искоренения синдикатов телекоммуникационного мошенничества вдоль китайской границы. Пекин давно требовал от руководства Мьянмы принять против них действенные меры, но в Нейпьидо ограничивались лишь символическими акциями.
Основная причина этого заключалась в том, что подобной деятельностью в Мьянме чаще всего занимались союзные с мьянманскими военными этнические группировки, получившие статус Сил пограничной стражи (BGF). Именно такая группировка BGF, в 2009 году отколовшаяся от MNDAA, контролировала Кокан, где, по некоторым данным, в индустрии телекоммуникационного мошенничества было задействовано не менее 20-30 тысяч человек.
А вторая причина, судя по общению с мьянманскими дипломатами, состояла в том, что в Нейпьидо недооценивали серьезность этой проблемы для Китая и считали, что Пекин использует тему мошеннических синдикатов вдоль границы исключительно как аргумент для последующего торга на совсем другом направлении – например, для выбивания уступок со стороны Мьянмы при реализации в этой стране китайских проектов. А получив свое, китайцы умерили бы риторику борьбы с телекоммуникационным мошенничеством.
Конечно, китайцы не были бы китайцами, если бы не использовали эту проблему для политического торга, но это не умаляет ее чувствительность и значимость для Пекина. В СМИ КНР говорится, что мошенничество в сфере телекоммуникаций, центры которого действуют в Юго-Восточной Азии, уже нанесло обычным китайским гражданам ущерб на сумму более 40 миллиардов долларов – это огромная цифра даже для такого гиганта как Китай. Кроме того, множество иностранцев, привлеченных объявлениями о хорошей работе и высокой зарплате, оказались в мошеннических центрах региона на положении рабов – по данным ООН, число таких людей достигло 120 тысяч. Причем, большинство из них составляли граждане Китая, у которых дома остались родные и близкие, обеспокоенные их судьбой. И эти люди не молчали, создавая известное общественное напряжения и призывая руководство страны принять решительные меры по освобождению тех, кто удерживался в центрах телекоммуникационного мошенничества.
«Чистый эксперимент» Китая
При этом, у Пекина появилась возможность поставить своего рода «чистый эксперимент», потребовав решить проблему телекоммуникационных мошенников одновременно от формально подконтрольных Нейпьидо властей Кокана и от лидеров самопровозглашенного «штата Ва».
После того, как китайские власти выписали ордера на арест двух высокопоставленных чиновников самопровозглашенного «штата Ва», входивших в ближайшее окружение его лидера Бао Юсяна, и вдобавок задержали находившегося в КНР заместителя командующего группировки «Армия объединенного штата Ва», который оказался племянником Бао Юсяна, руководство этой территории все поняло правильно и начало тысячами выдавать Китаю не только подозреваемых в телекоммуникационном мошенничестве, но и всех китайцев, у кого были проблемы с законностью пребывания в «штате Ва».
А вот реакция властей Кокана на призывы Пекина выдать организаторов преступного бизнеса оказалась довольно вялой. Даже когда китайские власти фактически заманили делегацию влиятельных бизнесменов из Кокана на деловой форум в провинции Юньнань и там арестовали 11 из них, тамошние власти выдали Китаю лишь 377 человек, среди которых не было ни одного организатора синдикатов телекоммуникационного мошенничества.
Больше того, 20 октября охранники мошеннического комплекса около Лауккая, имевшего отношение к одной из четырех главных семей Кокана, клану Мин, якобы при попытке к бегству застрелили группу китайцев и тайцев (китайские СМИ называли разные цифры - от 60 до 90 человек). При этом, сообщалось, что среди убитых оказались внедренные в преступный синдикат тайные агенты силовых структур КНР, и члены клана Мин, знавшие об этом, по сути целенаправленно с ними расправились. Вся эта скверная история выглядела как пощечина Китаю.
То есть, демонстративная неуступчивость подконтрольных Нейпьидо властей Кокана резко контрастировала с покладистостью руководства зависимого от Китая «штата Ва». И сложно сказать, не возникло ли у Пекина устойчивое убеждение в том, что с Коканом под контролем MNDAA и с новым «штатом Та-анг» ему будет легче решать вопросы безопасности границ и защиты собственных интересов, чем с властями в Нейпьидо.
Именно в этот момент вооруженные группировки «Альянса тройственного братва», по их собственному признанию, инициативно пообещали Пекину решить проблему телекоммуникационного мошенничества. Как сообщил в интервью японской NHK представитель TNLA (правда, потом поспешно отозвавший это свое признание), Китай дал на начало «операции 1027» свое молчаливое одобрение.
