Интервью 2010 года. Почти не устарело.
Юрий Шевчук неожиданно спел на одной сцене с U2. Если абстрагироваться от политической подоплеки этой истории – с кем бы вы хотели выступить, чтобы считать свою карьеру полностью успешной?
Из старых проверенных команд это могли бы быть Genesis или, в частности, Фил Коллинз. А из современных – группа Hurts. Мне очень нравится их музыка, хотя я пока про них мало читал, не знаю, что они за люди. Команда появилась недавно и работает в стиле, который я больше всего люблю.
Политическая активность того же Шевчука создала ему репутацию чудака – нет бы спокойно деньги зарабатывать, а он все Химкинский лес спасает. Тем не менее к нему присоединяются все больше артистов. С чем это связано? Общество испытывает потребность в протестной музыке?
Японцы говорят, что только врагу можно пожелать жить во времена перемен. И в нашей стране мы столько раз оказывались в условиях нестабильности, что стали очень пассивными. Но стабильность оборачивается застоем и стагнацией. Так что Шевчук делает все правильно и как рокер, и как человек. В любом случае должна звучать какая-то альтернатива официальной точке зрения. И власти к ней должны прислушиваться. Любому нормальному человеку, живущему в России, уже явно бросается в глаза «заболоченность» нашей политической жизни. Надоели одни и те же лица, одни и те же слоганы. Даже на Западе все протестные молодёжные и музыкальные движения возникали тогда, когда власти усиленно навязывали людям видимость благополучия и стабильности, пряча за ними проблемы в стране. Шевчук не просто протестует ради протеста, он предлагает другую форму отношений власти с народом. Многие люди с ним согласны, но не все готовы высказываться так же громко.
Себя вы представляете на каких-то политических акциях, концертах против чего-то или в защиту чего-то?
Я сам себе часто задаю этот вопрос. С одной стороны, музыкант и политика – вещи совершенно несовместимые, особенно если поешь песни о любви и красоте. У нас с рок-музыкантами может быть одинаковое отношение к жизни, но с моим репертуаром лезть в политические акции смешно. Люди могут сказать по Станиславскому: «Не верю!» Для Шевчука протест гармоничен, я ему верю. В то же самое время ни в каких акциях «за что-то» по линии «партии и правительства» я участвовать не собираюсь. По образу жизни и способу мышления я близок к интеллигенции, а эта прослойка в России всегда критично относилась к официальной линии. Интеллигенции всегда не нравилась власть, и нормальные интеллигенты во власть никогда не шли. Власть очень сильно меняет любого человека.
Кроме болотистости, какие у вас как интеллигента претензии к нынешней власти?
Власть всегда заигрывает с наиболее активными слоями населения, к которым интеллигенция не относится. Об этом можно судить хотя бы по телевидению и прессе, которые четко выполняет запросы власти. Всё заточено под среднестатистического российского зрителя, который якобы хочет только развлекаться, отдыхать и при этом жаждет крови. Я не могу понять – то ли это вид пропаганды, когда человека отвлекают от всех проблем, то ли зрителя пытаются сильно напугать жуткими программами с криминальными сюжетами, чтобы у него оставалась единственная надежда на вождя. Ни власть, ни телевидение не принимают в расчет думающий, образованный и имеющий свое мнение слой населения. А ведь с мнением этой части народа нельзя не считаться, потому что при всей своей политической пассивности люди, занимающиеся интеллектуальным трудом, составляют цвет нации. Нельзя на них не обращать внимания или разговаривать как с дураками.
В России исторически периоды стабильности сменяются потрясениями, революциями и кровью. Есть ли шанс выскочить из этого замкнутого круга?
