Сегодня я расскажу тебе, мой слушатель, о меде поэзии – я затрагивал эту тему, но вскользь, упоминая обряд смешения слюны, который закончился появлением мудрого Квасира. Теперь же пришло время рассказать эту интересную историю полностью, поверь, она того стоит.
Помнишь, я рассказывал о распре между асами и ванами по поводу попытки асов прикончить олицетворение алчности Гулльвейг? Ну так вот, подравшись, ребята решили, что раз убить Гулльвейг с концами не удалось, то и ссориться больше ни к чему, – гораздо проще помириться и жить в мире, тем более что для этого прекрасного действа особо ничего и не надо, лишь только поплевать в чашу – именно так происходил обряд смешения слюны, который практиковался достаточно долго скандинавами и упомянут во многих книгах и даже показан в некоторых фильмах. В "Тринадцатом воине", например:). И каково же было удивление богов, когда из чаши вылез Квасир – мудрейший из людей, который знал ответы на все вопросы. Вылез, отряхнулся да и почапал по свету, отвечая на все задаваемые ему вопросы и таким образом обучая людей. И все бы было хорошо, но двое алчных двергов позавидовали его мудрости и пожелали обладать ею всей без посредника Квасира.
А потому братцы-гномы, Фьялар и Галар, заманили его к себе в пещеру и ночью вероломно убили спящим. Кровью Квасира они наполнили три сосуда: котел Одрёрир, или Вдохновение, и сосуды Сон – Искупление, и Бодн – Жертвоприношение. А так как кровь пить вчистую могут не только лишь все, чай не упыри, карлики смешали кровь с медом и травами и изготовили напиток, приводящий дух в возбуждение, а тот, кто пробовал его, возносился к горним высотам чувств на крыльях парящей души... Во завернул:). В общем, хаванувший медку начинал сыпать рифмами, играть на всем, что издает хоть какие-нибудь звуки и петь так, что птицы от зависти убивались об стены, и потому хорошо, что отведать напитка мог далеко не каждый – мало кто мог это делать, как говаривал Кличко. Карлики же были жадными, как свиньи, и даже не попробовав то, что получилось, решили спрятать мед в потайном месте, а сами почапали по своим делам, оставив вкусненькое на потом. Но поскольку парнями они были беспринципными, вскоре накуролесили похлеще дело, чем убийство Квасира: отойдя не очень далеко от спрятанного меда, дверги наткнулись на спящего великана Гиллинга, и сбросили его с крутого берега в море, где тот и утонул (По другой версии, ребятки пригласили великана на рыбалку, дав тому дырявую лодку, которая вместе с ним вскоре и затонула). Увидев дом великана, два мерзких коротышки заметили в нем великаншу, жену Гиллинга и решили, что свидетели или родственники потерпевшего им ни к чему, а потому один из них забрался на крышу дома, затащив с собой огромный жернов, а второй отправился сказать новоиспеченной вдове об изменении ее статуса. Вдова такой новости закономерно не обрадовалась и выскочила из дома, чтобы достойно оплакать останки мужа – великаны иногда вполне приличные ребята, об этом дальше, – и тут ей на голову и был сброшен жернов, убивший великаншу наповал. Такой беспредел не остался незамеченным – опустевший дом нашел брат Гиллинга, Суттунг, который отправился по следам убийц и настиг их, – схватив карликов своей огромной рукой, он отнес их на скалу далеко в море, где решил оставить и с удовольствием понаблюдать, как они погибнут в муках во время прилива. Но те взмолились о пощаде, пообещав отдать Суттунгу мед как виру – выкуп за убитых сородичей – сразу, как только он привезет их на берег. Тут уж схитрить не удалось и дверги отдали мед Суттунгу, который наказал своей дочери Гуннлед охранять его неусыпно и строго, не дозволяя ни богам ни смертным пробовать его. Гуннлед отнеслась к воле папы крайне ответственно и увезла три сосуда в пещеру в горах, где практически неотлучно караулила их. Но не думала она, что хоть и скрыла от глаз всех, включая Одина, сосуды с медом в пещере, их увидят бдительные посланцы Всеотца, вороны Хугин и Мунин. Один к тому моменту уже успел узнать силу рун и испить воды из источника Мимира, а потому мигом догадался, что за сила таится в напитке и возжелал во что бы то ни стало завладеть им. Одев свою старую шляпу и плащ цвета облачного неба, Один отправился в путь. По пути в Ётунхейм, он увидел поле, на котором девять жуткого вида рабов заготавливали сено, а увидев, что косы их притупились, предложил их наточить, на что рабы с жаром