Комната была незнакомой, но Киру это не особо встревожило. Беспокоило другое: она не помнила, как оказалась в этой незнакомой комнате, не помнила, какие события этому предшествовали.
Постепенно в памяти начало кое-что всплывать.
Кира вспомнила жуткую старуху, которая вернула ей дневник.
(она была грязной, какой же она была грязной… она держала мой дневник в своих грязных руках)
Кира ненавидела себя за эти мысли, но ничего не могла с собой поделать. Старуха появилась словно бы из ниоткуда, как мрачное предзнаменование чего-то, и в никуда же она потом и ушла.
Кира вспомнила странное, даже какое-то отстранённое спокойствие Вадима.
(это… неправильно. в его поведении было что-то неправильное)
Вспомнила сообщение от Тамары…
(святоша… лезет туда, куда её не просят)
Единственное в комнате окно с широким подоконником было затянуто туманом. Он преломлял свет, разбрасывая по углам тревожные тени, превращая день в вечер. Или сейчас уже и был вечер?
(нет, этого не может быть)
Она не могла проспать сутки. К тому же ей нужно было присутствовать на прощании с преподавателем (которое можно было пропустить) и с подругой, которое пропускать нельзя было ни в коем случае.
Кира села, сбросив с себя плед, поискала глазами телефон, обнаружила его рядом с собой, справа от подушки. Телефон был на беззвучном режиме, именно поэтому Кира не слышала, как ей звонила Мила. Одиннадцать пропущенных. Кира негромко застонала и закрыла глаза.
Без особого желания она набрала Милу. Подруга ответила не сразу, пришлось подождать. Длинные гудки в динамике были похожи на лекции по философии — невыносимо длинные, невыносимо нудные, раздражающие. Кира потёрла травмированную ладонь о джинсы. Рана ныла, и хотелось чесать её, чесать, чесать…
Наконец Мила ответила.
— Не ожидала от тебя такого, — в её голосе ясно звучали обида и злость.
— Мила, подожди, — начала Кира, пытаясь собраться с мыслями.
— Чего ждать? Твоих оправданий? А они нужны мне? Теперь.
Кира не собиралась оправдываться. Всё, чего она хотела, это узнать, что происходит.
И похоронили ли Анфису.
(не похоронили, её похоронят завтра, и ты должна быть там. хотя бы там)
А, может быть, это завтра уже наступило?
Её спортивная сумка стояла слева от двери.
— Я не собираюсь оправдываться ни перед тобой, ни перед кем-то ещё, — сказала Кира, — и смени тон, поняла?
— Ты всё ещё считаешь себя кем-то значимым, да? Смени тон и всё такое… Ты, Кира, больше никто. В курсе?
Кира встала с дивана, подошла к своей сумке и опустилась перед ней на колени.
— Мила, а ты не подумала, что у меня были причины не идти на прощание? Нет?
— Какие причины? Она была нашей подругой, и ты обязана была прийти.
Кира расстегнула сумку. Слова подруги не значили для неё ровным счётом ничего. Они не могли обидеть или оскорбить. Но фраза о том, что она больше никто, настораживала.
Её дневник лежал сверху. Кира включила айфон на громкую связь, положила его на пол и взяла дневник. Открыла его. Быстро пролистала и наткнулась на неровные корешки от вырванных листов. Она ожидала этого, но девушку всё равно начала бить лёгкая дрожь. Её мысли и чувства, её переживания, её боль — всё это стало доступно всем желающим. Кира провела кончиками пальцев по рваным краям листов.
— Знаешь, что я сделала? — спросила Мила.
— Нет.
— Я рассказала им всю правду.
Кира села на пол и уставилась в одну точку, прижимая к себе дневник.
(я рассказали им всю правду)
Зачем?
— Какую правду? — негромко спросила она, хотя всё и так было понятно.
— А ты не догадываешься?
— Какую правду?
— Теперь все знают, чей это дневник.
За дверью послышались шаги. Кира отползла к противоположной стене. Перед глазами возникла картинка из недавнего прошлого: сгорбленная и грязная старуха; которая протягивает ей дневник. Ненужный уже, по сути, дневник. Делая в нём записи, пятнадцатилетняя Кира понятия не имела, чем это всё в итоге обернётся для неё.
И для него.
В дверь коротко постучали.
— Зачем ты это сделала? — спросила Кира.
— А что я должна была сделать?
— Молчать.
— То есть, она умерла, значит, можно во всём обвинить её? Да?
— Да.
— Ну, ты и… Слов нет.
