Палеохора. Так зовут мою новую любовь. Как бы я ни была очарована теплыми и зелеными водами Элафонисси с непременной розовой кромкой песка вдоль берега, с широкими просторами белоснежного песка, похожего на белую мельничную пыль, но Палеохора похожа на Италию... И мое сердце принадлежит ей - меня тошнило весь последний отрезок горного серпантина, у меня болела голова от солнца, не помогал даже кондиционер в машине, я проклинала все, и мечтала вернуться Камисиану или на вершины гор, где серебряная вуаль (это плащ Арвен на пути в Серебристые гавани — индийский шелк, потертый наждачной бумагой, — как рассказывала художница по костюмам) облаков накрывает тебя и оседает мелкими капельками на лобовое стекло машины...
Мелькнул у обочины владелец машины, выплеснувший воду из бутылки на стекло, чтоб вымыть его «дворниками».
Встретили черную ауди, перед которой на дорогу выпрыгнул черный круторогий козел, пометался, как наш кот, но потом все же сориентировался и бросился с обрыва обочины.
— Что делать, если дорогу тебе ненастный день перебежал черный горный козел? — риторически спросила я.
Над хмурыми скалами парили орлы, а в деревне Какопетрос (я серьезна как могила!), после четырех домов было кафе с вывеской. Три столика и железные стульчики. Надо ли говорить, что посетителей там ноль? Да и обитателей деревни не видно... Но серебристые канделябры олив вновь высоки через два витка серпантина пути, под оливами — черные сетки для сбора оливок, издалека я их принимаю либо за черных коз, либо за черных греческих женщин, которые одеты как вдовы в любую погоду.
Греция внезапно оборвалась в море с автозаправками, где есть гаражи с броским названием «Акрополь» или мини—маркеты, которые «мини Агора»... И началась Палехора. И сердце моё нет, не осталось в горах, а вздрогнуло, когда после спуска открылся вид на город...
Вроде бы просто ярко-синий треугольник моря, видимый между гор... Но потом к городку — бывшему рыбацкому поселку — ведет аллея из шелестящих кос эвкалиптов. А дальше просто набережная, фонари, как сотни километров ей подобных, но на синеве моря — барашки, радующие меня, а у питьевого фонтанчика голова селезня, как в моей любимой Италии...
Вдоль берега какие-то пошловатые реминисценции на тему современного искусства (не одобряю этот "кунст" - словечко подцепила в Германии и... интонационно выражаю им своё старческое неодобрение... впрочем, несильное, такое... вялое - ну, нравится людям - пусть будет).
Потянулись в таверну "Одиссей" с крутобокой печью для пиццы— не
думаю, что seaborn Одиссей пробовал пиццу, но думаю, ему бы понравилось. Нашёлся там и недорогой внеурочный сувлаки (шашлык). И зеленые стулья, и белые скатерти в красную клетку...
И крепость 1278 года, что нависает над двумя пляжами на мысу... Венецианская, увенчанная маяком. После ее разрушили взбунтовавшиеся греки, а затем венецианцы отстроили ее вновь. Затем приплыл Барбаросса — да, тот самый пират!
И... разрушил крепость. После там похозяйничали турки, а мне решительно
понравился вид с нее. На желтую церковь-новодел у подножия, выносной колокольней, похожей на торт с кремом, с леденцами витражей.
Церковь венчает город как торт, может быть и делит на две части... Палеохора вдаётся в море как нос корабля, улочки расходятся тонкими "рёбрышками" куда-то к краям - к тем самым пляжем, по которым с утра до вечера тянется расслабленный поток туристов: - на какой сегодня? - на галечный? песочный?
Пляжа два, и людям есть, из чего выбирать. Не только в героя стихотворения Роберта Фроста ведь должен быть выбор, правда?
На закате дня банальный пляж с зонтиками из пальмовых листьев был почти пуст, синела холодная вода моря, секущий кожу песок налетал вместе с порывами ветра, и напоминал, что не было в мире ничего и никого, кроме моря, песка, ветра и гряды серо-зеленых гор позади.... И солнца,
превратившего мои наряды в вылинявшие тусклые тряпки, конечно же!..
Если взглянуть трезво, то ничего особенного - мало ли таких городков? Но Палеохора заворожила, приворожила... мы были там дважды, и раз я запросилась дальше - в тусклый, плоский и пыльный Пеликанос, где не оказалось ничего, кроме однообразных белых домов и рядов каких-то теплиц... то есть есть посёлок, обеспечивающий быт прекрасной Палеохоры, снабжающий её овощами, рабочей силой... но в Пеликаносе было пусто, скучно, глазу не за что зацепиться и... пришлось вернуться в Палеохору, которая "наступила на сердце" не только нам, но и многим, многим, кто сюда приезжал явно не первый раз, чтобы увидеть это сочетание синего и золотистого:
Если нужны координаты, то это примерно семьдесят семь километров от Ханьи, которая держит сердце в своих медовых объятиях не менее крепко. В Ханье мне довелось побывать трижды, и часть сердца осталась там. Но какая-то часть - безусловно - принадлежит сине-золотистой Палеохоре, которая словно бабочка с шёлковыми крыльями трепещет между морем и горами, переливается и манит.
И вот мы преодолели обратно и солнце, и море, облака, небо, горы... А черные козлы, выбежавшие на дорогу перед черной ауди, — сон. Наш Хрюндель (хендаи 10 i), после серпантина, пахнет разогретой резиной и взлетно-посадочной полосой. Стоит возле шикарного магазина Лауладакисов, куда нынче завезли и выставили в витрину... гнома. Как из фильма про Амели. Возвращение в жизнь из сна. Пробуждение, после сна, называемого как волшебны десерт из восточных сказок - па-ле-о-хо-ра:
