ПРЕДЫДУЩИЕ ЧАСТИ МИНИ-ЦИКЛА "Россия в 1839 году" - размышления о многом" - В ИЛЛЮСТРИРОВАННОМ КАТАЛОГЕ "РУССКIЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Вдоволь налюбовавшись картиною Максима Воробьёва "Лунная ночь в Петербурге" (кстати, именно 1839 года), предлагаю проследовать за нашим путешественником Астольфом де Кюстином к рубежам Российской Империи... Хотя, кажется, я поспешил. Переехав из Берлина в Любек, маркиз совершенно не торопится в варварскую Россию, неспешно предпочитая коллекционировать отзывы о ней, подобные тем, что даёт ему некоторый любекский трактирщик - человек, по всей вероятности наблюдательный и даже не без философской жилки:
- ... У них (т.е. "русских" - РРЪ) два выражения лица; я говорю не о слугах — у слуг лица всегда одинаковые, — но о господах: когда они едут в Европу, вид у них веселый, свободный, довольный; они похожи на вырвавшихся из загона лошадей, на птичек, которым отворили клетку; все — мужчины, женщины, молодые, старые — выглядят счастливыми, как школьники на каникулах; на обратном пути те же люди приезжают в Любек с вытянутыми, мрачными, мученическими лицами; они говорят мало, бросают отрывистые фразы; вид у них озабоченный. Я пришел к выводу, что страна, которую ее жители покидают с такой радостью и в которую возвращаются с такой неохотой, — дурная страна
Не станем уж пенять странствующему любомудру за вовсе не красящий его аристократизм "плюрализм мнений" доморощенного философа и за на удивление неумный вывод: впрочем, полагаю, мы ещё начитаемся и не такого! Посвятив добрых две трети очередной главы описаниям любезной его сердцу цивилизованной европейской натуры ("здешний пейзаж осеняет душу целительным покоем..."), де Кюстин наконец всходит на борт парохода "Николай I" и предаётся рассуждениям о зыбкой природе белых ночей.
- В этой части земного шара день — бесконечная заря, вечно манящая, но никогда не выполняющая своих обещаний. Эти проблески света, не становящегося ярче, но и не угасающего, волнуют и изумляют меня. Странный сумрак, за которым не следуют ни ночь, ни день!.. ибо то, что подразумевают под этими словами в южных широтах, здешним жителям, по правде говоря, неведомо. Здесь забываешь о колдовстве красок, о благочестивом сумраке ночей, здесь перестаешь верить в существование тех счастливых стран, где солнце светит в полную силу и творит чудеса. Этот край — царство не живописи, но рисунка. Здесь перестаешь понимать, где находишься, куда направляешься; свет проникает повсюду и оттого теряет яркость; там, где тени зыбки, свет бледен; ночи там не черны, но и белый день — сер. Северное солнце — беспрестанно кружащаяся алебастровая лампа, низко подвешенная между небом и землей
Отказать маркизу в известном изяществе пера мы не в силах. Да и с определением "царство не живописи, но рисунка", пожалуй, тоже можно согласиться. С буйством италианских или прованских красок мы тоже запросто можем вступить в состязание, но что касается природы северной, и - уж тем более - Петербурга, слово "графика" вполне может быть употребимо. Хотя... титульная нынешняя картина Максима Воробьёва, конечно, легко это опровергает. А вот Василий Садовников на иллюстрации ниже - наоборот, скорее союзен именно с графикой.
Далее следует невыносимо объёмное описание встречи де Кюстина с русским аристократом крайне либеральных воззрений князем К*** (в миру - П.Б.Козловским), в ходе которой скучающий Рюрикович, кажется, откровенно позабавился с принявшим его речи за чистую монету inostrantscem, высказывая тому почти крамольные и парадоксальные вещи, никак - в глазах маркиза - не вяжущихся с russkim aristokratom.
- АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. Чтобы пояснить - кто именно разыграл доверчивого маркиза, приведу цитату из воспоминаний о князе Козловском самого, пожалуй, главного и словоохотливого Свидетеля Эпохи - Петра Андреевича Вяземского. Полагаю, уж ему-то верить точно можно. "Частью шутя, но частью и с твердым убеждением он уверял, что ему определено на земле одно назначение, что он облечен одним призванием: что он послан был Провидением говорить. И в самом деле, кто имел случай слушать его, кто имел счастие испытать, сколько было силы, увлекательности и прелести в речи его, тот готов согласиться с ним, что он точно угадал призвание свое. Дар слова был в нем такое же орудие, такое же могущество, как дар поэзии в поэте, дар творчества в художнике. Оратор, не из тех, кому нужна трибуна, приготовленная сцена, приготовленная публика, которые, ораторствуя, играют роль или несут повинность, он был оратором ежедневным, ежеминутным, всегда готовым, всегда послушным внутреннему или внешнему призванию, всегда повелительным над вниманием своих собеседников". Понятно теперь, что поражённый столь искусно ведомым (и лукавым - замечу) разговором маркиз попросту попался на удочку "ловца слушателей".
...Но вот затем де Кюстин высказывает крайне любопытную мысль, которую я не премину процитировать целиком. Вчитайтесь - это интересно и неглупо!
- "... Пусть даже Россия не пойдет дальше дипломатических притязаний и не отважится на военные действия, все равно ее владычество представляется мне одной из опаснейших вещей в мире. Никто не понимает той роли, какая суждена этому государству среди европейских стран: в согласии со своим устройством оно будет олицетворять порядок, но в согласии с характером своих подданных под предлогом борьбы с анархией начнет насаждать тиранию, как если бы произвол был способен излечить хоть один социальный недуг!"
Разумеется, выделенное - на совести автора сих путевых заметок. Соглашаться с его выводами или нет, тем более, проецировать ли их на день сегодняшний, - дело любознательного читателя. А у нас - Кронштадт, господа - глазами европейца! Впрочем, - ожидаемо.
- На подступах к Кронштадту, подводной крепости, которой русские по праву гордятся, Финский залив внезапно оживляется: величественные суда императорского флота бороздят его по всем направлениям; полгода этот флот проводит в гавани, вмерзнув в лед, а в течение трех летних месяцев гардемарины учатся судовождению в Балтийском море. Так молодежь углубляет свои познания в те редкие дни, когда солнце проливает свой свет на эти края... Ступив на этот малопривлекательный берег, путешественник тотчас испытывает желание его покинуть; со вздохом вспоминает он слова, которые сказал императрице Екатерине, жаловавшейся на недуги, порожденные петербургским климатом, один из ее фаворитов: «Господь, сударыня, не виноват в том, что люди имели дерзость построить столицу великой империи в отечестве волков и медведей!»
Не успокаиваемся, не возмущаемся, у ищущего доказательства пользы монархического государственного устройства маркиза появился новый повод высказаться:
- ... Несмотря на подобострастную гордость, с которой русские расхваливали мне чудеса, творимые волею их монарха, пожелавшего иметь собственный флот и обзаведшегося таковым, мне очень скоро наскучили их похвальбы: ведь я уже знал, что все представшие нашим взорам корабли — учебные... Перемещения кораблей, не вызванные никакой необходимостью, не преследующие ни военных, ни коммерческих целей, показались мне обычным парадом. Меж тем одному Господу — да еще русским — известно, велико ли удовольствие присутствовать на параде!.. В России любовь к смотрам не знает границ: должно же было случиться так, что при въезде в пределы этой империи мне пришлось присутствовать при морском смотре?! Это вовсе не смешно: ребячество в таких размерах кажется мне ужасным; это чудовищная вещь, возможная лишь при тирании и являющаяся, пожалуй, одним из отвратительнейших ее проявлений!.. Во всех странах, кроме тех, где царит абсолютный деспотизм, люди совершают великие усилия, дабы достичь великой цели: лишь народы, слепо повинующиеся самодержцу, идут по его приказу на огромные жертвы ради ничтожных результатов. Итак, зрелище русского флота, вышедшего в море на потеху царю, гордость его льстецов и маневры его юных подданных на подступах к столице — все это произвело на меня самое тяжелое впечатление. За школьными упражнениями я разглядел железную волю, употребленную впустую и угнетающую людей из-за невозможности покорить стихии. В кораблях, которые через несколько зим придут в негодность, так и не успев послужить для настоящего дела, я увидел не символ великой и могучей державы, но повод для бесполезного пролития народного пота. Самый грозный враг этого военного флота — лед, почти на полгода сковывающий воды: каждую осень, после трехмесячных учений, юноши возвращаются в свои клетки, игрушку убирают в коробку, а имперские финансы терпят поражение за поражением от мороза.