В комнату вошёл Вадим. Кира затравлено посмотрела на него, ненавидя себя за страх и чувство беспомощности. Он посмотрел на её айфон и нахмурился, перевёл взгляд на девушку. Их взгляды встретились.
— Ты даже не соизволила прийти на прощание с ней. Эгоистка… Кира, ты…
— А ты кто? Слила меня, да? Воспользовалась тем, что я не могла защищаться, так?
Они с Вадимом по-прежнему не сводили глаз друг с друга. Он слушал их разговор, пытаясь вникнуть в суть.
— Она тоже не могла защищаться.
— Не я вырвала листы из дневника. Не я подставила её. Что ты сделала?
— Почему ты не пришла на прощание с Анфисой?
(я не знаю)
— Что ты им рассказала? — спросила Кира.
На самом деле, единственное, чего она сейчас хотела, это понять, что происходит. И где она находится.
— Они обсуждали её прямо там. Ты можешь себе это представить? Прямо там. И я вынуждена была слушать это всё. Какая она… знаешь, как они её называли? Знаешь?
— Нет. Догадываюсь.
— Ты издеваешься?
— Нет. Мила, ты рассказала о том, что мы сделали?
— Ты сделала. Ты, Кира. И ты ответишь за это.
— А ты?
— Это уже началось. Так ведь? Она уже приходила к тебе?
Вадим наклонился, чтобы поднять с пола её телефон. Кира молча наблюдала за ним, понятия не имея, как реагировать на слова Милы. О ком она сейчас говорила? О Маше или об Анфисе?
Вадим протянул руку к телефону Киры и замер — Мила заговорила о нём.
— Даже он пришел на прощание с Анфисой.
— Кто? — спросила Кира, хотя и так прекрасно понимала, о ком говорит Мила. Кире стало интересно, собирался ли Вадим рассказать ей об этом. И где она сама находилась в тот момент, когда Вадим был в Траурном доме.
— Бывший Маши. Интересно, он знает, что на самом деле случилась тем летом.
— Почему тебе это интересно? — спросила Кира.
— Ну… так. Представляешь, как отреагируют его студенты на случившееся.
Вадим усмехнулся и покачал головой. Во взгляде появилось высокомерие, и Кире это не понравилось. Маша была его девушкой, и она умерла. Насмехаться над этим было… ну, как минимум, неправильно. С другой стороны, это была его реакция, он имел на неё право.
— Никак не отреагирует, — сказала Кира, — это случилась пять лет назад. Пора забыть.
Было как-то не очень обсуждать поступки Вадима в его же присутствии. Кире это казалось неправильным и странным, как картины Дали. Всё было очевидно, даже слишком, но если приглядеться… Как его «Лебеди, отражающиеся в слонах». Она хотела уловить суть, но не могла.
И было кое-что ещё, вызывающее откровенную тревогу: где она находилась? Что это было за место?
— Думаешь, никак? Серьёзно? Проверим? — предложила Мила.
— Будешь обсуждать со всеми нашего преподавателя? Не боишься последствий?
— Нет.
— Зачем? Хочешь и ему жизнь испортить?
— Он сам виноват. Он предал свою девушку.
— А ты в этом не участвовала, да?
— Я просто не хочу умереть, как Анфиса, — ответила Мила шёпотом, от которого у Киры мороз прошёл по коже, — она приснилась мне сегодня и сказала, что я должна рассказать всем правду.
— Кто?
— Девушка в красном. Маша.
— Лютый бред, — едва слышно проговорил Вадим, даже не пытаясь скрыть злость и раздражение. Его реакция была Кире понятна, своя же откровенно пугала. Она начала озираться по сторонам, как будто рассчитывала увидеть в углу (или за спиной Вадима? Под кроватью?) ту самую девушку в красном, о которой говорила Мила.
Вадим поднял с пола телефон и прервал связь. Кира продолжила наблюдать за ним, сидя на полу и прижимаясь спиной к стене. Она ждала от него каких-то объяснений, и это было вполне логично, но их не последовало.
— Мила сказала правду, — сообщил Вадим девушке, — теперь все знают, кому принадлежит дневник. Многих это даже обрадовало.
— Ещё бы, — пробормотала Кира.
Анфиса умерла, и осуждать её не имело смысла, а хотелось. И вообще, нужно же было кого-то обвинить в поломанной жизни никому незнакомой девушки. Поэтому на похоронах Анфисы осудили и приговорили другую девушку. Это было справедливо.
Кира представила себе привязанную к столбу молодую женщину, которую обвинили в колдовстве. Толпе было плевать, ведьма она или нет. Толпе хотелось… как это… хлеба и зрелищ.
Вот палач с факелом в руке подходит к ведьме и поджигает сухой хворост под ликующие возгласы толпы.
— И что? Прощание с Анфисой превратилось в обсуждение… моего поступка? — спросила Кира.
— Ну, об этом говорили. И много.
— И много, — повторила Кира, понятия не имея, что теперь делать. Слишком уж много всего случилось за последние несколько дней, и мозг включил защитную реакцию.
Кира не чувствовала ничего.
— Мила отомстила мне за то, что я не пришла попрощаться с Анфисой? — спросила она. Вадим неопределённо пожал плечами. Его явно что-то беспокоило, но это было не поведение Милы и не её предательство, не его возможные последствия.
— Маша жила в общаге? — спросила Кира
— В общаге.
— Девушка в бордовом плаще, — задумчиво проговорила Кира. .
— Ты об этой дурацкой легенде? — сказал Вадим и недовольно поморщился, — брось.
— Что за легенда?
Вадим прошёлся по комнате и остановился у окна. Кира поднялась на ноги, по-прежнему прижимая дневник к себе, и подошла к Вадиму, остановилась позади него.
Из окна открывался вид на затянутую туманом долину. Темнеющее октябрьское небо сделало её угрюмой и мрачной, как иллюстрация к одной из сказок Братьев Гримм. Однако ни одна картинка не могла передать холод и сырость, которые ощущались даже через стекло.
Глядя на это хмурое, но высокомерное величие, практически невозможно было поверить в то, что осень может быть золотой и тёплой. Кира снова и снова обводила взглядом долину, пытаясь найти хоть какое-то яркое пятно, но все её попытки натыкались лишь на безрадостные тёмные оттенки дождливого осеннего вечера.
— Что за легенда, — повторил Вадим, и Кира вдруг поняла, что это простое слово — легенда — ей не нравится. Оно тревожило и вызывало неприятные ассоциации, связанные с призраками и проклятиями. Связанные с…
(девушкой в бордовом плаще)
— Ты не хочешь узнать, где находишься? — спросил Вадим, — для начала. Тебя не тревожит происходящее?
— Происходящее где? — поинтересовалась Кира, по-прежнему не сводя глаз с долины, — здесь или там? В Траурном доме, где я должна была быть.
— В Траурном доме сейчас тихо и спокойно, — ответил Вадим.
— Опоздал ты со своим вопросом.
— Ладно. Не хочешь знать…
— Хочу знать про легенду.
Она услышала голоса, которые доносились до них с первого этажа, за ними последовал беззаботный смех. Оба посмотрели на дверь, потом друг на друга. В комнате царил вечерний полумрак, но было не настолько темно, чтобы Кира не смогла рассмотреть выражение глаз Вадима. В них было лёгкое удивление и досада. А потом до неё дошло, что он не просто смотрит на неё, а пытается определить для себя её состояние, понять, злится она или нет.
— Вадим, всё хорошо, правда, — она дотронулась до его руки, — расскажи мне про легенду.
— После с.м.е.р.т.и Маши студенты начали замечать в общежитии женскую фигуру в бордовом плаще, — заговорил Вадим, — девушка появлялась только по ночам, всегда после полуночи. Те, кто встречался с ней, говорили, что девушка протягивала к ним руку с окровавленной ладонью и просила бинт. Соответственно, бинта ни у кого не было. Ну… студенты. У них только обезболивающее для девушек и аспирин от похмелья, какие там бинты…
Кира опустила глаза и посмотрела на собственную перебинтованную ладонь. Бинт был явно свежим. Кто-то заменил его, причём сделал это довольно профессионально. Рану дёргало, но уже не так сильно.
Вадим тоже посмотрел на её руку.
— Когда девушке говорили, что бинта нет, она начинала горько плакать, а потом кричать.
Киру передёрнуло.
— Ты не поверишь, Кира, но теперь почти у всех студентов есть бинт и пластырь. Дань легенде. Но, как ты понимаешь, никто не смог назвать хотя бы одно конкретное имя того, кто встречался с этим призраком. Приятель бывшей девушки. Парень со старшего курса. Какая-нибудь троюродная сестра друга подруги… Я несколько раз оставался в общаге на ночь, но с этим призраком не встретился ни разу. И никто из моих друзей её тоже не видел.
— Но старуха видела. И даже разговаривала с ней.