согласились. Достав из-за пазухи точило, Один стал затачивать косы, да так умело, что незадачливые работники стали просить его подарить им точило. Всеотец бросил точило через стену, огораживающее поле, и все девятеро додиков разом бросились за ним, поранив наточенными косами друг друга в суматохе. От боли и желания завладеть камнем, они начали бой между собой и в битве полегли все, – хорошо наточенная коса – страшное оружие, чешские гуситы подтвердят. Один же продолжил путь и вскоре пришел к дому великана Бауги, брата Суттунга, который радушно его принял и между делом сообщил, что опечален, потому как нашел своих помощников на поле мертвыми. Один, назвавшись в этот раз Бельверком, Злодеем, пообещал выполнить работу за девятерых в обмен на глоток меда Суттунга. Бауги понимал, что распоряжаться братовым добром не может, но надеялся как-нибудь выкрутиться – самое главное сена заготовить, а там авось пронесет, и согласился на сделку. Бельверк работал не покладая рук все лето, убрав все, что представляло хоть какую-нибудь хозяйственную ценность до осенних дождей, и в начале зимы предстал перед незадачливым хозяином с требованием платы... Тут Бауги засмущался и забормотал, что попросить брата о таком вряд ли осмелится, но попробует добыть мед хитростью. Собравшись, деловые наши парни отчалили в горы, где жила Гуннлед, но не нашли способа пробраться в пещеру и Один решил испробовать последний способ: достав свой бурав, звавшийся Рати, Один велел ётуну пробурить скалу, сделав отверстие через которое он мог бы пробраться к красавице-великанше. Бауги начал сверлить скалу, но сомнения и угрызения совести стали грызть его так, как если бы Рати ввинчивали ему в одно место, а потому решился он на хитрость – недобурить отверстие, а когда Один заберется в него, запечатать его там или убить буравом, если тот попытается выбраться. Сказав, что работа выполнена, наш хитрец вытащил бурав, но Один решил проверить работу, прежде чем предпринимать необратимое действие и дунул в отверстие, камешки из которого полетели ему в лицо и бороду. Протерев глаза и вытряхнув мусор из бороды, Всеотец вежливо, но твердо попросил Бауги не филонить и делать то, что обещано, а тому пришлось подчиниться. И вот, проверив выполненную работу, Один превратился в змею и пополз по тоннелю с такой скоростью, что Бауги, метнувший вслед ему бурав, промахнулся. Пролезший в пещеру Один принял свой прежний вид, предстал перед офигевшей от одиночества Гуннлед и решил добиться ее любви, дабы та позволила ему по глотку из каждого из трех сосудов. Дядькой Один был красивым, статным, начитанным и неглупым, а потому долго ли сопротивлялось девичье сердце – не известно, но саги говорят, что три дня провел Бельверк-Один с Гуннлед, прежде чем она принесла ему три сосуда с медом из потайного места. Один, не будь дураком, в три глотка осушил все три сосуда, обернулся орлом и покружив над не ожидавшей такого поворота Гуннлед, отправился обратно в Асгард. Но будучи достаточно далеко от Асгарда, на середине пути примерно, наш, простите за вольность, бомбардировщик с грузом, обнаружил преследование – Суттунг почуял неладное, обнаружил пустые сосуды из-под меда, рыдающую дочурку и все понял. Обернувшись так же орлом, он бросился в погоню за похитителем и растлителем, а поскольку тот был несколько прегружен, то догонять его начал довольно скоро. Не ожидая истребительного прикрытия, Один напряг все силы, стремясь оторваться от преследования и успеть под защиту стен Асгарда до того, как его настигнет справедливый гнев Суттунга. Видимо, именно тогда он начал сбрасывать балласт через бомболюк:), – не хочется думать, что бомболюк ослаб со страху:), – и часть меда пролилась на землю, породив фиговых поэтов и Илью Лагутенко:). Боги со стен города наблюдали за погоней и как могли болели за Всеотца, а наиболее деятельные решили помочь с зенитным прикрытием – наволокли огромную кучу стружек и сухих веток, чтобы когда Один перелетит через стены, зажечь ее. План зенитчиков удался, и когда булькающий медом Один пролетел над стеной подобно фанере над Парижем, зажженный костер до небес опалил урылья Суттунга и тот дымясь, как сбитый "мессершмит", грянулся в огонь, сгорев дотла. Один же изверг мед в подготовленную богами чашу, из которой жадноватые ребята угощались сами, изредка удостаивая глотком нектара избранных, что после этого действа становились великими поэтами.