Очень хочу в это верить. Я живу в этой стране, здесь живут мои дети, и я хочу, чтобы Россия была процветающей, жила в мире внутри себя и с соседями. Хочу, чтобы границы были открытыми, чтобы можно было ездить по всему миру без виз. Вроде бы мы медленно, но верно, к этому приближаемся. Но есть и некоторые признаки, указывающие на обратные процессы. У народа все меньше и меньше спрашивают, как они хотят жить, кого хотят видеть во главе своих городов и областей. В России бунты очень часто возникали как будто бы на ровном месте. Это в природе всех нас. Вот я, например, очень мирный человек, могу очень долго терпеть, а потом меня вдруг переклинивает. Это можно сказать почти о любом человеке с нашим менталитетом – я по национальности грузин, но много лет здесь прожил и мне тоже очень близок русский менталитет. Я не знаю, что нужно делать, чтобы бунта не было. Может, дать демократию по западному образцу? С другой стороны, если нас прижать американской формой демократии, то мы, может, еще быстрее взбунтуемся. В то же самое время у людей, живущих в России, есть важное качество, которое не позволило нам при безвластии 90-х скатиться в хаос. Милиция не контролировала ситуацию на улицах, власть была достаточно слабой, экономика была на полном нуле, люди были брошены на произвол судьбы и должны были сами выкарабкиваться. Любая другая страна скатилась бы в анархию и мародерство. Мы же не одичали, потому что в нас есть внутренний порядок, какая-то психологическая «здравость». Да, многие в то время спились и стали наркоманами, но мы не перешли грань, за которой люди превращаются в диких животных. Нужно, чтобы власть и народ одинаково ощущали, какие есть проблемы.
Хотя, тут всё неоднозначно. Если какой-нибудь человек начнёт мне объяснять, как я должен петь, мне это вряд ли понравится и я не стану его слушать. Наверно так же относятся и руководители нашей страны к тем людям, которые их критикуют. С другой стороны, если вот я совсем перестану прислушиваться к мнению своих слушателей, то рискую тем, что люди перестанут приходить ко мне на концерты, слушать мои песни. Так же если и власти перестанут прислушиваться к народу, он отвернётся от них.
Если к интеллегенции так и не прислушаются и постараются сильнее закрутить гайки – это может отразиться на вашей работе? Перестанут показывать по ТВ, начнут запрещать концерты – или народная любовь эти препоны сметет?
Мне кажется, я не очень зависим от государства. Если начнут закручивать гайки, можно ничего не говорить, ходить с довольной физиономией, соглашаться с официальной линией и петь песни о любви. Так можно прожить сколько угодно и быть в полном порядке. По большей части поп-артисты выбрали такую линию. Но если мне что-то начнет до такой степени не нравиться, что я выйду протестовать – значит, дело совсем плохо.
В принципе, мы все надеемся на лучшее, но в каждом из нас есть много противоречий: с одной стороны, мы вроде не хотим скандалов, с другой – всегда готовы к борьбе. Даже на отдыхе за границей можно заметить, что русские склонны к протесту: нам всё кажется, что нас хотят обмануть, дать номер хуже, надуть с экскурсиями. Если бы мы не искали себе проблем, могли бы больше внимания уделять себе и своим близким. Но это уже заложено на генетическом уровне: ни одно поколение в России не прожило без потрясений и катаклизмов. Может быть, хоть нынешней молодежи удастся без этого обойтись?
В середине 90-х вы задали на эстраде редкий стандарт: хорошо поющий человек, к тому же приличный, здравомыслящий, положительный. Зависти не ощущали со стороны коллег?
Нет. Меня долго подкалывали коллеги, что я больше похож на инженера, чем на певца. Меня это довольно долго задевало, и я не понимал, что я должен сделать с собой, чтобы стать похожим на певца. На Западе всегда были певцы, которые ходили в костюмчиках – Брайан Ферри или Роберт Палмер. Эти люди мне близки по музыкальной идеологии. А у нас почему-то считается, что творческий человек должен выглядеть странно, тусовочно, богемно. Форма иногда побеждает содержание. В конечном итоге меня приняли таким, какой я есть. Я задумывался над тем, что образ получается слишком правильным. Но образ не был придуманным, это в большой степени я сам. Иногда стилисты давали мне советы, которые я не мог к себе применить. Предложенные ими образы ко мне не прилипали.
Почему так живуча желтая пресса? У общества есть заказ на скандалы из жизни звезд?
Есть социальный заказ, причем и снизу, и сверху. Если люди покупают эту прессу, значит, она им нужна или к ней приучили. В советские годы публика тоже хотела знать о личной жизни артистов, но это интерес не удовлетворялся.
