Первый раз я заболела 5 июня 2020 года. В реанимацию привезли тяжелого температурящего больного. Помню, как держала его, бьющегося в эпиприпадке, за плечи, прижимая к кровати, пока медсестра набирала антиконвульсанты. На мне была маска, но наши лица были на расстоянии всего 30-40 сантиметров. И мысль: "А вдруг ковид?".
Ночью я проснулась от дикой головной боли, невыносимой боли в пояснице и температуры больше 39 градусов. Нурофена хватало на 2 часа, от боли я почти плакала. Соседи шарахнулись, когда пришла медсестра из поликлиники, наряженная снеговиком. Детей и собаку - к бабушке, у мужа учения - он на полигоне. Я одна. Иногда становилось страшно. Это было время, когда никто еще не знал, чем лечить китайского монстра. Все только видели ужасные репортажи из Италии и США.
Первые три дня прошли в боли и полусне. Я послушно пила бесполезный азитромицин, сама себе колола в живот антикоагулянт. И пачками ела противовоспалительные и болеутоляющие. На четвертый день температура спала, я впервые взяла в руки телефон - прочитать сообщения. Это был колоссальный удар: буквы отказывались складываться в слова, словно меня внезапно поразила дислексия, - "он" добрался до головного мозга. Пациент, меня заразивший, не выжил...
Следующие дни я пыталась читать. Чтобы понять одно предложение, приходилось читать его по 2-3 раза. Пока дойдешь до конца - забываешь его начало. В конце второй недели взяли контрольный ПЦР, а заместитель главного врача сообщила, что мы открываем "ковид-госпиталь", желающих работать мало. Это потом начались президентские доплаты, и все дрались за право работать в "ковиде", а начиналось все обычно: "Врачи - герои! Вперед! За идею, за Гиппократа!" Я пошла. Компьютерная томография постфактум выявила фиброз в двух сегментах легких, значит, пневмония была, но организм ее победил.
Прошло две недели. В 4 часа утра, заглянув во все палаты, полностью упакованная в "ковидное обмундирование", я поняла, что с трудом двигаюсь. Смена должна была прийти через два часа, они дались очень тяжело, было совершенно непонятно, что происходит. Раздевшись в шлюзе, я увидела свою кожу, всю в сливающейся крапивной сыпи. Сильно тошнило, позже началась рвота, температура поднялась до 38 градусов. Раньше я не была аллергиком, проклятый "зверь" "перепрошил" мою иммунную систему. Снова больничный, лечение тяжелого токсико-аллергического синдрома, гормоны в вену, два антигистамина, энтеросорбенты, и звонки заведующего: "Дежурить некому".
Я вышла на дежурства, все еще принимая гормоны и антигистамины, на жесточайшей диете - рис и вода. После "зоны" так хочется всласть постоять в душе, намылиться ароматным гелем, чтобы ушел из головы навязчивый запах антисептиков, а мне ничего нельзя, кроме хозяйственного мыла. И память... Та информация, которая раньше обрабатывалась "компьютером" в голове за доли секунды, теперь требовала длительного обдумывания. Словно ты с высокоскоростного интернета снова перешел на медленный "тормозящий" эпохи его внедрения. Шли недели, ничего не менялось: память не восстанавливалась, диете не было конца и края, пандемия не заканчивалась, пришел дельта-штамм, люди умирали, коллеги умирали, родные и близкие умирали. Тогда я впервые увидела, как рыдают и воют "железные" реаниматологи, не выдерживая безостановочного потока смертей и ощущения собственного бессилия. Как с пустыми глазами уходят с дежурства врачи отделений. Все знают про ПТСР у бойцов. Но оно было и его последствия остались у тех, кто работал со мной "в зоне" и выкладывался по-настоящему.
Память вернулась, спустя полгода. Депрессию, вызванную болезнью и окружающей обстановкой, пришлось лечить таблетками. Потому что нужно было сохранить способность работать, потому дома нужна была адекватная мама и жена. Потому что просто нужно было снова научиться спать.