— Старуха видела кого-то в бордовом плаще. И эта старуха явно ненормальная. Согласись?
Кира отошла от окна и села на диван, обдумывая услышанное. Звучало жутковато, конечно, особенно здесь — непонятно где, в долине, окружённой шорохами и шелестом. Жутковато, но не более того. Обычная страшилка.
— Это всё? — спросила она.
— Ну, говорят, что после появления призрака, случается что-то плохое, — Вадим посмотрел на неё с лёгким удивлением, — ты, правда, ничего об этом не слышала?
— Я не живу в общаге, — напомнила ему Кира.
— Анфиса жила, — возразил Вадим.
(ага. и у неё, похоже, от этой истории, стало плохо с головой. совсем как у этой старухи)
— Что-то плохое? — напомнила ему девушка. Вадиму эта тема была явно неинтересна, но он продолжил.
— Когда я учился на четвертом курсе из окна выпал пьяный студент, повредил себе позвоночник. Потом в ДТП погибла девушка с первого курса, за рулём был её парень. Пьяный. Потом умер наш преподаватель, но ему было глубоко за восемьдесят. Пьянство, возраст — все эти несчастные случаи легко объяснить, и призрак девушки в бордовом плаще тут не при чём.
— А надписей она никаких не оставляла? — спросила Кира, — на стенах. Или зеркалах?
— Не в курсе, — ответил Вадим.
Они немного помолчали. В комнату постучали, и Кира услышала незнакомый, но приятный мужской голос.
— Всё нормально? Вы скоро?
— Да, — негромко отозвался Вадим и пояснил Кире, — друзья.
— Как рука? — спросил парень из-за двери. Вадим машинально опустил глаза к ладони девушки.
— Всё в порядке.
— Покажи.
Кира выставила ладонь вперёд, подтверждая свои слова. Рана чесалась, конечно, но в целом всё было хорошо.
— Всё отлично, — ответил Вадим.
— Уверен?
— Да.
Кире показалось, что она уже где-то слышала этот голос. Ещё один преподаватель? — подумала девушка.
— Следи, чтобы она не сжимала ладонь, — сказал парень.
— Мы сейчас выйдем.
Кира положила дневник на диван и прошлась по комнате, остановилась у окна. Ей не давал покоя цвет плаща девушки-призрака. Бордовый. Цвет опасности. Цвет плаща коварного незнакомца из сказки «Рассказ об отрубленной руке». Сказки, которую они обсуждали с Милой и Анфисой. Цвет вина, которое было разлито на подоконнике. Вино и разбитый бокал, которым Маша порезала себя. Плохой человек на стоянке, который пытался… которого подослала к ней Маша? Или Анфиса?
(я должна искупить свою вину страданиями и болью. с.м.е.р.т.ь — это слишком просто)
— О чём ты думаешь? — спросил Вадим.
— Не знаю. Мне страшно.
Вадим кивнул.
— Я специально напоил тебя. Не хотел, чтобы ты ходила на прощание с Анфисой. Знал, что там будет. Догадывался. Некрасиво бы получилось. И по отношению к ней, и по отношению к тебе. Мила не подумала об этом, а стоило бы. Уже не маленькая девочка.
В первый момент Кира не поняла, о чём он говорит, потом до неё дошло. Если бы она пришла на прощание, это привело бы к конфликту. Девяносто девять процентов, что всё было бы именно так. Потом ей в голову пришла другая мысль.
— Не понимаю… — пробормотала Кира, — если бы я пришла, Мила бы не рассказала…
— Они знали, что это твой дневник, — мягко перебил её Вадим.
— Но Мила сказала…
— …не всю правду. Или она рассказала об этом до церемонии, или это сделал кто-то другой. Думаю, это была она.
— Но до церемонии она не знала…
Кира замолчала, потом очень тихо произнесла:
— Я уже ничего не понимаю.
— Кто-то пытается запугать тебя и, возможно, Милу, выставляя…
— Возможно?
— …всё так, как будто это призрак Маши мстит вам.
— Зачем? — воскликнула Кира, — кому это нужно?
— Кому-то, кто в курсе всей этой истории. Кто дружил с Анфисой. Кто знает легенду о девушке в бордовом плаще.
— Это месть за Машу?
— А почему тогда мстят вам троим, а не мне?
— Потому что до тебя она не смогла добраться.
— Она?
— Он. Они. Не знаю.