Бороться с желтой прессой очень трудно и почти невозможно, но надо. У меня в институте был преподаватель, который говорил: «Не учить гражданскую оборону преступно, а учить - бессмысленно». Так и здесь: не бороться с желтой прессой – это не уважать себя. Мне кажется, что общими усилиями разных музыкантов мы понемногу добиваемся прогресса в этой области. Меньше становится отсебятины, иногда пытаются узнать правду или взять интервью. Даже бывали случаи, когда статьи приносили нам на заверку. Думаю, это зачатки настоящей свободной прессы. Сейчас свобода сводится к возможности безнаказанно писать неправду. Если судить об артистах по материалам желтой прессы, наше место как минимум в сумасшедшем доме или на необитаемом острове. Хотя большинство коллег на самом деле – абсолютно нормальные люди.
Может быть, интерес к частной жизни связан и с кризисом идей в поп-музыке?
Это скорее связано с появлением такой категории людей, как публичные личности, селебритиз. Раньше известными становились артисты, певцы, о них судили по их работе. Сейчас в шоу-бизнесе есть люди, которые вообще ничего не делают, но рассказывают о своей личной жизни и попадают на обложки. Если задаться вопросом, что они сделали за последние год-два – окажется, что все это время они только пиарились и мелькали на телеэкране, вместо того, чтобы заниматься творчеством, спортом или другим каким-то делом. Мне очень не нравится, что и меня пытаются сделать таким персонажем. Потому что на самом деле я занимаюсь не тем, о чем пишет желтая пресса, а даю огромное количество концертов, снимаю новые клипы, записываю песни. Я живу в гармонии со своим делом, я его обожаю. Брат Константин пишет для меня песни, с которыми я счастлив выходить на сцену. Почему об этом не пишут?
Вы всегда отрицаете возможность работы с другими авторами, помимо Константина Меладзе. Это вы брата боитесь обидеть или не решаетесь попробовать петь в какой-то иной манере?
Отчего же, на разных проектах – телевизионных, на «Новой волне» в Юрмале - я исполнял кавер-версии песен Игоря Крутого, Игоря Николаева, Юрия Антонова, западные хиты. Но нет ощущения, что они для меня родные. Бессмысленно перепевать песни Крутого после Александра Серова или пытаться спеть Антонова лучше автора. А потом, мне довольно редко предлагают новые песни – видимо, композиторы проявляют деликатность по отношению к моему брату.
Кстати, о «Новой волне». Она все больше производит впечатление междусобойчика, где собираются звезды, поют песни друг друга, а сам конкурс отходит на второй план.
Это во многом благодаря нашей желтой прессе. Сам конкурс практически не описывается, зато сообщается, кто влез на стол и как прошла та или иная вечеринка. Я на эти вечеринки вообще не хожу. В Юрмалу я приезжаю работать и достаточно ответственно подхожу к процессу судейства. Зрители в зале или по телевизору видят только «вершину айсберга» – само шоу, а ведь на самом деле, ещё за несколько недель до этого начинается очень серьёзная и кропотливая работа по подготовке к финалу конкурса. И сегодня альтернативы «Новой волне» никто придумать не смог, хотя и пытались. В Юрмале все сложилось очень гармонично – и балтийский климат, и корифеи Раймонд Паулс и Игорь Крутой как сопредседатели жюри, и зрители, и конкурсанты, и весь подход.
Как вы оцениваете проект «Фабрика звезд»?
Однозначные оценки может высказать только человек однобокий. Люди, которые находились внутри этих проектов, считают, что это здорово, а те, кто не принял «Фабрику», считают, что это зло. Я думаю, что в проекте были и плюсы, и минусы. Ребята с улицы слишком резко стали известными, а некоторые даже популярными – это не одно и то же. Телевидение в течение двух-трех месяцев сделало их известными, а над популярностью они должны были работать сами. Это, конечно, серьёзный удар по психике молодых ребят, но, как ни странно, почти все они выдержали это испытание и остались нормальными людьми. Я в течение нескольких лет из провинциального парня превращался в известного человека и долго не знал, что с этой известностью делать. Когда ты слишком открыт, каждый тебя дергает, и очень часто не по-доброму. Если кто-то подходит и благодарит за песни, это здорово. Но есть люди, которые ведут себя очень фамильярно. А простота хуже воровства. Шоу-бизнес изменчив, он всегда требует новых лиц, новой музыки, и выпускники «Фабрики звезд» какое-то время удачно выполняли эту функцию, но радикально ничего не изменили.
