Прошедший весенний ливень впитывался в землю, оживляя травку. Кучево-дождевые облака, еще недавно извергавшие молнии и заставившие меня все самолеты, летавшие в районе аэродрома «Первушино», поставить на стоянки, сместились, а в окно моей будочки стало заглядывать заходящее Солнце.
Возникла радуга и тонкий слой облаков расположился так, что мне показалось, что я под куполом.
Огромный голубой купол накрыл стоянки, ангары, взлетно-посадочные полосы. Всё то место, которое называется аэродром.
На какое-то мгновение показалось, что все, что может издавать какие-либо звуки стихло, и в окружающем пространстве существует только это небо и эта радуга.
Но нет – в открытые окна ворвались звуки авиационного мотора и пилот вертолета Саша Молчанов доложил, что он готов вылетать по маршруту, в сторону Бирска.
Я проводил взглядом удаляющийся небольшой вертолет и вспомнил, как однажды, несколько лет назад, позволил себе некоторую вольность в работе. Практически хулиганство, с точки зрения авиационных чиновников.
Я позволил себе вмешаться в утвержденный план полета специального рейса, маршут которого проходил мимо аэродрома «Первушино», но в пределах его воздушного пространства.
О важности этой персоны я знал заранее, все воздушные суда, к моменту его пролета были заведены на посадку, но в тот день на аэродроме был праздник с красивым названием «Зеленая волна».
На сцене пели и плясали, все желающие могли посадить молодые деревца или цветы.
Сотни детей и их родителей находились на лётном поле, особо любопытные фотографировались около самолетов, заглядывали в кабины.
В установленное время экипаж вертолета, вылетевшего с центрального аэродрома, курсом на Бирск, вышел ко мне на связь, получил всю необходимую информацию и в этот момент что-то заставило меня попросить пилотов пролететь прямо над нашим аэродромом.
Я сказал летчикам, что у нас здесь праздник, большое количество людей, которым будет приятно посмотреть на огромный транспортный вертолет.
- Хорошо, - ответил пилот, - минутку.
- Главному пассажиру это интересно. Снижаюсь до 200 метров, беру курс прямо на ваш аэродром, - вскоре доложил он.
В огромном волнении, стоя в дверном проеме, смотрел я на приближающийся Ми-8.
Специфический звук от лопастей воздушного винта и турбин заставил всех, находящихся на земле, поднять головы к небу и замахать руками в приветствии.
Не знаю точно, но мне показалось, что я видел в иллюминаторе пролетающего вертолета Святейшего Патриарха – Главного пассажира и его руку, освящающую перстом радующихся празднику людей, технику и строения.
- Перехожу на связь с «Уфа - Район», всего доброго, - сказал пилот.
- Всего доброго, спасибо, - ответил я и долго еще, что называется, отходил от произошедшего.
Полётный день заканчивался. Их много сегодня было – полетов.
Будничных и интересных.
Учебных и специальных.
Приезжали полетать в выходной пилоты авиаклуба и молодежь – сделать в воздухе предложение.
Несколько десятков смелых людей прыгнули с парашютом.
Разные люди бывают здесь, но уезжают, неизменно, с хорошими впечатлениями.
Всего доброго тому месту под куполом голубого неба, которое называется аэродром «Первушино»!
-----------------------
Надо верить
Мы сидим напротив.
Скоро мне уезжать и я не перебиваю мать. Пусть говорит, ведь каждое слово её для меня важно. В ее жизни было столько событий, что никакой роман не вместит и я стараюсь запомнить, а ей необходимо выговориться. Надо своим примером показать, что в жизни обязательно надо быть приличным человеком.
- А ведь словно и не жила, - говорит она мне.
- Детство оно у всех веселое. Родилась я в Белорецке. Летом на покос - на речку Мату, за ягодами и грибами ходили на Укшук.
Бывало много наберем. Мама ведра на коромыслах несла с черемухой или грибами. Жили мы тогда в Верхнем селении – там, где сейчас пивзавод.
Молодежи много было. Обычно вечерами на бревнах у нашего дома как соберутся все и ну давай плясать и петь – очень петь любили.
И вдруг война. Кончилось детство у всех. Тятенька уже старый был, его не взяли, а вот двух самых старших братьев – Бориса и Петра призвали.
Сразу все строго стало и страшно.
Письма с фронта приходили редко, а мы ждем, переживаем. Ведь по улице который раз идешь, а через дом, через два не просто рыдают, а воют – похоронка.
Кормилец, кровинушка погиб. Идешь и плачешь. Ведь и братья много раз ранены были, в госпиталях лежали и так всю войну. Не месяцев – лет.
Мать иногда прерывается, вытирает уголком платка слезу, задумывается.
Видно, что снова переживает те события, они не отпускают ее.
-Трудно жилось. Голодно, холодно – носить нечего. Бывало прибежишь в школу, а ноги в лаптях промокли. Сушили их возле печки - она в классе дровами топилась.
В первую же зиму пришлось школу бросить. В нашей госпиталь оборудовали, учиться всех перевели в другую, а это через полгородка пешком идти.
Многие тогда перестали учиться. Стали устраиваться на работу. Кто куда. У нас в соседях, в бараке, женщины гимнастерки солдатские шили, а я полы у них мыла, вот и подкармливались, кто как сможет.
Не дай Бог сейчас так!
Трудно было, а верили, что победим. Вернулись мои братики с этой проклятой войны живыми, в медалях, да не пожили они – умерли вскоре от ран – вот ведь горе, не успели мы порадоваться.
В скорости исполнилось 16 и буквально на следующий день, как получила паспорт, мама отвела меня на работу.
Взяли фильерщицей на «706»-й завод, а поскольку я шустрой была, все схватывала на лету, то и доверили мне тонкую проволоку тянуть.
И работа была сложная, и есть, который раз, кроме одной вареной свеколки было нечего, опаздывать нельзя, а жить старались весело. Летом плясали и пели у двора, зимой собирались у кого-нибудь дома. Или ходили кататься на ледянках. Сядешь на нее, да с горы вниз – к самому деревянному мосту, что через пруд!
Живой ли он сейчас? Ох, сколько раз я по нему пробегала на работу.
Не дай Бог опоздать – карточек хлебных лишат!
А потом я познакомилась с вашим отцом. Он передовик был – лучший электросварщик металлургического комбината.
Уговорил, и уехала я из Белорецка замуж в Тукан.
Здесь новая жизнь. Хорошо, что была к труду всякому с детства приучена, не боялась работы, ведь там пришлось и детей растить, и хозяйство свое, и огород огромный с картошкой.
Много лет отработала в Туканской участковой больнице санитаркой.
Все научилась делать. Могла и гипс наложить, и укол сделать – ни от какой работы не отказывалась.
Уважали меня и медсестры, и врачи.
Мать выпрямилась, зарделась.
-Да! Уважали.
Перед пенсией устроилась в охрану. Склады с взрывчаткой охранять.
А ты знаешь, сынок, что я лучше всех в Тукане и из карабина, и из пистолета стреляла? Даже лучше милиционера-участкового!
Мать смеется.
- Поработала бы я еще и на пенсии, да вот беда – парализовало.
Сколько лет-то прошло? В августе 87 года ведь это случилось.
-Много, мам, много. Как только ты терпишь все это, как сил хватает.
-А я никогда, сынок, не отчаивалась. Богу молилась да на вас надеялась.
Даже в первые месяцы, когда пошевелиться не могла, когда врачи уже не верили, что поднимусь, а Петр Андреевич сказал нет! Надо шевелиться! И ведь растормошил, растер, заставил сначала сесть, потом встать. С ложки кормил, судно выносил.
После смерти мужа - нашего отца, она звала его только по имени и отчеству.
Голос ее дрожит, слезы душат.
И непонятно они от гордости за себя, мужа, что тоже не сник, боролся за нее или от боли тяжелых воспоминаний.
-Прилягу я, сынок. Устала.
Ты сиди, сиди. Я сама.
Вот уже несколько лет мать не встает с кровати – ноги не держат.
А до этого даже научилась ходить, почти все делала по дому в Тукане. Стряпала, убиралась, стирала. Со слезами, через боль, но делала.
Через какое-то время, когда силы стали покидать и отец состарился, перевезли мы их в Межгорье.
Здесь с помощью добрых людей, хлопот моей сестры Валентины, получили однокомнатную квартиру со всеми удобствами.
Жить бы, да радоваться, но нет!
Сначала ушел муж, после неизлечимой болезни, потом самый старший сын.
Выдержала. Нет – она не железная и, видимо, только подушка и Бог, к которому она часто обращается, знают цену всех испытаний.
Хорошо знает и сестра моя – Валентина Бурулева, живущая в соседнем с матерью доме и взявшая на себя заботу по уходу.
Удивляюсь я ей и горжусь. Она такая же двужильная, как в народе говорят, как и наша мать.
-Ты уж не приезжай, сынок, пока. Пусть бураны пройдут. Опасно ведь по горам на машине. Не надо. Я только расстраиваться и переживать буду.
Вот дороги откроются, тогда и приедешь. Сейчас ведь по телефону можно и поговорить, и увидеться.
-Хорошо, но ты уж держись, не думай о плохом.
-Нет, не беспокойся. Я сильная и молюсь только за вас. Мы ведь дети войны и столько испытаний прошли, что нам бояться нечего, а я всегда верила не только в себя, но и в хороших людей.
Я ведь сама всю жизнь старалась делать людям только добро.
В Бога верила и прощала всем.
Вот такая она, наша мать – Лыгина Нина Егоровна.
2 марта 2023 года ей исполнилось 92 года.
-----------------
Очень короткие истории о музыке и музыкантах
Михаил Боярский ИХАИЛ
Эта история произошла более десяти лет назад, но всегда улыбаюсь, как вспомню.
Случилось это в Питере, где с периодичностью раз в три года я учился в авиационном университете, повышая, так сказать, квалификацию.
В один из вечеров, после занятий, выспросив у преподавателей, где находится крупный магазин по продаже пластинок и компакт-дисков, добрался на метро до Лиговки.
Магазин действительно был большой, всего было много, но меня интересовал диск Боярского с песней «Зеленоглазое такси».
Запись я искал редкую – там аккомпанировал оркестр, где отчетливо и выраженно было слышно пиццикато.
Я ходил по отделам и залам, но нужной мне записи не находилось, а одна девушка-продавец даже в сердцах сказала, что Боярский нынче не в моде.
Искренне удивившись такому заявлению, я начал с увлечением рассказывать ей, благо покупателей в тот момент рядом не было и никто, кроме меня, у нее ничего не спрашивал.
Девушка сначала рассеянно слушала, потом начала поддакивать. Рядом останавливались молодые и не очень люди, слушали. Видимо услышав нашу беседу, из-за стеллажей вышла старшая продавец и начала задавать мне вопросы.
Я рассказал, что впервые увидел Михаила на живом концерте в Куйбышеве, зимой 1979 года. Почему трудно было найти билет, и как поразил всех зрителей напором и энергией этот долговязый парень с копной черных волос, в темно-коричневом вельветовом костюме и водолазке, на высоченных каблуках.
Около нас уже образовалась огромная толпа, которая заполнила весь отдел. Появился и фирменный Зенитовский шарф, естественно, и я уже больше общался со стоящими рядом людьми, чем с первой своей собеседницей.
Мы поговорили и об узнаваемом тембре голоса, и о сотрудничестве с композитором Виктором Резниковым ну и конечно об этом самом пиццикато.
Вскоре появилась старший продавец и с извинениями сообщила, что ни пластинки, ни компакт-диска с нужной песней нет, но она нашла кассету. Они уже уходили в прошлое и не лежали на прилавках, но на складе нашлась именно такая, какая нужна.
Я с благодарностью принял её, ведь для любителя не важен носитель. Необходимо было именно такое исполнение, да и дома, на своем музыкальном центре, я могу прослушать и кассету.
Окружающие тоже были довольны, мне жали руки, желали всего хорошего и я вновь и вновь убеждался в доброжелательности Питерских людей.
Одна из молодых девушек проводила меня до дверей, мы мило поговорили о жизни и я с удовольствием помахал ей рукой, ничуть не удивляясь ее разноцветному наряду, наполовину обритой голове и серьге в носу.
Остаток вечера прошел в хорошем расположении духа, а утром, перед занятиями, меня смутили Питерские коллеги, которые в вечерних новостях увидели мое фото в магазине и короткое сообщение, что известный музыкальный деятель из Уфы, провел встречу с любителями творчества Михаила Боярского.
А я-то думал, что я авиатор вообще-то…