Кира посмотрела на него, потом молча подошла к дивану, легла на него и отвернулась от Вадима. Он сел рядом и положил руку ей на плечо, легонько сжал его. Кира проглотила тяжёлый комок в горле, изо всех сил пытаясь не расплакаться. Она нисколько не сомневалась в том, что заслужила всё это, но возмездие настигло её как-то слишком уж внезапно. С.м.е.р.т.ь Анфисы, девушка в бордовом плаще, нападение на стоянке, письмо с просьбой от м.ё.р.т.в.о.й. подруги, покупка свадебного платья для п.о.к.о.й.н.и.ц.ы, вырванные из дневника листы и предательство Милы. Почему Мила сделала это? Кого она защищала: Анфису или всё-таки себя?
— Кира, мы справимся с этим, — негромко сказал Вадим. Он лёг рядом и обнял её, — пройдёт время, и они забудут о том, что вы сделали. Я знаю, о чём говорю.
— Мила сказала, что я больше никто, и она права. Но дело даже не в этом. Если бы я была кем-то, от меня бы так быстро не отвернулись все, с кем я общалась.
— От тебя ещё никто не отвернулся.
— Меня уже выперли из Актива студентов, — она замолчала, и Вадим не стал комментировать её заявление, чувствовал, что Кира ещё не всё сказала, — за год я неплохо поработала на Актив, а теперь они готовы перечеркнуть всё из-за незнакомой им девушки…
(чей призрак бродит по общаге, облачённый в бордовый плащ с капюшоном)
Кира чуть не рассмеялась.
— Я понимаю, что поступок аморальный, но… но даже шанс не дали.
— Собрания актива ещё не было, — заметил Вадим, — очень многие поддерживают тебя.
— Единственный, кто имеет право осуждать меня — это ты. Но ты этого почему-то не делаешь.
— Ещё не поняла, почему? Серьёзно?
— А они… Я не пойду на собрание актива. Напишу Алёне, что добровольно снимаю с себя полномочия. В конце концов, так уж ли важен этот актив…
Помолчали. По стёклам забарабанил дождь. Сквозь его влажный шёпот Кира слышала завывание ветра. Она с детства терпеть не могла этот звук. Тоскливый. Одинокий. Ветер рассказывал им какую-то свою страшную сказку, и картинки, сопровождающие её, были… Кира подумала о Траурном доме. Там сейчас тихо и спокойно — так сказал Вадим, и эта фраза вызывала неприятные чувства. Она подумала об Анфисе, лежащей в г.р.о.б.у в белом свадебном платье. Эта мысль натолкнула её на другую.
— Маша и Анфиса умерли практически одинаково, так? — сказала она, — в любом случае, разбитый бокал на подоконнике — это отсылка к тому, что случилась пять лет назад. Это значит, что и в крови Анфисы обнаружат алкоголь. Много алкоголя. Вернее, уже обнаружили.
— Возможно, — ответил Вадим.
— Но если Анфиса была с кем-то в тот день, почему этот кто-то до сих пор не объявился?
— Может, объявился, — возразил Вадим, — может, его уже допросили и отпустили.
— Мы бы уже знали. Не могла же Анфиса сделать это при нём. Или при ней, так? Почему она или он молчит?
— Может, боится.
— А, может, он сам это сделал? Или она.
Вадим ничего не ответил, и Кира пришла к выводу, что он тоже думал об этом. Помолчав немного, он сказал:
— Надо было не бить Матвея, а вытрясти из него всю правду. По чьей указке он действовал. Мне и в голову не могло прийти, что всё так серьёзно.
Конечно, не могло.
— Где я? — спросила Кира.
— За городом. Никто не знает, что ты здесь, так что можешь расслабиться.
А могу ли? — с тоской подумала Кира и повернулась к Вадиму.
— Спасибо.
— Брось.
— Хочу принять душ.
— Без проблем…
Стоя под тёплыми струями воды, Кира пыталась разобраться в своих чувствах к Вадиму. Почему она так безоговорочно доверяла ему? Потому что он заслуживал доверия? Или потому что ей просто больше некому было доверять? Первый вариант её вполне устраивал. Второй пугал.
В какой-то момент она снова подумала о том, что находится непонятно где и, по сути, непонятно с кем. Она знала Вадима, ей показался знакомым голос его друга.
И на этом всё.
(никто не знает, что ты здесь)
Кира закрыла глаза и расплакалась.
(продолжение👇)
**********************************************
🔗 Ссылка на подборку «Страх: тень прошлого»
🔗 Ссылка на подборку «Наша пятнадцатая осень»
🔗 Ссылка на подборку «Сводный брат»