Вы 15 лет назад и сейчас – это два разных артиста?
Иногда мне кажется, что это даже два разных человека. А иногда – что я такой же, как в детстве.
У вас есть ностальгия по Советскому Союзу?
Пожалуй, нет. У нас ведь ностальгия не по какому-то строю или стране, а по хорошим моментам нашей жизни. Мои родители остались такими же нормальными советскими людьми, но абсолютно гармонично чувствуют себя и в нынешнем времени. У меня очень теплые воспоминания о детстве, я не думал тогда, что каких-то свобод мне не хватает. Если сравнивать, наверно, наши родители тогда были поспокойнее за нас, было ощущение, что большая страна обо всех позаботится. Сейчас каждый сам за себя.
А то, что некоторые из «15 республик, 15 сестер» разругались в пух и прах?
А, вы об этом! Это процесс искусственный, как и в свое время соединение всех в Союз. Тем не менее в СССР выросли два поколения, и люди успели привыкнуть жить в одной стране. Поэтому развал Советского Союза тоже был искусственным процессом. Родившись в Грузии, я считал Россию братской республикой. Прибалтика была менее понятна, но всегда была уверенность, что туда можно поехать без всяких границ. Со Средней Азией мы были совсем разные. Так что либо стали бы через несколько поколений одинаковыми, что вряд ли возможно, либо империя в конце концов должна была развалиться. И знаете что: мы можем сколько угодно вспоминать СССР, а нашим детям это будет уже все равно. И чего скучать по тому, что не вернуть? При этом я осознаю, что со своей грузинской фамилией должен вести себя в России прилично, чтобы по мне судили о бывшем братском народе. Это большая ответственность.
Тем не менее, несмотря на все политические процессы, на уровне людей, простого человеческого общения, между грузинами и русскими нет злобы или ненависти. Давайте называть вещи своими именами. Была настоящая война, может быть, для России маленькая и победоносная, а для Грузии трагическая. Но все равно вы не найдете в Грузии человека, который приехавшему из России гостю сказал бы хоть одно плохое слово. И я как грузин, живущий в России, ни разу не ощутил на себе ни одного косого взгляда и слов «что ты здесь делаешь, езжай на свою историческую родину». Политикам не удалось разрушить человеческие отношения.
У нас на эстраде достаточно яркая грузинская «диаспора» - вы, Григорий Лепс, Тамара Гвердцители, Иракли, Сосо Павлиашвили. Вы ощущаете себя какой-то общностью, или все уже ассимилировались?
Мы ощущаем себя творческими людьми в первую очередь. Эта общность нас больше объединяет, чем национальность. Встречаясь, мы говорим на разные темы, в основном о музыке, но крайне редко затрагиваем тему политики. Да, когда мы с Павлиашвили ходим друг в другу в гости (правда, редко это получается), у нас застолье проходит по грузинским обычаям. Но это нормально, это понятно и русским, и кому угодно. Я считаю мудрейшим человеком католикоса Грузии Илию II: когда к нему обратились за благословением на то, чтобы грузинские диаспоры строили в России грузинские церкви, он сказал, что у нас единая вера. «Если вы хотите молиться, идите в русские православные храмы. У нас единый Бог», - сказал Илия II. Это гораздо важнее, чем то, что делают политики.
Если бы вы писали автобиографию, в каком она получилась бы жанре?
После пяти лет заметной творческой жизни у меня было желание написать такую книгу. А сейчас мне вообще не хочется писать никаких мемуаров. Так что я даже не представляю, в какой форме она могла бы быть. Нравственно-поучительная? Бред, каждый живет своей жизнью и делает свои ошибки. Смешная история? Там не всё было смешно. Драма? Нет. Роман? Еще не так много прожито, да и не хочется кого-то обижать. Я видел несколько аналогичных книг о себе, любимых. Мне они показались не очень интересными, напоминающими какое-то скучное реалити-шоу. Это сложно воспринимать как литературу. В то же время я очень люблю читать о людях, которые уже стали частью истории – Beatles, Rolling Stones, Брайан Ферри.
Алексей Мажаев, "Новые известия", октябрь 2010