...Меду отведал
Великолепного,
Что в Одрерир налит.
Стал созревать я
И знанья множить,
Расти, процветая;
Слово от слова
Слово рождало,
Дело от дела
Дело рождало.
Старшая Эдда. Речи Высокого.
В благодарность за великий дар, люди назвали хвалебные песни именем бога, что принес вдохновение и поэзию в мир. Оды – песни Одина. Ну, так считалось когда-то:). А еще именно потому Один и считался покровителем поэзии и всех скальдов.
Хоть Один и обрел дар поэзии, он достаточно редко им пользовался – сказывалось многое знание, – но складывать висы умел как никто другой. Дар же этот предназначался для сына Одина, Браги, который, как он знал, скоро родится у брошенной им Гуннлед.
Браги родился в положенный срок, но бездыханным, словно бы мертвым, и безутешная мать упросила двергов изготовить в дар малышу золотую арфу, которую положили с ним вместе в лодку и отправили подземной рекой в Хельхейм. Но доплыв до царства Хель, тот внезапно сел в своем челне, ухватил арфу и запел песню жизни, возносящуюся в небеса и раскатывавшуюся в мрачном царстве мертвых так прекрасно и жизнелюбиво, что разгневанная дочь Ангрбоды почла за благо вернуть внезапно ожившего скальда обратно к живым, испугавшись того, что такие песни разрушат благостный мрак ее преисподней и пребаламутит смирный контингент:). Лодка плыла в верхние миры и вскоре достигла бесплодного берега, на который сошел взрослеющий не по дням, а по часам поэт. И там, где он шел с песней, распускались засохшие деревья, а мертвая земля покрывалась травой и цветами. Именно здесь, на сияющей весенним цветом земле, Браги встретил Идунн, – дочь Ивальди, сестричку мастеров-двергов, что изготовили золотые волосы Сив, – богиню вечной молодости, которой братья время от времени позволяли посещать землю и при приближении которой вся земля преображалась, зацветая. И совершенно естественно, что иначе и не могло случиться – эти два прекрасных существа полюбили друг друга и вместе поспешили в Асгард, где их с радостью приветствовал Один, который, увидев руны на языке скальда, прочел их и заявил, что тот станет небесным поэтом, слагателем песен и саг в честь богов и героев. Кстати, Браги был в почете у всех народов Северной Европы и в его честь поднимали тосты на всех пирах. Во время почитания, поднимался тост, вино подавалось в чаше, формой напоминавшей корабль (ох, напоминает нашу братину:), которая обходила гостей по кругу. А во время движения чаши, каждый отпивший говорил, что он совершит в этот год. Этот обычай связывают с английским вульгаризмом to brag – хвастать:).
История любви Браги и Идунн прекрасна и романтична, я скоро ее расскажу, как расскажу и о самой Идунн, которая вызывает искреннюю симпатию.