Я вернулась в коридор, аккуратно опустила саквояж на столик, отодвинув в сторону лампу. В воздух тут же взметнулось облако пыли. Я поморщилась, взглянув на свое отражение в овальном зеркале, что висело у входа на стене. На меня смотрела молодая девушка в объемной меховой шапке, из под которой выбивались темные тугие кудряшки.
Я стянула головной убор и волосы каскадом рассыпались по плечам, задорно подпрыгивая. Растерла ладонями раскрасневшееся от мороза лицо, расстегнула пуговицы отороченного мехом пальто и расправила невидимые складки на нежно-голубом платье с рюшами ручной работы. Качественную работу мастериц столицы можно было узнать за версту.
— Кажется чай отменяется, — сказала я своему отражению, склонив голову на бок, и тяжело вздохнула. — Сначала зажжем камин.
В гостиной что-то зашуршало, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. Деревянные половицы под ногами протяжно скрипнули, но едва ли они могли заглушить тот шум, что доносился из глубины дома. Кто-то беззастенчиво хозяйничал на дядюшкиной станции, незаконно проникнув на ее территорию. Хм, вообще-то поверенный упомянул о том, что здесь натянута магическая сеть для защиты от недоброжелателей и воришек. Впрочем, красть тут кажется и так было нечего. От того беспокойнее стало на душе и быстрее забилось сердце.
Я вооружилась, схватив настольную лампу. Так себе средство самозащиты, если учесть, что даже абажур уже пал смертью храбрых, закатившись под круглый столик на тонких резных ножках.
Шум все никак не смолкал. Напротив, он становился все громче, к нему добавилось чье-то неровное сопение и позвякивание колокольчика.
Ох, дядя, если я не вернусь домой целой и невредимой, не сыскать тебе прощения моей матушки! Сестрица не забудет тебе того, что ты лишил ее единственной кормилицы! Хоть мы с матушкой и не виделись с тех пор, как я покинула отчий дом, но половину своего жалования я всегда ей отправляла исправно.
Я замерла у входа в гостиную. Отсюда мой взор без труда обнаружил источник шума. Им оказалась та самая куча тряпья, что заставила меня брезгливо поморщиться в тот момент, когда я только ее увидела. Впрочем, с тех пор ничего не изменилось. Куча мне все так же не нравилась. Как и тот, кто копошился в ней, разбрасывая по комнате разноцветные полосатые носки и старомодные платья. Я едва успела увернуться от стремительно приближающегося к моему лицу сапога с высоким голенищем. Он с грохотом приземлился на пол, словно хотел спастись бегством. Следом в воздух взметнулась дамская шляпка с кружевной вуалью.
Это безобразие продолжалось до тех пор, пока я не осмелилась заговорить:
— Кто бы ты ни был, выходи! — потребовала я, стараясь игнорировать чувство страха и желание бежать отсюда следом за сапогом до самой железнодорожной станции Хладвилла.
Куча словно ожила. Тяжело дыша, она вздымались, словно кипящее молоко на плите. Кряхтела, словно старик, доживающий последние дни. Куча напоминала мне вулкан, готовый излиться лавой. Она бурлила, кипела, рвалась наружу до тех пор, пока не взорвалась фейерверком старой одежды, пожелтевших книг и, невесть откуда взявшихся, разноцветных перьев.
Я отпрыгнула назад, когда из тряпья показалась рогатая голова. Вокруг одного рога топорщилась гирлянда с увесистыми круглыми лампочками.
— Олень?! — удивленно воскликнула я.
— Добрый день, — зевнула голова, пытаясь стряхнуть с рога полосатый носок с дырявой пяткой.
Ох, он еще и говорящий…