Погонишься за малым – упустишь большое
В середине декабря в Куньмине при посредничестве Китая прошел первый раунд переговоров между представителями группировок «Альянса тройственного братства» и властей Мьянмы. Согласно сообщениям СМИ, на переговорах MNDAA потребовала, чтобы военные Мьянмы покинули Лауккай, и заявила о готовности обсуждать вопросы гуманитарного коридора для ухода из этого города местных жителей, в том числе чиновников мьянманских властей. Другими темами на переговорах были разблокирование торговых путей с Китаем, обмен пленными, искоренение центров кибермошенничества и выдача Китаю их организаторов.
В западных СМИ писали о том, что переговоры стали возможны после того, как Китай начал выкручивать руки представителям зависимых от него трех вооруженных группировок, требуя от них прекратить боевые действия. Больше того, когда выяснилось, что после переговоров боевые действия несколько раз возобновлялись, эти СМИ откровенно злорадствовали по поводу того, что у Китая «ничего не получилось».
В действительности, однако, ситуация гораздо сложнее и интереснее, чем ее пытаются представить на Западе.
Сам факт переговоров говорит о том, что «операция 1027» потеряла динамику и прекратилась в позиционное топтание на месте. И если на территории условного «штата Та-анг» TNLA время от времени достигает некоторых тактических успехов, а Кокан со взятием Лауккая полностью перешел под контроль MNDAA, то на всей остальной территории страны (кроме, пожалуй, районов, где действует ракхайнская группировка АА) импульс от «операции 1027», похоже, постепенно угасает. А это значит, что скоро у военных появится возможность сконцентрировать свои силы на севере штата Шан и начать там более активные действия. Именно поэтому группировки понимают, что договариваться им надо уже сейчас, и периодические возобновления и прекращения огня – это не более чем попытки занять на переговорах более сильную позицию.
Китай также заинтересован в таких переговорах. Если беженцев из Кокана удалось перенаправить на территорию «штата Ва», тем самым избежав лишних проблем для Пекина, то заблокированные торговые пути и периодически залетающие из Мьянмы на сопредельную китайскую территорию снаряды продолжают негативно сказываться на жизни тамошних местных сообществ. При этом, своих целей Китай уже фактически добился: большинство крупных мошеннических центров на приграничной территории Мьянмы перестало существовать, а активность оставшихся резко пошла на убыль. Власти Мьянмы проявляют готовность к активному сотрудничеству с китайской стороной, и в середине ноября задержали и передали Китаю представителей уже упоминавшегося коканского клана Мин (сам глава клана, Мин Сюэчан, по сообщениям мьянманских СМИ, предпочел покончить с собой при аресте).
А 10 декабря китайская полиция выдала ордера на арест еще десяти членов руководства коканских BGF, без которых центральное правительство Мьянмы не способно контролировать эту территорию. Передача этих людей китайской стороне означала бы политическую сдачу Кокана MNDAA и ее союзникам – впрочем, возможно, что Китай именно этого и добивается, а власти Мьянмы вынуждены принимать это как вынужденный компромисс. В конце концов, если MNDAA после рекомендаций китайских товарищей окажется более договороспособной и склонной к компромиссам, чем в 2009 году, когда вооруженные силы изгнали ее из Кокана, заменив на своих прокси из коканской BGF, то не все ли равно, какая из группировок правит в Лауккае.
Но, судя по всему, главной причиной, по которой Китай начал активные посреднические усилия, стала та высокая степень координации, с которой другие антиправительственные группировки Мьянмы своими вооруженным действиями в других регионах страны поддержали «операцию 1027». А если учесть тот факт, что среди этих группировок есть структуры, напрямую завязанные на NUG и на страны Запада, то получается, что Китай, поощряя зависимые от него группировки на решение важной для него, но локальной проблемы телекоммуникационного мошенничества, способствует усилению тех сил, которые нацелены на реализацию неблагоприятного для него сценария смены власти в Мьянме. То есть, де-факто поощряя действия по созданию дружественной и комфортной буферной зоны вдоль своей границы, Китай в итоге рискует потерять свое влияние на остальной части страны.
В этих условиях переговоры не могли не начаться, хотя понятно, что до существенного прорыва на них еще очень далеко. Каждая сторона пытается с максимальной выгодой продать свои успехи и нивелировать неудачи. И если группировки говорили о захваченных ими городах и военных базах, то представитель властей Мьянмы генерал-лейтенант Мин Найн прямо угрожал им, что территории, деревни и города под их контролем «никогда не будут мирными», и что вооруженные силы продолжат наносить по ним постоянные авиаудары и использовать против них «самое современное оружие».
Новые реалии
Для специалистов по Мьянме «операция 1027» не является чем-то качественно новым. Как уже отмечалось, схожие события по такому же сценарию с участием тех же самых группировок случались на севере штата Шан и раньше.
Отличительные черты нынешнего эпизода вооруженного противостояния «Альянса тройственного братства» и вооруженных сил – в том, что группировки стали сильнее, организованнее, приобрели свой «военный кордебалет» в виде обученных ими боевиков PDF и получили в свое распоряжение более современные виды вооружения (лидер Мьянмы старший генерал Мин Аун Хлайн заявил в одном из своих выступлений, что на начальном этапе «операции 1027» группировки использовали 25 тысяч дронов, сбрасывавших бомбы).
Но главное – возросла степень координации и взаимодействия трех группировок с другими антиправительственными силами Мьянмы вне зависимости от того, клиентелой каких внешних игроков они являются. И это достаточно новое явление для Мьянмы, хотя понятно, что в случае исчезновения общего врага в виде вооруженных сил такая идиллия во взаимоотношениях антиправительственных сил тут же закончится.
Для Мьянмы нынешний конфликт это, к сожалению, элемент той нормальности, в которой страна пребывает с момента обретения независимости, и никакого качественного отличия от предыдущих эпох в нем не присматривается. Никакое «федеративное» или «демократическое» устройство страны эти проблемы не решит, а скорее их усугубит, и тем более нынешние события не означают, что Мьянма вот-вот развалится на части, или что «хунта немедленно рухнет». Ричард Хорси, специалист по Мьянме в брюссельской International Crisis Group, констатировал: «Не существует прямой зависимости от проблем на поле боя где-то вроде Северного Шана до краха режима. Они делали это в течение 70 лет, ведя очень трудные сражения на довольно значительных участках Мьянмы, и, тем не менее, это не привело к военному коллапсу».
На таком фоне весьма нелепо выглядят рассуждения некоторых российских экспертов о неминуемом развале Мьянмы, и даже о том, что нужно спасать ее дружественный режим по сирийскому сценарию, а главное - что Китай почему-то непременно будет рад помочь России в осуществлении этой затеи.
Но, во-первых, никто Россию об этом не просил, а во-вторых, любая попытка прямого иностранного вмешательства в такой специфической стране как Мьянма по определению ни к чему хорошему не приведет, и на этом фоне Афганистан для ее инициаторов покажется невинной детской забавой. Это очень хорошо понимают и китайцы, и американцы, предпочитающие работать с разными сторонами гражданского противостояния этой страны в режиме удаленного доступа.
Больше того, мьянманские дипломаты со ссылкой на свои беседы с китайскими коллегами, в частных разговорах прямо говорят, что Пекин не в восторге от российской политики по отношению к Мьянме.
Китай спокойно относится к взаимодействию двух стран в экономической сфере – Россия ему здесь не конкурент, но при этом она оттягивает на себя часть оппозиционного негатива, связанного с «поддержкой хунты», который в ином случае целиком достался бы ему. Однако сотрудничество двух стран в политической и военной областях, судя по всему, вызывает у Китая некоторое раздражение. По сути, Россия лишает Китай роли монопольного покровителя мьянманских властей на мировой арене, тем самым делая их менее сговорчивыми при обсуждении широкого круга вопросов двустороннего взаимодействия. Плюс к этому, Китай хотел бы продавать Мьянме больше вооружения, и в этой сфере именно Россия для него главный конкурент.
Сразу после начала «операции 1027» оппозиционные мьянманские издания, а вслед за ними западные СМИ восторженно писали о «поворотном моменте» и «коренном переломе» в мьянманской ситуации, и о том, что вооруженные группировки вот-вот пойдут колоннами на Нейпьидо, «свергать хунту». И если для оппозиции, которая уже третий наступивший год объявляет «последним годом для хунты» и «годом победы революции», такие тезисы являются частью ее пропагандистской войны, то странно видеть подобные пассажи в изданиях, которые считают себя солидными.
Впрочем, сейчас в западных СМИ уже предпочитают писать не о «коренном переломе», а о том, что «хунта перешла к обороне» - тем самым признавая, что мьянманские военные, пусть и не без потерь, сумели в масштабах всей страны стабилизировать ситуацию в рамках той самой нормальности, которая существует в Мьянме на протяжении многих десятилетий и, вероятнее всего, продолжит свое существование в обозримом будущем.
А пока – подпольное правительство Мьянмы, видимо, вдохновленное первоначальной позицией Китая по отношению к «операции 1027», в первый день нового года внезапно выпустило документ, в котором поддержало принцип «одного Китая» и дружбу «паупхо» («близкородственную») между двумя странами. При этом, оно выразило готовность бороться с трансграничной преступностью «включая онлайн-мошенничество и азартные игры, торговлю людьми и деятельность, связанную с наркотиками».
Похоже, появился еще один хвост, который претендует на то, чтобы вертеть собакой.