Итак, знакомимся: типичный стиль де Кюстина. Смешать воедино полное незнание предмета, заведомую предвзятость, либералистские сопли и стенания о "народном поте" - вполне в духе маркиза. Напомним, что речь идёт о Балтийском флоте, который спустя 16 лет (уже после смерти Николая I), благодаря умелым совместным действиям с минёрами и защитниками Кронштадта, Ревеля, Риги, Ханко и Выборга восвояси прогнал совместную эскадру столь почитаемых де Кюстином Англии и Франции. Сам Астольф, кстати, тогда был ещё жив. Могу лишь предположить, что это известие не доставило ему ни малейшего удовольствия... Да и пресловутый "крымский позор" с моей точки зрения - никакой вовсе не "позор", а скорее - наоборот, ПОДВИГ!
Теперь, когда мы вооружились против сомнительной аргументации маркиза гаубицами сомнения против всего, что он может утверждать, давайте продолжим очередной порцией негатива - со стороны автора, конечно.
- ... Когда корабль наш стал на якорь в виду Кронштадта, мы узнали, что одно из прекрасных судов, только что маневрировавших неподалеку от нас, село на мель. Кораблекрушение это представляло опасность только для капитана, которому грозило разжалованием, а может быть, и более серьезным наказанием. Князь К*** шепотом сказал мне, что несчастный много выиграл бы, если бы погиб вместе со своим кораблем....
Очередное маркизово "бубубу", впрочем, идущее - как и всё у него - "в строку", продолжим видами приближающегося Петербурга от повара де Кюстина. Кушанье малоприятное, смею уверить... правда - сугубо по предвзятой руке кулинара.
- Нет ничего печальнее, чем природа в окрестностях Петербурга; по мере того, как корабль входит в залив, плоские болотистые берега Ингерманландии вытягиваются в тонкую дрожащую линию на горизонте, между небом и землей; эта линия и есть Россия… иначе говоря, сырая, усыпанная жалкими чахлыми березками низина. Этот однообразный, пустынный пейзаж, безжизненный и бесцветный, не знающий границ и тем не менее лишенный величия, тонет в полумраке. Здешняя серая, забытая Богом земля достойна бледного солнца, чьи лучи падают на нее не сверху, а сбоку, если не снизу. В России ночи на удивление светлы, но дни сумрачны и печальны. Даже в самую прекрасную погоду воздух здесь отливает синевой. Кронштадт с его лесом мачт, подземными постройками и гранитными набережными вносит приятное разнообразие в грезы странника, прибывшего, подобно мне, в эти неблагодарные края в поисках живописных зрелищ. Мне не довелось еще видеть большого города, чьи окрестности были бы так безрадостны, как берега Невы... К Петербургу... приближаешься по водной пустыне, окаймленной пустыней торфяной: море, суша, небо — все сливается воедино, все напоминает зеркало, но зеркало столь тусклое и блеклое, что в нем не отражается ровно ничего. Несколько убогих лодок с рыбаками, грязными, словно эскимосы, несколько кораблей, тянущих за собой длинные плоты бревен для строительства имперского флота, несколько паровых пакетботов, по большей части построенных и управляемых чужестранцами, — вот и все, что оживляет здешний пейзаж; таким образом, ничто не отвлекало меня от мрачных мыслей. Таковы окрестности Петербурга...
На сегодня - достаточно, давайте дадим уже утомлённому морским путешествием страннику прибыть в Кронштадт, а после посмотрим - что он скажет о самой столице.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу